Картофельное счастье попаданки

— Должно быть, вы спрашиваете себя, каким образом при текущем положении я могу надеяться на приглашение на бал в дом его светлости?

Она провела меня не в крохотную контору брата, в которой мы беседовали с ним в прошлый раз, а в жилую часть дома. Комната, в которой мы сейчас находились, должно быть, служила им гостиной. Здесь была некогда наверно красивая, но уже довольно старая мебель. Обивка дивана и кресел давно нуждалась в обновлении, а лежавший на полу ковер в некоторых местах был затерт чуть не до дыр.

— О, это совершенно не мое дело, — смутилась я.

— Должно быть, вы считаете меня ужасной транжирой, которая без зазрения совести тратит на шляпки и перчатки всё, что с таким трудом зарабатывает Габриэль? — продолжала она, словно не услышав моих слов. — Но уверяю вас, что это именно мой брат настаивает на том, чтобы я одевалась в лучшем салоне города.

Это оправдание показалось мне довольно наивным, но я промолчала, поскольку то, что происходило в семействе Шекли, меня совершенно не касалось.

Она усадила меня в кресло (то скрипнуло при этом) и предложила мне чаю. Но я отказалась, не желая ее обременять.

— Вы знакомы с герцогом Марлоу? — спросила я лишь для того, чтобы хоть как-то поддержать беседу.

— Нет, — она покачала головой. — Но наш папенька был знаком с отцом его светлости.

Значило ли это, что месье Шекли был дворянином? Мне он об этом не сказал.

И опять моя собеседница будто прочла мои мысли.

— Мой брат никогда не называет себя шевалье Шекли, хотя это именно так. С тех пор, как мы лишились нашего небольшого поместья, он посчитал, что уже не имеет права на этот титул. Мне кажется, он до сих пор стыдится того, что оказался вынужден стать стряпчим и зарабатывать себе на жизнь, угождая привередливым клиентам.

Тут она совершенно смутилась, наверно, решив, что допустила бестактность. Ведь я тоже была клиентом ее брата.

— Что же постыдного в том, чтобы зарабатывать своим трудом? — удивилась я. — И стряпчим наверняка нельзя стать просто так. Для этого, должно быть, нужен какой-то диплом?

— О, да, он окончил факультет права в университете Терренвиля с золотым дипломом, — не без гордости ответила она. — Но когда он пошел туда учиться, мы еще не лишились своей усадьбы, и он полагал, что эти знания всего лишь помогут ему ею управлять. И сейчас он винит себя за то, что мы остались ни с чем. Хотя в этом вовсе нет его вины. Не мог же он знать, что наш дядя, который стал нашим опекуном после смерти родителей, может так с нами поступить. Только когда брату исполнился двадцать один год и он вступил в права хозяина, выяснилось, что наше поместье было заложено, и мы не смогли расплатиться по тем долгам, что сделал дядюшка.

— А что же сам дядя? — я приняла ее рассказ близко к сердцу, потому что сама оказалась почти в такой же ситуации. — Наверно, был какой-то способ призвать его к ответу?

Мадемуазель Шекли горько усмехнулась:

— О, дядюшка оказался предусмотрителен и уехал из Терезии прежде, чем Габриэль осознал, в каком положении мы оказались. Мы выяснили только, что он скрылся в Арвитании. И у него, в отличие от нас, достаточно денег, чтобы скрываться от правосудия. А мы с братом вынуждены были перебраться в город. У нас хватило средств только на то, чтобы снять этот домик на окраине. Мне кажется, если бы Габриэль не чувствовал свою ответственность за меня, он не сожалел бы так о нашем нынешнем положении. Ему нравится его работа, и я уверена, что он может достичь в ней немалых высот. Но он боится, что тот факт, что он работает стряпчим, помешает мне найти достойного мужа. Именно поэтому он настаивает на том, чтобы я модно одевалась и выходила в свет. И я никак не могу убедить его, что вся эта внешняя мишура вряд ли кого-то обманет. Но, с другой стороны, это избавляет меня от внимания тех, кто всего лишь охотится за приданым.

— И всё-таки вы хотите попасть на бал его светлости? — улыбнулась я.

— О, да! — рассмеялась она. — Я готова выйти замуж за кого угодно. Пусть он будет не молод и не богат. Лишь бы был порядочным человеком.

Разговаривая со мной, она держала в руках носовой платочек, украшенный кружевами. И она так терзала его всё это время, что с одной стороны тонкое кружево совершенно растрепалось.

— Но разве вы не мечтаете о любви? — спросила я.

— Мечтаю, — призналась она. — Но это пустые мечты, мадемуазель. А я должна рассуждать разумно. Своим замужеством я, наконец, освобожу Габриэля, и он сможет поступать так, как ему хочется, не оглядываясь на меня. И если бал у герцога Марлоу поможет мне найти мужа, то я сделаю всё, чтобы туда попасть.

Я покачала головой.

— Но будет ли ваш брат счастлив, если поймет, что вы пожертвовали собой для того, чтобы снять с него обязанность заботиться о вас?

— Не травите мне душу, мадемуазель Бриан! — в уголках ее глаз мелькнули слёзы. — Я уже приняла решение и намерена следовать ему. Габриэль и так уже сделал для меня слишком много, и он заслуживает того, чтобы сбросить с себя ярмо в виде незамужней младшей сестры. Тогда он сможет обзавестись семьей и сам. Или сделать блестящую карьеру. Он умён и, скопив немного денег, наверняка сумеет открыть практику даже в столице.

Меня умилила такая трогательная забота, но я продолжала считать, что мадемуазель Шекли собирается пойти не по тому пути.

— Но что же мы разговариваем только обо мне? — спохватилась она. — И я же давно уже должна была снова предложить вам чаю! Не зря же я ходила за круассаном и пастилой!

На сей раз я не отказалась, и через несколько минут мы уже сидели за круглым столом и пили ароматный смородиновый чай. Круассаны оказались свежайшими, и пастила тоже прямо таяла во рту.

— Вы музицируете? — спросила я, посмотрев на стоявшее у окна пианино. Он было слишком большим для этой комнаты.

— Да, — она снова покраснела. — Габриэль настаивает, чтобы я практиковалась каждый день. Хотя по моему разумению, нам давно следовало продать этот инструмент. Лучше бы мы продали его, чем мамино колье.

Ее голос дрогнул, и я поняла, что фамильная драгоценность была ей очень дорога.

— Простите, мадемуазель Бриан, я слишком расчувствовалась! Матушка умерла, когда мне было десять лет, и ее изумрудное колье было единственным, на что дядюшка не сумел наложить свои лапы. И я так хотела его сохранить! Но нам пришлось с ним расстаться. А самое обидное, что мы получили за него куда меньше, чем оно стоило на самом деле! Месье Торсен просто воспользовался тем, что у нас не было другого выхода!

Ого! Кажется, у Габриэля Шекли тоже были основания посчитаться с ювелиром! Но это даже было хорошо. Так я могла быть почти уверена, что в этом деле он пойдет до конца.

Глава 36

— Теперь я каждую неделю, когда отправляюсь за покупками на Рыночную площадь, прохожу мимо магазина Торсена и смотрю на витрину, — меж тем продолжала мадемуазель Шекли. — Мамино ожерелье до сих пор еще не продано. И хотя я понимаю, что у меня нет никакой надежды выкупить его, то, что оно еще не обрело другого хозяина, греет мне душу. Ой, простите, должно быть, я уже утомила вас своей болтовней! Когда рядом бывает брат, он всегда одергивает меня.

— Нет-нет, — заверила я ее, — вы меня вовсе не утомили. Могу сказать одно — вам очень повезло с братом.

— Вы совершенно правы, мадемуазель! — согласилась она. — Сам он уже который год ходит в одном и том же камзоле, но настоял на том, чтобы заказала платье у мадам Ларкинс — на случай, если нас всё-таки пригласят на бал к его светлости.

Я уже так много слышала про этот бал, что меня обуяло любопытство.

— И когда же этот бал состоится?

— Поговаривают, что в конце следующей недели. Но ни одного приглашения разослано еще не было. Его светлость приехал в Гран-Лавье впервые за несколько лет, и ему, должно быть, потребовалось время, чтобы привести замок в тот вид, который удовлетворил его взыскательный вкус. Но, по правде говоря, я не сильно рассчитываю, что получу это приглашение. Более того — я даже не уверена, что хочу его получить. Там соберется блестящее общество, а мы с братом в нашем положении вряд ли можем считать, что к нему принадлежим. Те барышни, с которыми я общалась прежде, теперь предпочитают делать вид, что не знают меня. Но брат, пытаясь успокоить меня, говорит, что это даже хорошо. Так мы, по крайней мере, узнали, сколь мало у нас друзей.