Каждая минута жизни

Гауптман Рейч достает из кармана блокнот, пишет расписку и отдает ее. Штандартенфюрер, презрительно глядя на дежурного, что-то шепчет группенфюреру, они демонстративно поворачиваются и молча идут к автомобилю. Я подвожу Адольфа Карловича к другой машине, и мы с ним усаживаемся на заднем сиденье. Наконец заревели моторы. Мы уезжаем.

Адольфа Карловича мы поместили в одной из палат для тяжелораненых, и я стал обдумывать, как быть дальше. При первой же возможности надо отправлять его к своим. И самому собираться в дорогу. Гестаповцы, конечно, не простят нам своеволия…

В городе должен состояться какой-то праздник. Не то в Италии немцы победили «англосаксонских плутократов», не то какой-то важный чин отмечает очередную награду. Возле казино играет духовой оркестр. А фронт приближается, ночью я слышал доносящиеся от горизонта глухие канонадные раскаты, иногда туманно-багровые вспышки освещают темные дали.

Адольф Карлович всю ночь бредил, стонал, звал погибшую свою жену. Я несколько раз заходил к нему, успокаивал, поил водой. Под утро старику стало лучше. Уснул. Доктор Рейч, заглянув в палату, сказал, что был звонок из гестапо, там озверели, на майора вроде бы собираются писать жалобу прямо в Берлин, и майор уже остыл и готов с ними помириться. Поэтому нужно, чтобы доктор Адольф как можно скорее встал к операционному столу, иначе придется его передать назад в гестапо.

— А что за праздник готовится? — интересуюсь я.

— Последняя возможность повеселиться перед приходом русских, — отвечает Рейч. — Иногда начинаешь понимать, что и самое долгое безумие имеет свой конец.

— Великий гуманист Рейч протестует против дисгармонии мира?

— Все наши протесты ничего не стоят в сравнении с безумием одного человека…

— Какого?

— Это не имеет значения… Все мы охвачены безумием. Одни безумны в жадности своей, другие проникнуты безумием справедливости. Черное с белым, жизнь со смертью, солнце и ночь — все в борьбе, в круговороте, и никто не может никого одолеть, навести порядок в этом сатанинском содоме.

— Но есть же силы, пытающиеся противостоять сатане? — возражаю я. — Если бы не было противостояния, все стало бы сплошным мраком. — И тихо добавил: — Одним сплошным лагерем уничтожения, лагерем насилия и издевательства над человеком.

Рейч разводит руками. Вечером, в городском казино, говорит он, соберутся офицеры, прибудут даже легкораненые эсэсовцы из нашего госпиталя, вся полицейская верхушка. Он, гауптман Рейч, хорошо насмотрится на, так сказать, черную половину человечества.

— Но вы будьте осторожны, господин доктор, — предостерегает он меня, выходя из палаты. — За вами следят. Каждую минуту будьте начеку, господин Богуш. Эта акция с доктором Кригером может дорого вам обойтись.

Я и сам чувствую приближающийся конец. Пора уходить из госпиталя. «Опель» доктора Рейча во дворе, охранники наверняка напьются. Меня хорошо знают, ключ в столе у Рейча. Как-то он сам умышленно показал мне, словно хотел, чтобы я мог воспользоваться им. Если бы только Адольф Карлович мог встать… Вывести его черным ходом во двор, усадить в машину, дать полный газ, и… поминай, как звали.

Так я, наверное, и сделаю. Сегодня же вечером, другого случая может и не быть.

С нетерпением жду вечера. Из казино доносятся визгливые всхлипы аккордеона. Там идет настоящий шабаш. Напиваются господа арийцы, может, в последний раз напиваются, заглушая в себе страх перед завтрашним днем, перед неизбежной расплатой.

Иду в палату к Адольфу Карловичу и с удивлением не нахожу его в постели. За одной из дверей кто-то стонет, видно, привезли тяжелораненого, за другой слышен хохот и крики пьяной компании. Вот вынесли на носилках накрытое простыней тело — этот уже отдал богу душу. Испуганно оглядываюсь и замечаю темный силуэт около окна.

— Адольф Карлович…

— Тссс… Идите сюда… — шепотом зовет он меня. — Вон видите?

Из окна видны горбатые крыши домов, узенькая улочка, военные грузовики под деревьями около госпиталя.

— Что?

На его бледном, обескровленном лице радостно сияют глаза. Он хватает меня за руки и шепчет торопливо, что сейчас о н и за все получат… вот сейчас, минут через двадцать… Жаль, нет часов… Я еще ничего не могу понять, хотя уже сообразил: должно что-то случиться, сейчас что-то должно случиться…

Я не ошибся. Адольф Карлович шепотом сообщает мне:

— В десять — взрыв, наши заложили там большой заряд… И совсем уже помертвевшими, почти неслышными губами шепчет: — В казино!

Вот она — месть! За все на свете приходит возмездие… Судорожно обнимаю старика, прижимаю к себе его худенькие плечи… Глухая тишина упала на мир. Скоро эту тишину разорвет взрыв… Кровь за кровь, смерть за смерть!..

И вдруг — словно ушат холодной воды! Там же гауптман Рейч! Ну конечно же, он сказал, что упьется до чертиков, будет искать мировую гармонию в шнапсе.

— Ожидайте меня! — бросаю я Адольфу Карловичу. — Я сейчас! — И выбегаю из палаты.

Мимо дежурного, по безлюдной улице, мимо военных грузовиков бегу на скулящие звуки аккордеона… Заряд взрывчатки никого не пощадит…

Перед казино — длинным одноэтажным зданием, где была когда-то рабочая столовая, — толпятся офицеры. Им жарко от выпитого и от тостов, их потянуло на свежий воздух. Стоят, курят, хохочут. Я прохожу через толпу, как свой. Никому нет дела до какого-то человека в солдатских погонах, в пилотке и грубых сапогах. Рабочая команда, служба охраны… Все тут болтаются, всем сегодня весело.

В большом зале, синем от сигаретного дыма, шум, крики. Около длинных столов кто-то провозглашает тост, кто-то уже клюет носом. Серебрятся офицерские погоны. Вижу серые полевые мундиры пехотных офицеров, черные френчи эсэсовской элиты. Я стою у двери, не осмеливаюсь зайти, разыскиваю глазами гауптмана Рейча.

Вдруг кто-то крепко берет меня за плечо и толкает вперед.

— Господа! К нам пришел сын Вельзевула, бог жизни и смерти!

Обернувшись, я вижу начальника госпиталя. Он ведет меня через зал и показывает всем, как ярмарочную куклу.

— Должен вам сказать, господа, — майор берет со стола рюмку. — Господин доктор был ассистентом профессора Нимеера. Я предлагаю выпить за нашу немецкую медицину, за доктора Нимеера и его учеников!

Кто-то пьет, кто-то не пьет. Шум покрывает последние слова майора, и в следующую минуту он уже забывает обо мне, а я наконец вижу доктора Рейча. Он совсем трезвый, хмурый, лицо у него какое-то набрякшее, темное. А может, наоборот, совсем пьяный, и не может поднять голову, не может сказать ни единого слова.

— Герр гауптман… скорее идите за мной! — умоляю его.

— Ах, это вы… доктор Нимеер? — с едким сарказмом узнает от меня. — Опять привезли раненых? Идти в операционную? Мыть руки?

Хватаю его за плечи, тормошу. Всем телом чувствую приближение зловещей минуты. Адская машина уже отсчитывает мои последние мгновения… А он упирается, не хочет идти, хватается за бутылку, за стол… Может, бросить его? Спасаться самому? Адольф Карлович без меня погибнет, побег не состоится… Нет, только вместе. Я из последних сил вытаскиваю Рейча из этого пьяного содома. Как денщик, как санитар, как рабочая скотина, на которую никто не обращает внимания. Мимо столов, мимо гардероба, на крыльцо, на улицу…