Казейник Анкенвоя

Голос Щукина:

– Почему алхимия?

Голос Максимовича:

– Согласно дошедшим письменным источникам, во всех алхимических традициях ртуть присутствует как основной элемент. Ртуть и киноварь.

Голос Щукина:

– Киноварь? Еще какая-то мерзость?

Голос Максимовича:

– Сульфид ртути. Да и не в ней проблема, а в мифологии. Слишком высокая устойчивость кристаллической решетки. Чистота 99,9. При таких заданных величинах пытаться выбить атом из любого ближайшего по структуре химического элемента и получить на выходе RM 20/20 все равно, что ботинком пытаться выбить опору Большого Каменного моста.

Голос Щукина:

– И все же технологию производства красной ртути концерн «Франкония» наладил именно у нас?

Голос Максимовича:

– Судя по самой же природной аномалии, ответ мой «да». Такое пространственное искажение, в каком оказался точно в пузыре наш Казенников, мог только вызвать источник мощнейший и неизвестный современной ортодоксальной химии.

Голос Щукина:

– Профессор Чистяков поддержал вашу версию, говорите?

Голос Максимович:

– Как рабочую. Теперь он сам работает на немцев. Переметнулся, гнида. Большой куш, видать, посулили ему. И мне сулили, потом угрожали, да я слинял. Чтобы они еще всей планете устроили Холокост, и чтобы еврей Максимович им еще содействовал? Пусть отсосут, чистокровные.

Голос Щукина:

– Профессор мужик не глупый. За то и профессор. Кому на кладбище куш пригодится? Тебе пугали, значит и его. Только его запугали. Ты один в поле вояка, тебе легче. У Чистякова двое салажат в Москве.

Длинная пауза. Голос Максимовича:

– Если верить той же мифологии, RM 20/20 - сверхтяжелое вещество, по боевым характеристикам в 10 раз превосходящее оружейный плутоний и позволяющее создавать компактные ядерные заряды.

Голос Щукина:

– Компактные насколько?

Голос Максимовича:

– Размером с хозяйственные спички. Какой-нибудь безумный калиф на час все свои нефтяные скважины за такое уступит. На карту много поставлено, Щукин. Подорвать надо из Казейника. Убедить как-то государственных мужей, чтобы небольшой такой атомной ракеткой шарахнули по концерну, пока не поздно.

Голос Щукина:

– Да как подорвать, если сами сказали, что мы практически в пузыре?

Голос Максимовича:

– Есть один гештальт. Конечно, теоретический, но есть. Небольшая такая расчетная таблица отклонений, оставляющая нам некоторую лазейку. Как вам известно, сила гравитации обратно пропорциональна квадрату расстояния.

Голос Щукина:

– Допустим.

Голос Максимовича:

– Из чего следует: чем дальше мы окажемся от ядра с уже сублимированной массой RM 20/20 как мощного источника гравитационного поля, формирующего вокруг себя параллельный геометрически устойчивый атмосферный пузырь…

Пауза. Голос Максимовича:

– ...тем легче нам будет покинуть Казейник. Проблема, на первый взгляд, чисто техническая. Но именно решение технической проблемы нам закроют в первую очередь. Никакой носитель, способный пробить с достаточным ускорением тропосферу, где гравитация наиболее сильна, нам с вами не светит. Так, что забудем о личном Байконуре и вспомним о метафизических особенностях фрактальных волн.

Голос Щукина:

– Объяснитесь проще, Максимович.

Голос Максимовича:

– Объясняюсь проще. Переход от ламинарного к турбулентному течению воздушных масс, в тропосфере происходит при достижении некоторого критического числа Рейнольдса. Далее в среде самопроизвольно образуются нелинейные фрактальные волны. Вот здесь-то и удалось мне рассчитать некую парадигму скользящих коридоров.

На этой фразе я выключил диктофон и спешно заткнул его в сапожное голенище. С улицы донеслись до меня приближающиеся голоса, благо, что стекла в усадьбе Щукина давно были высажены, и окна, заколоченные редкими досками, отлично предупреждали о потустороннем приближении. Дверь в покои Щукина анархисты высадили с одного удара. Тем паче, я не запер ее. Согласно инерции ударник еще и табурет кувалдой разнес.

– Македонский тоже был великий полководец, - глядя на вышибалу, накрывшего своим телом уничтоженный табурет, произнес городничий Митя.

Следом за Митей в горницу по-хозяйски ввалились трое квартальных.

– Давно прослушиваете?

– Вторые сутки, - Митя придвинул к столу уцелевшую свободную табуретку и сел против меня.
– Где вы, падре, ночевали, - там и устанавливаем.

– У Марка Родионовича тоже?

– И у него, - кивнул городничий.

– Он знает?

– Как же ему не знать, - ухмыльнулся Митя.
– При нем кабельное телевидение в бараке устанавливали. Оперативная съемка. Исключительно по санкции верхних эшелонов.

«Совсем отчаялся инвалид, - подумал я с горечью.
– Не только меня, он и Володю с Пугачевым подставил. Меня-то ладно. Да и не мне его судить. Сам я зараза».

– Быстро вы среагировали, Дмитрий Кондратьевич.

– Мимо шел. Ребятам говорю: «Может, падре намылился чаи гонять? Авось,

да и нас подогреет. На улице-то сырость. Наугад постучали.

– Кувалдой?

– Печатку не надо казенную обрывать. Дом убитого под следствием. Посторонним вход воспрещается.

– А ей?
– я кивнул на Вьюна.

У Мити были все ответы.

– Ей как служке Орден келью отгородил внутри вашей кельи при казармах, святой отец. Так что же насчет горячего чаю?

– Вели-ка ты, Митя, своим барбосам отсель выметаться. Наедине потолкуем.

Городничий обернулся к застывшим у двери квартальным.

– Слышали, что падре велел?

Квартальные спешно вытряхнулись из горницы, поставивши за собой снесенную дверь на место.

– Что с Пугачевым?

– Помиловали, - Митя насыпал махры на газетный клок и склеил языком самодельную сигарку.
– Коллегия прежние заслуги учла.

Он чиркнул спичкой о ноготь и с удовольствием затянулся, пустивши дым через ноздри.

– Решили без лишнего садизма. Отделением головы от прочего туловища. В три часа на Княжеской площади. Уже и колода у позорного столба установлена.

– Кто голову будет рубить? Могила? Перец?

– Не, - городничий хмыкнул, - Лаврентия назначили.

Вьюн побледнела, сжала кулаки и двинулась к Мите. Я успел перехватить ее и толкнул на кровать. Словно бы не заметивши происходящего, городничий лениво продолжил.

– Заслуги учли. Перспективный молодой человек. Теперь на плацу тренируется. Дрова рубит.

Наблюдая одновременно и за Митей, и за Вьюном, я лихорадочно соображал:

«Сволочи. Троих удумали махом погубить. Лавра, конечно, мы потеряем, если он Пугачева казнит. А Вьюн, конечно, вступит в неравный бой, и я ее вряд ли удержу». Вьюн, оцепеневши от горя, прямо сидела на кровати.

– Спасти Пугачева можно?

– Можно, - откликнулся Дмитрий Кондратьевич.
– Выкупить можно. Прямо сейчас и покупайте. За диктофон пострадавшего Щукина уступлю. С кассеткой, разумеется.