Картограф

– Вальку?
– уныло протянул Витя.
– Чего в ней интересного? Ну, нос, рот, глаза.

– Какой нос? Длинный, короткий? Кончик вверх или вниз? Может быть, курносый или картошкой? Веснушки, родинки, бородавки? Крылья вразлет? Переносица прямая или с горбинкой?

– Постой, погоди, прямо забросал вопросами. Какие, к черту, крылья? Нос как нос, обычный. Да что с нее взять, с Вальки?

– Витя, не халтурь, - строго сказал Филя и ткнул его тупым концом карандаша в бок.
– Напряги извилины. Ты можешь, я знаю.

И Витя нехотя начал припоминать. По первости у него получалось скверно, не мог назвать ни одной приметы, а потом он так разошелся, что его было не остановить. Выяснилось, что Валентина очень даже ничего - тонкий прямой нос, крупные темные глаза с поволокой, густые ресницы, соболиные брови, высокий лоб. Только с волосами Витя затруднился.

– Она их все время красит. Я и забыл, какого они цвета - рыжие, навроде того. Так это не изобразишь. Карандаш-то все равно серый!

Филя залюбовался на портрет: так ладно и гладко вышло. Витя взглянул и ахнул:

– Ну, она! Вот ты мастер! Блеск!

– Спасибо, - сказал польщенный Филя.

В этот момент в комнату заглянула Вера.

– Белохрысничаете?
– поинтересовалась она.

– Нет, портреты рисуем. Заходи!
– щедро пригласил Витя.
– Посмотри, что творит. Его бы к нам собор расписывать.

– Постой-ка, - Филя живо убрал портрет и внимательно посмотрел на Веру.
– Проведем эксперимент. Витя только что описал мне Валентину. Давай и ты, а потом сравним, что получилось.

– Вальку?
– удивилась Вера.
– А почему ее, а не меня?

– Потому что я тебя видел, а ее нет. Хочу нарисовать со слов.

– Придумали, тоже мне, забаву, - сказала Вера.
– На кой черт вам Валька сдалась? Что в ней особенного?

«И эта туда же, - подумал Филя.
– Как сговорились против сестры!»

– Я потом и тебя, если хочешь, нарисую, - пообещал он, и Вера расплылась в довольной улыбке. Она аккуратно присела на краешек стула, расправила на коленях юбку и отрепетированным движением завела непослушную прядку за ухо.

– Тогда давай!
– сладко пропела она.

– Что давай?
– спросил Филя, ожидавший описания.

– Рисуй.

– Кого?

– Меня, дурачок! Не Вальку же?

– Больная, что с нее взять! Шалопутная!
– махнул рукой Витя, развернулся к стене и засвистел. Вера сняла с ноги тапок и бросила ему в спину.

– Я тебя!..
– закричал Витя, подскакивая, как ужаленный, но Филя преградил ему путь.

– Ложись обратно. Вера, ты не могла бы все-таки описать Валентину. Пожалуйста!

Вера вздохнула, как будто ее принуждали к тяжкому труду, и принялась бесцветным голосом перечислять приметы сестры. Витя то и дело вклинивался, комментировал каждое слово, сыпал бранью, а под конец запел до того громким и фальшивым голосом, что даже ничего не смысливший в музыке кот в истерике выбежал во двор.

– Заткнись!
– гаркнула Вера, затыкая уши.
– Шут гороховый!

– Сама такая, - сказал Витя.
– Нечего было в меня тапки кидать. Шла бы ты отсюда, панель зовет.

Вера с шумом втянула воздух и схватила второй тапок. Филя перехватил ее руку, развернул к ней портрет и спросил:

– Похоже?

– Ой, вылитая!
– всплеснула руками Вера, и тапок упал на пол. Филя тут же затолкал его ногами под кровать.

– Дай я матери покажу!

– Сначала мне!
– сказал Витя и посмотрел на портрет.
– Кхм, а это кто?

С портрета смотрела невзрачная девушка: мышиные, чуть на выкате глазки нездорово блистали, нос полого расползался к щекам, брови жидко протянулись к переносице, как будто собирались туда стечь. Подбородок, скошенный и ассиметричный, выдавал склочный характер. По шее шли глубокие складки - не шея, а прямо баянные меха. Картину довершали мясистые уши, пробивавшиеся сквозь прическу.

– Это что такое?
– в изумлении повторял Витя, разглядывая рисунок.
– Ты кого нарисовал?

Филя достал первый портрет и подал их Вере.

– На каком из них Валентина?
– спросил он.

– Вот на этом!
– Вера уверенно показала на второй портрет.

– Врешь, стерва!
– закричал Витя.
– Вальку уродовать вздумала?

– Ничего я не вздумала! Виновата я, что ли, что ты слепой?

И они сцепились. Витя драл Верины волосы, за что был несколько раз укушен. Филя бросился между ними - насилу разнял. Витя потянулся ко второму портрету, намереваясь его разорвать, но не преуспел. Вера выхватила его и подняла над головой, с криком: «Не дам, не дам!»

– Вера, а пригласи сюда матушку!
– попросил Филя. Закрадывалось нехорошее подозрение.

Варвара Михайловна явилась незамедлительно, вытирая руки о передник.

– Уделите мне, пожалуйста, пару минут. Мы тут рисуем портрет Валентины. Не могли бы вы описать ее?

– Валю?
– растерянно спросила Варвара Михайловна.
– А вам зачем?

– На полицию хочет работать, - сказал Витя.
– Преступников будет рисовать, а пока тренируется на кошках.

– На кошках? А причем тут тогда Валя?

– Мама, это выражение такое. Темнота!

– Я ведь ничего не знаю, - пробормотала Варвара Михайловна.
– Что вы от меня хотите?

– Просто опишите Валентину, - спокойно сказал Филя и поднял над листом карандаш, выражая полную боевую готовность.
– Не бойтесь, говорите все, что придет в голову, я пойму.

Варвара Михайловна принялась путано излагать приметы, ее мысль скакала туда-сюда, как мячик по лестнице. То и дело она сбивалась на рассказ о детских шалостях Валентины, причитала, что на фабрике мало платят и дочь работает на износ. Филя кивал головой и мягко возвращал ее в нужное русло. Через четверть часа портрет был готов.

– Какой вы молодец!
– сказала Варвара Михайловна, умиленно разглядывая работу.
– Как фотографическая карточка, чудо! Можно я себе оставлю?

– Дай взглянуть, - грубо сказал Витя, подтягивая к себе портрет.
– Филя, ты что, сбесился? Ты кого опять нарисовал? Кто тебя в полицию возьмет, если ты рисовать толком не умеешь? А еще картограф!

Девушка на третьем портрете была особенной. В ее чертах читался живой ум, чуть раскосые глаза горели нестерпимым огнем. Волосы, как нимб, обрамляли лицо. Об острые скулы можно было порезаться. Дело портила только заячья губа, безобразно исказившая рот.