Карнавал Хилл

Звук открывающейся двери наверху вывел меня из темного транса, в котором я находился, и послышался тяжелый топот ботинок.

— Доброе утро, Мейбл, — позвал Шон. — Ты только посмотри, как мне идет эта рубашка, не так ли? А теперь закрой свои увядающие уши. Я не буду нести ответственность за травмирование старухи. Если, конечно, тебе не нравится слушать, как он кричит, ты, грязная старая птица.

— Держись от меня подальше, ты, никчемный мальчишка, — прокричала Мейбл, и у меня по коже побежали мурашки при мысли о том, что он причинит ей боль.

Но Шон только усмехнулся, включив свет в моей тюрьме, затем отпер дверь и вошел в комнату. Я не потрудился открыть здоровый глаз, прислонился головой к стене и почувствовал, как темнота пробирается под мою кожу так же остро, как и холод.

— Ну-ну, прелестные глазки, я начинаю уставать от этой ерунды с отсутствием реакции. Сегодня я принарядился для тебя. Посмотри.

Я поднял глаз, просто чтобы заставить его заткнуться. Не то чтобы ему это удавалось надолго.

На нем были джинсы и расстегнутая клетчатая рубашка, его пресс был выставлен напоказ, а через плечо была перекинута кувалда. Я одарил его сухим взглядом, когда он крутанулся передо мной, размахивая молотом в воздухе. Возможно, мне следовало бы испугаться этой штуки, но все, что я чувствовал, — это оцепенение. Я устал от игр, устал от темноты. Он начал оставлять меня здесь без света, и дни пролетали за днями, пока я сидел в клетке собственного разума, сталкиваясь со всеми своими неудачными жизненными решениями, не в силах ничего сделать, кроме как разбирать их по частям и принимать муки за свои бесчисленные неудачи. Это было гораздо хуже, чем все, что мог сделать со мной этот мудак.

— Ну же, прелестные глазки, покричи. Попробуй убежать. Сделай что-нибудь. Ты больше не доставляешь мне удовольствия. А если мне станет скучно, ты знаешь, что за этим последует. — Он обмотал вокруг своего горла воображаемую веревку и сделал из нее петлю, высунув язык и закатив глаза ко лбу.

— Тогда ты знаешь, что делать, — решительно сказал я. — Сделай это медленно или быстро, или как тебе, блядь, больше нравится, мне на самом деле насрать, Шон.

Он на мгновение замолчал, что кое о чем говорило, а затем наклонился, протянул сигарету и вставил ее мне в губы. — Покури со мной, прелестные глазки. — Он прикурил мою сигарету, и, мать твою, у меня не хватило сил сопротивляться вкусу табака на губах. Я глубоко вдохнул, втягивая сладкую токсичность и позволяя ей хлынуть в мои легкие, а за ней быстро последовал кайф. Он пробудил меня, вытащив из черных глубин, в которые я погрузился в собственном сознании, и напомнив мне обо всех редких удовольствиях в мире, которыми я никогда не мог насытиться.

— Смерть приятна на вкус, не правда ли? — сказал он, пододвигая деревянный стул и садясь напротив меня, его голова была окружена ореолом лампочки, свисающей с потолка, а черты его лица погрузились во тьму.

Он затянулся своей собственной сигаретой, положив кувалду на колени, в его голубых глазах вспыхнуло отражение красной вишенки. На мгновение он стал похож на демона, которым и был, — сплошная тьма и пламя.

Мой взгляд переместился на пистолет у него на бедре, и его глаза последовали за моими, а затем он рассмеялся низким горловым смехом. — Вот так-то лучше, прелестные глазки, я разбудил в тебе немного борьбы. Попробуй отнять у меня пистолет, давай, рискни.

Мои пальцы зачесались, поскольку во мне не проснулся страх. Я был животным в руках мясника, уже давно мертвым. Я ничего не чувствовал. Так что к черту все это.

Я рванулся к его оружию, и его другая рука быстро взметнулась с ножом в ней, который яростным взмахом полоснул по моей обнаженной груди, что заставило меня выругаться и упустить свой шанс, когда он вытащил пистолет и прижал его к моему лбу.

— Сядь поудобнее и выкури свою сигарету, парень, — предупредил он, его палец крепко сжимал спусковой крючок, когда кровь потекла вниз по моему животу и пропитала грязные серые спортивные штаны, которые были на мне надеты. Рана была не слишком глубокой, но чертовски жгла.

Я не боялся умереть, но чертовски уверен, что предпочел бы прикончить его перед смертью. Так что я не видел смысла подстрекать его нажать на курок сегодня.

— Ну, как дела, приятель? — небрежно спросил он, когда я откинулся назад и еще раз затянулся сигаретой, смакуя каждый токсин, который перекатывался по моему языку и проникал глубоко в недра моего бесчувственного тела.

— Я тебе не приятель, — прорычал я, выпуская дым сквозь зубы.

— Не будь таким, — сказал он с насмешливой улыбкой, от которой ненависть вскипела в моей крови. — Теперь у нас с тобой есть связь, понимаешь? Все эти пытки должны же что-то значить.

Я сделал еще одну затяжку, закрыв глаза и вспоминая все те времена, когда я сидел на Сансет-Бич и курил со своими друзьями, и солнечный свет, казалось, на секунду проник за мои веки. Никотин в моей крови вызвал тысячи хороших воспоминаний, но и тысячи плохих тоже. Я курил, чтобы забыться, курил, чтобы отпраздновать, курил, чтобы курить. Наверное, я наказывал себя всю свою жизнь, зная, что каждый вдох приближает меня к смерти. Но, черт возьми, какой же это был сладкий вкус. И в этом, наверное, был смысл. Я всегда выжимал чуть больше сахара из хорошего и чуть больше яда из плохого.

— Я буду последним, кого ты увидишь, если ты не выдашь секреты, которые у тебя в голове, Чейз Коэн. Конечно, у меня отличное лицо, но неужели ты хочешь, чтобы оно стало последним, что ты увидишь? Как насчет тебя и Фокса, а? Разве ты не хочешь оказаться под тяжестью всех этих золотистых загорелых мышц, когда уйдешь из этого мира?

— Он не мой парень, — сухо сказал я, хотя, честно говоря, в этот момент мне было наплевать, что он думает.

— Ну, больше нет, — он неприятно рассмеялся, делая еще одну затяжку. — Он выгнал тебя, не так ли? Избавился от тебя за то, что ты был плохим мальчиком. Я все еще жду, чтобы услышать, что ты сделал, чтобы заслужить это. — Он приложил ладонь к уху, но я продолжал молчать. Я ожидал, что теперь он начнет пытку, но он этого не сделал, просто продолжал курить и смотреть на меня так, словно я был головоломкой, которую ему нужно разгадать, прежде чем он разрежет меня на кусочки таким образом, чтобы они никогда больше не сложились вместе. — У меня такое чувство, что это связано с маленькой шлюшкой, которую он у меня украл, хм? — Он пристально посмотрел на меня, ожидая реакции, и моя челюсть непроизвольно сжалась. — Ага. — Он ухмыльнулся, указывая на меня сигаретой. — Вот оно, не так ли? Мне всегда приходилось держать ее на коротком поводке. Фокс поймал тебя со спущенными штанами, пока Роуг давилась твоим членом? В конце концов, у нее чертов талант к этому.

— Закрой свой гребаный рот, — прорычал я, мое раздражение нарастало, и часть меня наслаждалась жаром, разлившимся по моим венам. Он прогнал постоянный холод и оцепенение, и я хотел сохранить это чувство до последнего вздоха. И часть меня была рада, что огонь, который горел во мне из-за нее, не погас. Если мне повезет, я смогу забрать его с собой, когда умру.

— Эта блудливая киска всегда доставляла мне неприятности, — задумчиво произнес он. — Мне приходилось приглядывать за ней, чтобы она не раздвигала ноги перед моими мужчинами, вот такая она девушка.

— Она не шлюха, — выплюнул я. — Закрой свой грязный рот, ты ее не знаешь.

Он ухмыльнулся, продолжая, как будто я ничего не говорил: — О, я хорошо ее знаю. Я знаю, как она ощущается внутри, я знаю, как она стонет и умоляет и…

— Заткнись нахрен! — Я взревел, и он снова направил пистолет мне в лицо в знак предупреждения.

— Ты во многом похож на нее. Вас обоих окружает эта аура, как будто… — Он на мгновение задумался, облизнув губы. — Как будто вам не хватает жизненно важных частей. И что-то в этом просто притягивает меня. Я хочу проникнуть в эти пустоты и выгравировать свое имя на их стенах.

Я уставился на него, переведя взгляд на пистолет в его руке, размышляя, стоит ли пытаться снова завладеть им. Я бы с удовольствием застрелил его, увидел бы, как его кровь забрызгивает комнату, как улыбка на его лице рассыпается на тысячу осколков выбитых зубов.

— Позволь мне открыть тебе секрет… — Он наклонился, гася сигарету о мое бедро, и я стиснул зубы от боли, а он щелчком отбросил окурок и зажал губами другую сигарету, прикуривая от моей Zippo. — Мне нравится быть центром твоего мира, Чейз Коэн. Точно так же, как мне нравилось быть центром ее мира. От этого я получаю кайф, как ни от чего другого, зная, что ты здесь, запертый, просто ждешь, когда я вернусь и разорву твою плоть на части. Ты не знаешь, убью ли я тебя, но ты знаешь, что я могу это сделать в любой момент, когда захочу. Так было и с ней. Поначалу она, как и ты, кусалась, но я знаю, как сломать даже самый крепкий хребет. И я наслаждаюсь каждым хрустом каждого позвонка под моей пяткой. — В его глазах вспыхнуло что-то по-настоящему злое, и моя верхняя губа скривилась от ненависти. Тогда я понял, почему Роуг была разбита вдребезги, почему ее доверие к нам никогда не могло быть восстановлено. Мы забрали несколько кусочков ее сердца, когда она покидала Сансет-Коув, но именно этот монстр позаботился о том, чтобы разбить последние его части безвозвратно. И я нашел в этом цель, ради чего продолжать жить здесь, в этой клетке. Потому что я просто должен был выжить, чтобы убить этого ублюдка. Это было единственное, что имело значение. Единственный добрый поступок, который мог бы оправдать все мои дерьмовые поступки за всю мою короткую жизнь.