Кавалер Сен-Жюст
Шрифт:
В результате обе армии Восточного фронта, отсеченные одна от другой, очутились в одинаково беспомощном положении; линия обороны была прорвана, открыв противнику путь в Лотарингию и Нижний Эльзас.
Сен-Жюст, понимая остроту положения, поспешил принять меры. Не имея возможности немедленно оставить Комитет, он провел решение о посылке в Эльзас депутатов Лакоста и Малларме с весьма широкими полномочиями и одновременно начал переговоры с Неподкупным по поводу своей поездки на фронт.
В течение августа — сентября Робеспьер категорически отказывал ему.
— Ты необходим Комитету, — утверждал Максимильен. — В армии справятся и
В начале октября, когда Антуан снова заговорил об Эльзасе, Робеспьер заметил:
— Ты же отправил туда Лакоста и Малларме!
— Но Лакост и Малларме — это не ты и не я, — отпарировал Сен-Жюст.
Робеспьер задумался.
— А кого бы ты хотел взять с собой? — спросил он после паузы.
20
Кутон был послан в Ньевр, затем руководил взятием Лиона. Лион был освобожден 9 октября.
— Еще не решил, — ответил Сен-Жюст.
— Возьми Леба.
Сен-Жюст удивленно вскинул брови.
— Ты это серьезно?
— Вполне.
— Но ведь он недавно вернулся!
— Вот и хорошо: он знает дело. Его миссия в августе была успешной.
— Но позволь, у Филиппа же медовый месяц!
— Затянувшийся медовый месяц погубил Дантона.
— И потом… Он, конечно, отличный малый, но… как бы это тебе лучше выразить… Он слишком мягок, у него нежная душа…
Глаза Робеспьера смеялись.
— Чудак, но в этом же все и дело. Он честен, великодушен, добр. Нам нужны такие люди — это противовес горячим головам вроде тебя, Бийо-Варенна или Колло Д'Эрбуа…
— Благодарю за приятную компанию.
— Не обижайся. Я, разумеется, не ставлю тебя на одну доску с этими ребятами, но ведь ты тоже непримиримый. Голубиная душа Филиппа ослабит твою чрезмерную суровость.
На этот раз задумался Сен-Жюст.
— Что ж, может, ты и прав, — промолвил он наконец. — Но мне никогда не простила бы этого Элиза.
— Простит, — заверил Робеспьер. — Ну вот мы и договорились. Впрочем, пока это лишь праздный разговор: твоя поездка не решена.
16 октября, в день, когда войска Северного фронта под руководством Журдана и Карно одержали победу при Ваттиньи, решившую поездку Сен-Жюста, оба друга, еще ни о чем не знавшие, мирно обедали в кафе Венюа. С ними рядом сидел Барер. Время приближалось к шести, кафе наполнялось публикой. Вошли несколько присяжных Трибунала.
— Уф, ну и денек сегодня, — громко сказал один из них.
— Весь Париж на ногах, — добавил второй, обращаясь к децимвирам.
— Вы это о чем? — удивленно спросил Барер.
— Как о чем? — перебивая друг друга, закричали вошедшие. — Или вы забыли, что сегодня в полдень подлая австриячка чихнула в мешок?..
Робеспьер и Сен-Жюст переглянулись; за делами они и правда забыли, что сегодня по приговору Революционного трибунала была гильотинирована бывшая королева Мария-Антуанетта…
Сен-Жюст вспомнил нарядную красавицу с капризно надутыми губами, которую он созерцал в июне 1790 года на празднике Федерации… Как давно это было!..
Между тем один из присяжных рассказывал о судебном заседании. Он смачно, под хохот завсегдатаев кафе, пародировал Эбера, который выдвинул против королевы обвинение в растлении малолетнего дофина.
Робеспьер брезгливо передернул плечами.
— Каков негодяй! — тихо сказал
он Сен-Жюсту. — Мало того, что он сделал из нее Мессалину, он превратил ее еще в Агриппину! [21]Сен-Жюст, уткнувшись глазами в стол, задумчиво произнес:
— От этого акта народного правосудия нравы только выиграют!
21
Мессалина — жена римского императора Клавдия, славившаяся развращенностью; Агриппина — его вторая жена, бывшая в кровосмесительной связи со своим сыном Нероном.
— Выиграют, несомненно выиграют, — подхватил Барер. — И при этом не следует забывать, что гильотина разрубила очень крепкий узел дипломатии европейских дворов…
На следующий день в Париж вернулся Карно.
— Победа, друзья! — воскликнул он. — Блестящая победа, и я сообщаю вам о ней раньше, чем вы получите официальное извещение!..
Он подробно рассказал о подготовке и проведении битвы при Ваттиньи, покончившей с успехами союзников на севере, но при этом подчеркнул, что положение в Эльзасе ухудшается с каждым днем: австрийцы рвутся в Страсбург, а богачи Страсбурга, по слухам, тайно договорились впустить их в город…
Сен-Жюст вскочил.
— Еду сегодня же! — воскликнул он. — А ну-ка кто-нибудь составьте мне и Леба мандат, да, если можно, побыстрее!
Барер сел к столу.
— Каким числом пометить?
— Я же сказал, сегодняшним, — резко ответил Сен-Жюст.
И Барер написал:
«26-го дня, 1-го месяца, II года Республики». [22]
Сен-Жюст схватил мандат, кивнул коллегам и помчался в Комитет общей безопасности.
Комитет был рядом, на Карусельной площади, в отеле де Брионн. Пройдя по дощатому переходу, Сен-Жюст очутился в темном коридоре, ткнул одну из хорошо знакомых дверей и вошел в главный зал Комитета. Там было всего трое: Вадье, Моиз Бейль и Леба. Вадье и Бейль о чем-то разговаривали, Леба писал.
22
То есть 17 октября. Республиканский календарь был принят Конвентом 5 октября 1793 года; новые названия месяцев были официально приняты по докладу Фабра д’Эглантина 24 октября и вступили в силу 5 ноября (см. приложение в конце книги).
Отозвав Филиппа в сторону, Сен-Жюст тихо сказал:
— Собирайся, мой друг, сегодня едем.
— Куда? — наивно осведомился Леба.
— В Эльзас.
— А, в Эльзас… Но почему в Эльзас?
— В миссию. Мы должны обеспечить победу Рейнской армии.
Только тут до Филиппа начал доходить смысл услышанного. Лицо его приняло сосредоточенное выражение.
— Позволь, значит, это надолго?
— Очевидно.
— А как же Элиза?
— Подождет. Ведь с ней останется твоя сестра.
Вид у Леба был растерянный. Сен-Жюсту стало жаль его. Но перерешать что-либо было поздно. Он вручил другу мандат.
Леба читал рассеянно, не вникая в прочитанное. Наконец поднял глаза на Сен-Жюста.
— Ты знаешь… — он запнулся. — Элиза… Ну словом, она беременна…
Сен-Жюст послал проклятие Робеспьеру. Ведь Неподкупному-то наверняка было известно об этом от Дюпле! Но он не пощадил их. Революция требует жертв…
— Революция требует жертв, — спокойно сказал он Филиппу.
— Да, понимаю, — заторопился тот. — А когда нам выезжать?