Катхак
Шрифт:
– Не слишком ли рано ты отчаялась? Все в руках Аллаха. Едва ли он призвал тебя в этот мир, будь ты, действительно, бестолкова.
Она понурилась и вздохнула:
– У вас доброе лицо... Наверное, вы всем говорите хорошее... Но мне не стоило появляться на свет. Я и родилась только благодаря великодушию другого доброго человека...
– Не надо унывать, - мягко пожурил я ее.
– Уныние - харам![12] Расскажи-ка лучше, почему ты считаешь, что от тебя не будет толка?
– Я ничего не умею, - начала она нараспев, явно повторяя чужие слова.
– Ноги мои слишком слабы, чтобы отстукивать ритм и держать равновесие, лицо
– Подожди, - прервал я ее, с трудом сдерживая смех - так она была забавна в своем детском горе.
– Кто сказал, что ты плохо танцуешь? Мне кажется, у тебя прекрасно получается.
– Что вы! Я такая неуклюжая...
– она сделала еще несколько движений, но, видимо, танец опять не получился, потому что малышка всплеснула руками, и личико ее омрачилось.
– Это трудно... Моя бабушка сказала, что я - позор на ее голову, что из меня никогда не получится танцовщицы, что мне не место в ее доме, и что она не желает смотреть, как я оскверняю священные танцы...
– И поэтому ты учишься танцевать в одиночестве здесь, под сливами?
– Да, я прихожу сюда уже три полных луны, - призналась она.
– Я думала, дом заброшен.
– Я был в Дели и вернулся только сегодня. А кто твоя бабушка, и как тебя зовут?
– Меня зовут Гури, - ответила она.
– А моя бабушка - Мохана. Она самая красивая в мире! Нет, мама красивее. Но мама не умеет так танцевать...
Воспоминание обожгло меня, словно открытым огнем, и я взглянул на девочку уже другими глазами. Она и вправду была белее жителей Лакшманпура. Какая-то чужая кровь примешалась к ее крови, придав коже оттенок молока с корицей. Увидел я, что черты ее лица не так красивы и тонки, как у матери. Носик был похож на твердую пирамидку с удлиненной вершиной, как у всех раджпутов, но губы совсем не велики, а глаза не столь глубоко посажены. Тонкой костью и изящным сложением она напоминала мать, но плечи и руки были развиты сильнее, в чем тоже сказалась наследственность ее отца.
– Значит, ты считаешь, умение танцевать - самое главное?
– спросил я, размышляя о воле Аллаха, что снова привел в мою жизнь этого ребенка. Я был первым, кто увидел ее в нашем мире.
Гури не заметила моего смятения и с воодушевлением заговорила, сопровождая речь короткими жестами, придававшими ей особое очарование:
– Танцевать, петь, играть на ситаре... Именно это женщина умеет делать лучше мужчины... Значит, именно это ей и надо развивать. Видели ли вы, как преображается лицо танцовщицы во время исполнения обрядовых танцев? Оно несет свет, оно сияет. Изящество в танце - это особый дар небес. Но хуже всего, когда сердце танцует, а ноги не слушаются...
– она уныло посмотрела на собственные ножки. Ее пальчики напоминали перламутровые раковины жемчужниц.
Слова маленькой кокетки задели меня, и я сказал назидательно:
– Предназначение женщины - быть подругой мужчине и заботливой матерью. Разве тебе нравится, как живут женщины в доме твоей бабушки?
Она задумалась, выпятив нижнюю губку, а потом покачала головой:
– Вы правы, там не все хорошо. Но ведь обыкновенной женщине нельзя петь и танцевать, а это так печально...
– Она может и петь, и танцевать, - возразил я, - но только для своего мужа или для других женщин.
– Почему же ей нельзя танцевать на муджарате?[13]
Теперь уже я вскинул руки в молитвенном жесте. Что за разговоры я введу
с девчонкой?! Что она может понять своим детским умом?! Но я всегда был терпелив.– Танцевать перед другими мужчинами кроме своего мужа - харам. Этим танцовщица вводит в соблазн тех, кто смотрит на нее.
Девочка вдруг прыснула, закрывая ладошками лицо, и что-то зашептала сквозь пальцы. Я спросил, почему она смеется. Она долго и смущенно отнекивалась, а потом призналась, опустив глаза и играя ямочками на щеках:
– Прошу простить, но... цветущая слива тоже может ввести в соблазн, если смотреть на нее с вожделением. И разве дерево в этом виновато?.. Или вы готовы обломать его цветущие ветки?.. Может, харам не в танце, а в глазах смотрящего?..
Я не нашелся, что ответить. Личико Гури снова стало испуганным. Она поспешила подобрать свои чувяки, поклонилась и пошла к той стороне стены, которая была частично разрушена землетрясением. Видимо, через нее она забиралась в сад. Я задумчиво подергал себя за бороду и окликнул девочку:
– Можешь приходить сюда, Гури. Сад всегда пуст, и ты никому не помешаешь.
Она стала благодарить, но я вернулся в дом и открыл книгу.
С тех пор до моего слуха часто доносился звон браслетов. Гури появлялась в саду почти каждый день. Я никогда не выходил к ней, только смотрел из окна. Она поворачивала в мою сторону милое, разгоряченное танцем лицо, и почтительно кланялась. Я откладывал книгу и кивал, принимая ее приветствие.
Однажды, когда день был особенно жаркий, и девочка села отдохнуть в тени деревьев, я подозвал ее и угостил охлажденным зеленым чаем, который принесла для меня Хадиджа.
– Салам, Гури. Как продвигается твое учение?
– спросил я.
Она с наслаждением напилась, а потом поклонилась низко-низко. Я спросил, что бы это значило.
– Теперь я знаю, кто вы, хафиз, - произнесла девочка.
– Бабушка рассказала. Вы - тот добрый человек, благодаря которому я живу.
– Ты живешь благодаря милости Аллаха, - поправил я ее, но она только заулыбалась, показывая ровные белоснежные зубки.
– Так что с танцами? Как твоя дорога к совершенству?
Девочка усмехнулась углом рта, совсем не по-детски, и поставила пиалу с остатками чая на сгиб локтя:
– На последнем муджарате наваб приказал Сундари танцевать с кубком вина. Вы знаете, что происходит, если пролить хоть каплю?..
Мне не было известно, кто такая Сундари, но о жестоких развлечениях чиновников я слышал не раз. Танец с кубком был любимой забавой. Аламгир запретил индийские храмовые танцы, как и местные религии, но наместники не отказывали себе в удовольствии полюбоваться на красивых женщин.
– Наваб приказал ее высечь, - продолжала Гури, удерживая пиалу в равновесии.
– Ее и наставницу - Бисмиллах-джан. Он сказал бабушке, что танцовщиц учат очень, очень плохо.
– И после этого ты все еще хочешь танцевать на муджарате?
Девочка вернула мне пиалу, вскинула носик к небу, щурясь от солнца, потом потупилась, но смолчать не смогла:
– Хочу. Когда-нибудь я станцую для наваба танец с кубком. И не расплескаю ни капли!
– потом ее решимость поутихла, и она виновато развела руками: - Но я никогда не научусь танцевать так, как Сундари...
– На все воля Аллаха!
– сказал я ей.
– Желание уже творит. Если ты не можешь летать, как птица, научись бегать, как газель. Но делай это лучше всех.