Кавалер Сен-Жюст

— Я ведь сказал тебе, да ты и сам видел число на мандате: сегодня.

— Сегодня? — переспросил Леба, В голосе его слышалось подавленное отчаяние.

Сен-Жюст, сделав вид, будто ничего не заметил, сказал:

— Мы выедем к вечеру, и поэтому у тебя есть время собраться.

Двое других прислушивались к разговору. Вадье, который считал себя первым лицом в Комитете, рискнул вмешаться.

— Позвольте, граждане коллеги, куда это вы собираетесь?

Не отвечая, Сен-Жюст протянул мандат.

— Но это же черт знает что такое! — заорал Вадье. — С нами совсем перестали считаться! У нас нет людей, все время толкуем об этом, и вот новый сюрприз. Мы не отпустим Леба!

Старый Вадье трясся от ярости. Его горбатый гасконский нос стал похож на клюв хищной птицы.

Сен-Жюст, не говоря ни слова, вышел.

Он вернулся в свой Комитет. В общем зале Робеспьера не оказалось. Тогда он поднялся в кабинет на втором этаже.

— Ты что, сердишься на меня? — спросил он Максимильена.

Тот часто заморгал близорукими глазами.

— А на самом деле сердиться-то должен я, — продолжал Сен-Жюст. — Почему ты не сказал мне, что Элиза беременна?

— А какое это имеет значение? — пожал плечами Робеспьер.

— Большое. Мне жаль ее. Мне жаль Филиппа. Надо было выбрать кого-то другого. Скажем, Девиля, с которым я уже ездил.

— Девиль не принадлежит к нашим комитетам, и мы о нем ничего не знаем. Что до Леба, то я ведь объяснил причину своего выбора, и ты со мной согласился. А об Элизе не беспокойся: здесь у нее столько опекунов и помощниц, что исчезновения мужа она почти не заметит.

— Ну прощай, — сухо сказал Сен-Жюст.

— Стой! — крикнул Робеспьер. Он подошел к другу и крепко обнял его. Так неподвижно простояли они несколько секунд.

— Иди, — тихо сказал Робеспьер, отстраняя Антуана, — спасай республику. Но при этом береги себя. И береги Филиппа, — его будущее дитя не должно остаться сиротой.

Сен-Жюст с удивлением смотрел на друга. Глаза Робеспьера были полны слез.

14

«1-го числа 2-го месяца. Солдатам Рейнской армии.

Мы прибыли и клянемся от имени армии, что враг будет разбит. Если есть среди вас предатели или люди, равнодушные к делу народа, то мы имеем меч, чтобы их покарать. Солдаты! Мы пришли, чтобы отомстить за вас и дать начальников, которые приведут вас к победе. Мы решили отыскивать, вознаграждать и повышать в чинах достойных и преследовать за преступления, кто бы их ни совершил. Мужайся, храбрая Рейнская армия, отныне тебе будет сопутствовать удача, и ты победишь».

Сен-Жюст отложил перо и передал листок секретарю.

— Поскорее в типографию, и чтобы завтра — на двух языках.

Он повернулся к Леба.

— Пусть это будет нашей первой прокламацией и нашей программой. Когда события развернутся, все узн'aют, что мы не бросаем слов на ветер.

Филипп кивнул. Впрочем, лицо его не выражало полной уверенности. Лицо было сонным: он страшно устал и был готов согласиться со всем, лишь бы его оставили к покое.

Сен-Жюст понимал товарища. Он и сам чувствовал себя не лучше.

— Иди-ка вздремни, мой друг, — ласково сказал он.

— А ты?

— Еще посижу немного. Надо составить реляцию для Комитета.

Филипп замялся.

— Иди же, сейчас ты мне не нужен. И не забывай, что завтра рано утром мы отправляемся в Страсбург.

Убежденный, Филипп поплелся в соседнюю комнату.

Сен-Жюст помассировал виски и снова сел к столу. Разыскал среди груды бумаг рабочий блокнот, открыл записи последних дней…

…Эти два дня дали ему много. Недаром, загоняя коня, мчась сквозь леса и равнины, двадцать раз рискуя сломать шею и нарваться на вражеский патруль, он облетел все позиции и теперь представлял себе линию фронта Рейнской армии лучше, чем мог бы сделать это с помощью подробной карты. Он понял, что Саверн, расположенный у главного перевала через горную цепь Бьема, [23] — заветная цель для противника: это ключ к Страсбургу и департаменту Верхний Рейн. Именно поэтому против Саверна, у Буксвиллера, Вурмзер расположил свои главные силы; именно поэтому и нам, прежде чем думать о контрнаступлении, нужны значительные силы для прикрытия Савернского ущелья и соседних перевалов.

23

Северные Вогезы.

Значительные силы… Но их-то как раз и не было!

Сен-Жюст воочию убедился в том, о чем раньше догадывался: там, в Париже, знали далеко не всё и подменяли иной раз жизнь схемами и дутыми цифрами. Сам Карно, профессионал, крупнейший специалист, безапелляционно утверждал, что Рейнская армия имеет сто тысяч бойцов, хотя в действительности нет и половины этого… После отступления от Виссамбурских линий многие батальоны потеряли до трети, а то и до двух третей состава. Ну а те, кто остался, — да разве можно назвать их армией? Это голая и голодная орда, покинутая офицерами, обглоданная интендантами, сбитая с толку тайной агентурой врага. На этих солдат нельзя смотреть без скорби и боли: их мундиры утратили цвет и покрой, а обувь — ее зачастую и вовсе нет. И это в преддверии зимы! Разве удивительно, что они поносят своих командиров? И что это за командиры! Недаром командующих Рейнской армией, всех одинаково безвольных и недееспособных, одного за другим смещали и отдавали в Трибунал: Шауенбурга, Дельма, Мунье, Карлана… Они ведь все из «бывших», и даже те из них, кто не предавал явно, оставались равнодушными к судьбам республики…

«…Мы имеем меч, чтобы их покарать…»

Нет, это не пустые слова.

Сен-Жюст пододвинул один из листков, лежавших на столе. Это был его «Приказ № 1», данный здесь, в Саверне. Отныне комиссия из пяти патриотов будет арестовывать, судить и расстреливать военных и гражданских лиц, виновных в преступлениях против родины. До полного изгнания врага. И так будет повсюду.

Сен-Жюст записал в блокноте:

«1. Одеть, обуть и накормить солдат.

2. Установить дисциплину и наказать предателей.

3. Потребовать у Комитета 12 батальонов для создания ударного корпуса в Саверне».

Он хотел было закрыть блокнот, но не закрыл: что-то еще беспокоило его, что-то важное… Наконец вспомнил.

Едва очутившись в Эльзасе, они с Леба были неприятно поражены множеством народных представителей, болтавшихся вокруг. Кроме Лакоста и Малларме здесь находились отправленные в разное время Конвентом Мийо, Гюйардан, Ниу, Рюам, Бори, Субрани, Генц, Кюссе и Эрман, не считая Эро де Сешеля, «наблюдавшего за резервами». Все эти посланцы (большинство их было известно Сен-Жюсту лишь по имени), мешая друг другу, издавали противоречивые приказы и только ухудшали дело.

Сен-Жюст написал:

«4. Добиться немедленного отзыва всех прочих представителей, которые не дают нам возможности проводить единую линию».

Ну, теперь, кажется, все. Можно приступать и к реляции…

Страсбург. Аргенторат древних галлов. Вольный город в эпоху средневековья. Столица Эльзаса. Один из своеобразнейших городов Франции — самый странный из тех, что довелось видеть Сен-Жюсту.

«Партикуляризм, — думал молодой комиссар, впервые проезжая по городу и с изумлением рассматривая сверкающие витрины магазинов, степенных бюргеров, что-то говорящих на своем языке, тут и там мелькавших офицеров, которым надо бы находиться при своих частях, чинных лакеев на запятках карет, занимавших всю ширину улицы, — партикуляризм, обособленность, полное безразличие к республике — вот что прежде всего характеризует столицу Эльзаса и ее обитателей. Они словно живут не в революционной стране, судорожно бьющейся за свою независимость, не в прифронтовой полосе, где днем и ночью слышатся артиллерийские залпы, а так, в некотором царстве, в тридесятом государстве».