Катхак

Он призвал немногих. Кроме меня и наваба были еще двое сановников. Аламгир более слушал, нежели говорил. Фразы его были коротки, казалось, что он думает о чем-то своем. Вскоре падишах отпустил князей, и, оставшись со мной и с навабом, стал более разговорчив.

Великий Могол ехал в Дели с алмазных копей и подарил нам по три неограненных камня величиной с голубиное яйцо. Он поведал, что собирает войско, чтобы покончить с мятежным принцем Акбаром, который переметнулся к раджпутам, но просил держать это втайне, ибо все еще надеялся, что сын одумается и вернется к истинной вере.

Пока мы беседовали, мимо дворца прошла толпа разодетых таваиф. Они пели и смеялись, а два молодых князя собственноручно несли факелы, указывая им дорогу. Аламгир нахмурился.

– Это переходит дозволенное, - сказал он, мрачнея.
– Слышал, что и тебе, хафиз, досаждала местная блудница?

– Все закончилось, падишах, - ответил я.

– Мы наказали негодницу, чтобы остальным не было повадно, - вступил в разговор наваб.

Аламгир откинулся на подушки, губы его сжались в узкую полоску.

–  Не похоже, что из этого извлекли урок!
– сказал он жестко, и наваб сначала покраснел, а потом побледнел.
– Они продолжают свободно разгуливать по моему городу!.. Продолжают смеяться и развращать юношей!.. Так быть не должно.

Великий Могол погрузился в раздумье, а мы с навабом боялись пошевелиться. Прошло достаточно много времени, когда Аламгир снова заговорил:

– Я решил. Аллах требует, чтобы я хранил эту страну от разврата. Повелеваю завтра же собрать всех блудниц и утопить.

– Повелитель!..
– прошептал наваб, вцепившись себе в колени. Перо на его тюрбане мелко задрожало.

– Ты хочешь возразить?
– Аламгир холодно посмотрел на наваба, отчего тот втянул голову в плечи и потупился.
– Молчишь? А ты, хафиз?..

Помедлив, я положил подаренные алмазы на столик перед падишахом, встал на колени, поклонился, уткнувшись лбом в ковер, и сказал:

– Воля твоя, но пророк советовал не судить поспешно.

– О чем это ты?

– Многие из женщин, что живут в веселых кварталах, могут исправиться. Не все довольны такой жизнью. Было бы жестоко судить их вместе с остальными.

– Пророк велел побивать блудниц камнями!
– возразил Аламгир.

– Воля твоя, повелитель, - твердо сказал я, - но позволь напомнить, что письменного свидетельства об этом не оставлено, и что пророк также сказал: обходитесь с женщинами достойно, и если они вам не по нраву, то, может быть, Аллах устроил в этом великое благо.

– Какое же благо в том, что блудницы заполонили город?!
– спросил падишах, грозно глядя на меня.

– Может, Аллах удостоил тебя великой милости - ты обратишь на пусть спасения многие души, и тем самым добудешь себе место в джанне, - сказал я и без страха встретил его взгляд.

Он снова задумался, и это был добрый знак.

– Будь по-твоему, хафиз, - произнес он наконец.
– Пусть те, кому уготовано Аллахом, спасутся. Я даю месяц для того, чтобы всех продажных женщин выдали замуж. Кого не пожелают взять - утопите без жалости! И горе всем вам, если хоть одна блудница покинет город незамужней!

В ту же ночь Великий Могол отбыл в столицу, а на следующее утро на площади зачитали его приказ. Было много споров, но те, чья жизнь зависела теперь от воли мужчин, не тратили время. Я видел, как пестрая стайка таваиф накинула на головы покрывала, и разбежалась в разные стороны. Наверное, кто-то хотел предупредить подруг, а кто-то торопился напомнить поклоннику о пылких заверениях в любви.

Теперь каждую неделю в Лакшманпуре играли свадьбы. Одна за другой мимо моего окна тянулись пышные процессии - то индусы вели жениха и невесту, связанных друг с другом гирляндами цветов, то чинно шествовали последователи пророка - впереди мужчины, а следом за ними - женщины, похожие в своих хиджабах на коконы, поставленные на разноцветные чувяки. И каждый день мимо проходила Гури. Проходила, останавливалась, кланялась, шла дальше.

На закате жизни время летит быстрее, чем в молодости. Этот месяц показался мне коротким, как полвздоха. Хадиджа ворчала, что я сижу у окна с упорством, достойным горы Гира.[21] Я не отвечал ей, но бессонница все больше и больше одолевала меня.

В один из последних дней, установленных Аламгиром, Гури, поклонившись, подошла ближе и заговорила.

– Хафиз!
– позвала она, просительно складывая руки.
– Простите, что осмелилась обратиться к вам. Примите сегодня прощальный поклон вашей покорной слуги.

Я посмотрел в ее синие глаза, и сердце мое смягчилось.

– Почему ты прощаешься со мной? Ты уезжаешь?
– вопрос сорвался с языка сам собой, словно бубенец с нитки.

Гури мягко улыбнулась:

– Да, хафиз.

– Значит, ты вышла замуж, как повелел Аламгир?

– Да, хафиз.

Я кивнул, и углубился в чтение, а она удалилась. Так же, как и вчера, и позавчера, и месяц назад. Строчки сливались в одну сплошную линию, а буквы никак не желали обретать четкие контуры. В конце концов, я отложил книгу, ушел в сад и просидел там до темноты.

– Пришла эта женщина!
– с осуждением сказала Хадиджа, когда я вернулся в дом.

– Гури?
– спросил я, и голос мой дрогнул.

Старуха уставилась на меня:

– Какая гурия?![22] Пришла городская сводня! Просит встречи с вами! Я сказала, чтобы она убиралась.

– Позови ее, - сказал я коротко.

– Я, верно, ослышалась, хафиз...

Раньше я никогда не повышал голоса на Хадиджу, но все когда-то бывает впервые:

– Позови Мохану!
– приказал я, и кормилица обижено поджала губы. Но мне не было дела до ее обид.

Главная таваиф не заставила себя ждать и после приветствий открыла лицо. Она была по-прежнему красива. Красива так же, как в тот день, когда впервые осмелилась придти к моему порогу. Я понял, что она вышла замуж - ладони ее были расписаны хной. Я ни о чем не спрашивал, потому что не знал о чем спрашивать. Мохана села передо мной на пятки и сказала:

– Мне нужно поговорить с вами о моей внучке, о Гури.

Так как я не ответил, она продолжала:

– Вы ведь знаете, что падишах приказал утопить тех таваиф, кого не возьмут замуж. Сегодня их заперли в подвале дворца, а завтра казнят. Гури среди них.

– Но она сказала, что вместе с мужем уезжает из города.

– Моя внучка солгала вам. Она не вышла замуж, - Мохана вдруг расплакалась и мгновенно превратилась из величественной красавицы в старуху с насурьмленными бровями.
– Я все прокляла из-за этой глупой девчонки! Она ничего не хотела слышать!.. Она отвергла всех поклонников. Она не захотела принимать у меня Дом Счастья, а ведь тогда ей не понадобилось бы продаваться, как пришлось делать мне в ее возрасте!.. После приказа Аламгира нашлись мужчины, пожелавшие взять ее в жены, но она всем отказала. Она думает только о вас. Шайтан помутил ее разум. Я и ее мать поседели раньше времени.