Каждая минута жизни

Поэтому, увидев на пороге Зарембу, она сначала подумала, что мир рушится, дом падает в бездну, случилось чудо. Или, может, это просто чья-то глупая шутка. Но быстро убедившись в реальности его появления, поторопилась пригласить гостей в дом.

— Как я рада, Максим Петрович, что вы наконец решились меня навестить… И еще такие гости!..

— Тамара, — он почувствовал угрожающую взволнованность хозяйки, — помоги нам.

И тут же коротко рассказал, зачем они пришли к ней.

— У меня друг… там, дома, — просто сказала Бетти. — Понимаете, он очень ждет моего звонка.

Только женщины умеют улавливать в интонации собеседницы такие нотки, когда не нужно лишних просьб, когда без объяснений ясно, что просят неспроста и дело более чем важное.

— Кажется, кто-то из твоих знакомых работает на железнодорожной телефонной станции? — напомнил Заремба.

— Да, — ответила Тамара, — это моя школьная подружка.

— А она не может?

— Я сейчас спрошу ее. Скажите только, какой город и какой номер? — обратилась Тамара к Бетти.

Тамарина подруга, к счастью, в этот день дежурила на своем железнодорожном коммутаторе. Это был далекий, едва слышный голосок в засоренном треском телефонном мире, но он включился в поиск других голосов, присоединились к поиску новые коммутаторы, волнение Тамары передалось ее подруге, а от нее еще кому-то, и так все дальше и дальше, до тех пор, пока волна тревожного ожидания не достигла Москвы, не попала в один из соответствующих каналов и там, приобретя формы почти государственной требовательности, не покатилась по проводам через тысячи километров, через границы, города и села к западногерманскому городку. Ворвавшись в Ульм, она отозвалась зуммером в одной из квартир, там сняли трубку, и приятный мужской голос сказал: «Генерал Гофман у телефона». Тогда Бетти, вдруг смутившись, зачем-то прикрыла ладонью трубку, отвернулась к стене и сказала этому мужскому голосу, что это она, Бетти Рейч, звонит из украинского города Киева, с берегов Днепра, что она нашла здесь очень много хороших, очень симпатичных людей, которые показали ей свой город, привели к себе в дом, дали телефон и помогли связаться с Ульмом. Бетти очень волновалась, радовалась, что мужской голос ответил ей, что частичка ее тепла и радости преодолела столько километров. Поговорив о каких-то своих делах, она положила трубку и в изнеможении упала на тахту.

— Спасибо вам большое, — сказала наконец Тамаре, — я так устала, как будто сама пролетела через все эти тысячи километров.

Тамара приготовила легкий ужин, сварила крепкий вкусный кофе, включила телевизор, и ее квартирка стала еще уютнее. А может быть, она потеплела от доброго товарищеского разговора, от того, что присутствующие здесь люди невольно прониклись сознанием обширности жизни на земле, безграничности человеческих отношений, и каждый из них подумал, что все квартиры мира соединены между собой, поскольку они — частицы единого живого организма, имя которому — человечество.

— Я говорила со своим женихом, — смущенно призналась Бетти, попивая из маленькой фарфоровой чашечки ароматный кофе. Вы, наверное, слышали о нем? Генерал Гофман. Недавно он вышел в отставку.

— Ваш жених… в отставке? — не совсем тактично улыбнулся Карнаухов.

— Его заставили пойти в отставку в сорок лет. За участие в антивоенном движении.

— Передайте ему, что мы с ним полностью солидарны, — сказал Заремба.

— Спасибо. У него много друзей.

Карнаухов шутливо поднял свою чашечку с кофе и предложил сделать по глотку за генералов, которые воюют против войны. За самых мирных генералов в мире.

— Еще раз спасибо, — улыбнулась Бетти. — Только давайте добавим сюда и генералов от науки — доктора Богуша и доктора Рубанчука.

— И доктора Рейча, — закончил Карнаухов.

Очень просто чувствовала себя гостья в Тамариной квартире. Какие тут хорошие, откровенные люди, не скрывают своих симпатий, не стесняются строгих оценок. Наверное, молодая грустная хозяйка влюблена в господина Зарембу, этого задумчивого Светиного отца. Бетти известно, какая драма разыгралась вокруг будущей операции. Отец — за, мать была против… Тамара, в общем, совсем посторонний, казалось бы, им человек, предложила добровольно пересадить девочке свою почку. Почему она пошла на такой шаг? Без всяких вознаграждений, без шумного паблисити… Наверное, здесь что-то другое, чисто интимное, то сокровенное, что объединяет невидимыми нитями сердца далеких друг от друга людей… С первой же минуты Бетти почувствовала Тамарино волнение и подумала о больной девочке, дочери этого молодого симпатичного инженера. Деликатные оба, сдержанные, но от Бетти не укрылось, что между ними давно уже зреют чувства, они и сами, может, не осознают этого или не хотят сознаться себе в этом, но чувства где-то совсем близко, они неизбежны, и от них нельзя ни скрыться, ни уйти. Вот он посмотрел на нее добрым, задумчивым взглядом, вот сокрушенно вздохнул. Вот они вышли вдвоем на балкон, облокотились на перила, засмотрелись на темный разлив Днепра, усыпанный точечками огней.

Карнаухов чувствовал себя не совсем ловко. Бетти понимала его: столько проявил галантности, а она… о своем женихе! Ну, что же, лучше так, без обмана.

— Вам, наверное, скучно со мной? — вежливо спросила Бетти и положила Николаю Гавриловичу на руку свою легкую ладонь.

— Я рад, что вы подарили нам такой хороший вечер, — сказал изысканным тоном дипломата Карнаухов.

— Вы не сердитесь на меня, Николай?

— Ну что вы, Бетти.

Что ей оставалось делать? Как утешить этого милого человека? Наверное, все-таки не следовало говорить ему о женихе, пусть бы тешился иллюзиями. Весь мир живет иллюзиями. Даже в самые тяжелые минуты у человека остаются иллюзии.

Хуже, когда за иллюзиями не хотят видеть серьезных вещей, не хотят обращать внимания на опасные явления. Вот, например, ее отец, мудрый доктор Рейч, до сих пор не желает сбросить с глаз пелену иллюзорного понимания мира. И это не только удивляет Бетти. Это настораживает ее. Поэтому она хотела бы поговорить с господином Карнауховым со всей откровенностью. Да, он должен понять, что все намного сложнее, чем ему кажется. Фрау Валькирия заняла довольно агрессивную позицию, более того — она уже давно готовится к воинственным действиям, еще с Ульма, с того момента, когда отец сказал ей однажды за обедом, что его весьма интересуют работы Рубанчука и Богуша. Отец знает Богуша еще с войны и давно хочет войти с ним в тесный контакт, но до сих пор они даже не смогли встретиться и поговорить. Фрау Валькирия упрямо этому противится. Вчера поздно вечером господин Богуш приходил к ним в профилакторий, она его встретила, и между ними произошел какой-то тяжелый, неприятный разговор. Бетти уже засыпала, и ее разбудили их возбужденные голоса.

— Чего же она хочет? — спросил Карнаухов.

— Не знаю. У меня нет привычки подслушивать чужие разговоры, — грустно ответила Бетти. — Они сидели допоздна. Фрау Валькирия сначала смеялась, затем стала нервничать, потом чем-то угрожала Богушу, запугивала…

— Мы-то все понимаем, что она против совместной операции, — задумчиво сказал Карнаухов. — Неясно только, зачем она прилетела сюда. Какой злой дух погнал ее в дорогу?

— К сожалению, злых духов хватает, — Бетти с минуту помолчала, потом что-то вспомнила. — Злые духи очень динамичные, непоседливые. Они, как тень, всюду преследуют человека.

— И, кажется, имеют вполне элегантный, цивилизованный вид?

— А как же! Есть у нас один крупный финансист, Генрих Либ, человек очень влиятельный и к тому же очень заинтересованный в работах нашего института. — Бетти едко усмехнулась. — Видели бы вы, что это за старый франт и как красиво он умеет говорить о цивилизации, прогрессе, правах человека. Кстати, его недавно избрали председателем комитета по наблюдению за соблюдением «прав человека» в нашем городе. Вот уж истинно защитник демократии! — В голосе ее зазвучали гневные нотки. — Представляю, какими глазами вы сейчас смотрите на меня, — оборвала она течение мыслей Николая Гавриловича. — Приехала из Федеративной Республики дочь порядочных бюргеров и начинает вдруг говорить про гуманизм, против поджигателей войны…

— Ну и что? — широко улыбнулся Карнаухов. — Против поджигателей войны выступает все разумное человечество, и никого это не удивляет. Люди действуют решительно и смело, так как знают, что борются за правое дело. Собственно, за свою жизнь.

— Не скажите, господин Карнаухов. Далеко не все чувствуют себя настолько уверенно в этой жизни, как вам кажется, — вздохнула Бетти…

Максим и Тамара молча стояли на балконе, смотрели на темную днепровскую гладь. От воды тянуло свежим ветерком, слышен был шум моторной лодки. Все получилось так неожиданно. Милая одинокая женщина, глаза, полные дрожащего блеска. Вышла с ним на балкон и молчит. И он тоже. Да и нужно ли о чем-то говорить? Пусть говорят те, в комнате.

Вдруг Тамара взяла Максима за руку, прижалась к нему.

— Я сегодня такое услышала… — Она замерла в каком-то испуганном напряжении. — Даже и не думала, что могу такое…

— Ты о чем, Тамара? — спросил он с преувеличенной вежливостью.

— Валентина Порфирьевна сказала, что я хочу забрать у нее дочь.

— Как это?..

— Ну, когда я отдам Светочке свою кровь или почку.

— Так ничего же не нужно.

— Я знаю. Главное, чтобы девочка была здорова.

— Не бери себе ничего дурного в голову, — строго сказал Заремба. Ему стало неуютно на этом балконе, словно почувствовал под собой бездонную пропасть.