Катабазис

— Анютка в синяках [132] , — поздоровались корейцы. — Тут большая черная вкусная собака не пробегала?

— Пробегала. Ее уж и след простыл, — я показал далеко на запад.

— Под чутким руководством вождя и учителя вперед!

И голодные утопали дальше. Собака выбралась из перьев, дрожа боками от удовольствия и чихая.

— Спасибо. Я люблю тебя, люблю, — она снова облизала меня в нос и в губы.

— Оставайся с нами. Путешествовать будем. Искать ее. Поможешь, у тебя же чутье.

132

здравствуйте (корейск.).

— Чутье-то чутье. Только чую я, что недолго вам путешествовать осталось. Мала Земля. Одному живому человеку можно спрятаться только в одном месте. А одному бессмертному образу спрятаться вообще невозможно.

Собака-дог сидела в классической вежливой позе и, вывалив красный язык, разглагольствовала [133] .

— Но я найду ее хоть?

Так хотелось, чтобы хоть эта псина знала ответ.

— А что тебе ее искать, если ты ее даже не терял?

Вот так вот, значит, как оно то есть получается вообще вот.

133

что это вообще за персонаж? Бред какой-то (прим. редактора).

— Ну ладно, я побежала на восток.

— А может с нами?

— Не. У меня там щенки.

— А корейцы?

— Да они все побежали на запад. У них же пропаганда такая — верят, что Земля шарообразная и они вернутся обратно в Корею. Хрен там. Свалятся с краю земного диска и все рожи об фортепьян поразбивают.

— Ну что ж, прощай, умная скотина.

— Прощай, потерянный человек.

Я последний раз заполнил ее классическую, покорную судьбе сидячую позу и вспомнил — вот почему тогда Агасфер притырил в Египте древнюю золотую статуэтку черного датского дога. Хотя в Древнем Египте ни черных, ни датских, ни догов не существовало, если верить Шампольону. Все к неожиданным, в меру натянутым поворотам сюжета.

Дальше сюжет повернулся еще прихотливей. Это милое четвероногое чудовище скакало, не разбирая дороги, и легко своротило на пути земляную плотину, которую построили трудолюбивые еще тысячу лет назад, но которую каждый год кто-нибудь сворачивал. Вода с рисового поля хлынула на гаоляновое, оттуда — на креветочное, оттуда вообще в пересохший ручей, крупный приток Хуанхэ. Поднялась настоящая тревога. Китайцы забили во все свои бронзовые колокола. Предоставленные сами себе, бедные крестьяне деревни Дунъучжумцзиньци бросились спасать свое достояние.

Через пятнадцать минут и я уже грудью сдерживал упорный натиск того, что мне посоветовал сдерживать опытный в этих делах Агасфер, который отправился на поиски Алима, который отправился на танцы.

Напомню, что дул северный и южный ветер одновременно. Стоял тайфун и темная ночь. Но все было видно для того, чтобы что-нибудь разглядеть. Полмиллиона крестьян таскало воду в ведрах. Оставшиеся полмиллиона укрепляли земляную плотину. Многие тонули и захлебывались.

И Яньгуан, которая уже так устала от всего этого — я видел — тащила тяжеленное, холодно плещущееся кожаное ведро, потом с лопатой укрепляла плотину, переступая длинными продрогшими и в щипких царапинах ногами, на которых не было ни капрона, ни лайкры, ни крокодиловых ботфорт, а только нищая, нищая босота.

А когда стихия закончилась и трупы унесла река в уездный центр, стало тихо. Только на всю деревню крикнул Мао Чжуси (Вань Суй):

— Яньгуан, куколка моя! Спать пора.

И я взял в руки кирпич.

Впрочем, труд бесконечен, show must go on, диалог — продолжен.

— Аборт?

— Кажется, само рассосалось. Нихуй, ой прости, что я так тебя называю.

— Ничего, Яньгуан, ничего. Это имя дал народ. А вот говорят, что ты бодхисатва.

— Я все эти сансары, перерождения, прохожу при одной жизни. Была замужем за партийным работником, потом за диссидентом, потом за бизнесменом, потом за взломщиком… Может, я и бодхисатва, может, я когда-нибудь и просветлюсь сама, просветлю своих детей. Но пока я в цепи кармы, просто даже кары. Мне снится иногда, что я мужчина-воин, что убиваю. А утром просыпаюсь, чувствую — опять рожать.

— Послушай, Яньгуан, давай я тебя увезу из этого проклятого кармического Китая. Здесь, в этой империи такое тесное низкое небо. Здесь тебе тяжело.

Она только опустила уголки губ и выпустила из глаза +2 аккуратную чистую слезинку. Ее нежная мозолистая рука отдыхала в моей.

За стеной в процедурном кабинете ее муж Мао Чжуси (Вань Суй) получал четвертый раз за день порцию палок и перышек. В отсутствие Алима и Агасфера трудился один Цзяо Фань.

— Яньгуан, а-а, сука поганая, а-а, больно!

Чего не вытерпишь, только чтобы не ходить на работу в поле.

— Яньгуан, м-м, ха-ха-ха, куколка, пошли спать!

— Не получится, милый. Куда ты меня увезешь, когда за мной так много всего.

Да что же это за страна такая — ни собаки, ни женщины увезти невозможно!

Агасфер (А Гась) нашел Алима (А Линя) только в ближайшем культурном центре, в центре которого находился Центр нетрадиционного времяпровождения. Агасфер немного поиграл на бирже и с лихвой вернул все, что Алим просадил в Центре нетрадиционного времяпровождения. После чего отправился в Министерство нравственности и заложил Алима. Потом — в Министерство регуляции рождаемости и заложил Яньгуан. Потом — меня в Министерстве здравоохранения.

Когда этот мерзавец уже подходил к пункту контроля в международном аэропорту, он увидел небольшую толпу интерполовских агентов, которые сразу заулыбались ему, помахивая ордерами на арест из Польши, Египта, Италии, Венесуэлы и т. д. Агасфер резко развернулся и, оттягивая пальцами края век, побежал…

Алим, обкурившийся опиумом, старательно прицеливался с порога. Перед ним стояли две абсолютно идентичные кровати, на которых раскрывались две абсолютно идентичные проститутки. Но каждый раз беднягу подводил обман зрения и он с разбегу врезался в какой-то дурацкий бронзовый чан, обделанный колючими драконами…

Солнечное светило безнадежно зависло над Поднебесной. В третий раз вошла Яньгуан.

— Зовут меня Яньгуан. Родом я из деревни Дунъучжумцзиньци провинции Хунань, а, может, и Хубэй. Я в десятый раз замужем. На этот раз за идиотом по имени Мао Чжуси (Вань Суй) и чувствую полную неудовлетворенность жизнью.

поет

(на мотив «Осмотрительность» в тональности «чженгун» [134] )

Как я жила до сих пор — не знаю. Что ждет впереди — покрыто мраком. Мне так нравится врач нетрадиционный По имени Нихуй Бухуй, Который явился неизвестно откуда, Который ниже меня на голову, Но пупками, видит Небо, В постели сойдемся. Правда, мне жалко моего мужа По имени Мао Чжуси (Вань Суй), Хоть он и полный идиот. Мне так не хочется Прослыть иезавелью [135] . Но видно придется.

134

понятия не имею, что за мотив, что за тональность (понятия не имею чье прим.).

135

Иезавель я Китае? (недоумен. автора).

вхожу я

Меня зовут Нихуй Бухуй Сюэйго Хуа. Я родился 6 октября на 12 этаже. Я в гробу видал…

Нет, лучше спою на мотив «Алые губы» в тональности «сяньлюй».

Когда я был маленьким мальчиком Лет тридцати четырех-пяти, Кругом веселился народ. На празднике жертвоприношения Все веселились и приносили Друг друга в жертву. Мне же было грустно и одиноко И не хотелось жить. Тогда я написал роман о взбалмошной богине, Восставшей из гроба И взглянувшей на меня. Она раскрыла губы, Зовя к поцелую, И я с радостью побежал на гибель. И вот все сбывается…