Кембрия. Трилогия

Немайн никак не может себе признаться: самой плясать охота! Протяни ей кто руку – в хоровод затянуть – никак не устояла бы. А так… Короли едят – а Немайн уже сыта, проголодалась и снова сыта. Короли пьют, а ей уже некуда. Правда, и яства из трех видов мяса, и блюда из трех видов рыбы, и трех гадов морских, и трех птиц – испробовала по крошке. Откусишь чуть больше – другое не влезет, а попробовать всего хочется: ароматы щекочут ноздри, каждое блюдо словно кричит: съешь меня! Или хоть с краешка отведай…

А еще сыры! Их трижды девять видов, и коровьи, и овечьи, и козьи, и смешанные… Красуются как есть – твердые, красивые, в плетеных из ивовой лозы корзинках. В других странах, быть может, сыр – пища бедняка, но в Камбрии – общая гордость и общее удовольствие.

Самый частый напиток в кубке сиды – вода из холмовых родников. В Кер–Сиди такую по реке привозят, в огромных кувшинах – человеку и не поднять. Что ни говори горожанам – верят, что хрустальная вода из ручья вкусней и безопасней очищенной речной. Улицы сбрасываются – и водоносы каждое утро торопятся разнести по домам сладкую влагу холмов.

Зря. Если там нет никакой заразы – значит, может быть слишком много железа или марганца. Обычная для Камбрии беда. Но горожане пьют воду природную, оставив речной–водопроводной хозяйственные дела, и только Жилая башня сохраняет верность фильтрованной. Вода отмывает язык, разделяет вкус от вкуса. Не только кушанья. Немайн собирается все перепробовать: и пиво, и сидр, и вина, от лучших греческих до местных плодовых. Так, чтобы влезло – по половине наперстка. Что еще делать? Слушать всех королевских бардов и арфисток по–очереди? Нельзя. Не потому, что поют плохо… хорошо поют, так ведь самой подать голос захочется! И что выйдет из двойной королевской свадьбы? Очередное сказание о разрушении. Когда гости разбегаться примутся – снесут стены, и крыша рухнет… Разглядывать зал? Так резиденция у Гулидиена новенькая, срублена при его же отце. Предыдущая сгорела дотла, так что строить пришлось наново – для деревянной постройки неудивительно. Стоило раз войти, чтобы глаз подметил небольшие отличия от римских домов: стены из деревянного бруса не прячутся стыдливо за штукатуркой и побелкой – ярко раскрашены. Толстые балки, что держат плоскую крышу – покрыты резьбой. Медведи Диведа, драконы Камбрии, травяная вязь… Красиво, но в «Голове Грифона» немногим хуже. Обычный камбрийский стиль – ни тебе римских древностей, ни британских. Зато пол чисто выметен, и вместо травы, в которой блохи прыгают – под ногами гладкая плитка. Хорошо! А как по ней звенят шпоры рыцарей и кованые сапоги ездящей пехоты! Остается языком чесать, да погромче, чтобы – не слышать. Всю ночь, пока молодые из спален не явятся! Хорошо, Пенда на вечер и ночь отложил дипломатию, и совершенно не мешает болтать с его женой. Киневиса, оказывается, про самые простые вещи умеет рассказать интересно. Как союзники–англы живут, что делают, когда им хорошо – и когда плохо. Как ссорятся, как дружат, как трудятся и веселятся. Что носят! Сама разодета в греческий шелк, сегодня на ней все, что не упрятано в сундуки для дочерей. Вся блестит – и парчой, и тяжелым ожерельем, и быстрыми, веселыми и меткими словами, которым сперва улыбаешься, потом начинаешь размышлять – иной раз и слеза навернется. Чужая память подкидывает сравнения – насколько англы отличаются от англичан грядущего, и сравнение выходит в пользу народа средневекового. Народа, которому не переломило хребет норманнское завоевание. Захватчики стали тем же народом, но создали верхний класс, который помнил – от низов следует отличаться! И чем более английскими становились верхи, тем меньше человеческого позволяли они себе в отношениях с низшими… Не справедливого или, тем более, честного – искреннего и свойского. Всякая прослойка общества принялась играть в ту же игру, и даже последний бродяга мог быть уверен: он – не самый низкий класс. Он выше многих, и если не будет вести себя как должно на его месте – скатится ниже. Отсюда вышли сословная честь и бремя белых. Отсюда – «Азия начинается за Каналом» и толпы цветного народа в городах бывшей метрополии. Кастовая система нуждается в париях, и даже готова им приплачивать – за то, чтоб они были. Отсюда – одиночество среди своего же народа, города, семьи, любовь к организациям социально равных – клубам, студенческим братствам… Здесь этого пока нет! У нынешних англов король и знать – плоть от плоти народа. Не от мира сего – да, сколько угодно. Именно потому, что не знают – чувствуют, чего им нельзя, а что можно. Вот и не приходится играть в божков с каменными лицами! Если Пенда будет счастлив и весел – захохочет, запрокинув голову, а королеву не то, что обнимет – на руки подхватит, и прилюдно. Кого стесняться? Своего народа? Это на чужбине, да при иноземных послах… Король немедля обнял Киневису за плечи. Зашептал на ухо – Немайн свое навела поточней:

– Старшего сына женили, пора еще одного сделать. А?

Королева краснеет, хотя из гостей подслушала только сида. А Пенда уже грохочет на всю залу, да еще по–латински:

– А тебе, святая и вечная, замуж не пора?

Кровь сама приливает к щекам, ресницы опускаются, отсекая назойливые взгляды.

– Мне рано.

На лицах греков – понимание. Для них Немайн – девица девятнадцати с небольшим лет. Замуж можно и раньше, по воле родителей или опекунов. Но если желает выбирать сама, и брачный контракт подписывать сама – еще полгода ждать. До гражданского совершеннолетия!

То, что несовершеннолетняя правит пусть маленьким, но государством – не в счет. То, что узурпатор–племянник еще моложе – тоже. Государственные и частные дела в империи различать умеют.

Камбрийцы – моргают, икают, подавившись куском, таращат глаза. Что за люди эти сиды, если для них на четвертой тысяче лет – замуж рано? И никак не вколотить в упрямые головы, что город на холме строит не медноволосая Немайн, а другая сида с тем же именем!

Только король Пенда спокойно кивает, и его спокойное принятие дает силы пожать плечами и как ни в чем не бывало болтать с Киневисой, да по сторонам ушами покручивать, следить, как хмель понемногу туманит головы, несмотря на обильную закуску. Поймать в дрожащем от тепла жаровни воздухе сочувственный взгляд. Вторая совершенно трезвая за круглым столом – Гваллен, жена принца Риса, невестка Гулидиена. Ей хмельного нельзя, у нее скоро маленький наружу запросится. А на Немайн просто не действует! Точнее, действует, но не так, как на прочих. Для ее организма спирт – топливо. Устала под вечер, а дел невпроворот – влей в себя полпинты «угольного» портера. Сил достанет, чтобы еще разок город обежать, зато с утра будет болеть каждая мышца.

Сейчас у нее в желудке плещется едва ли больше – правда, всего по капле. А другие гости еще и не начинали по–настоящему веселиться!

Единой застольной беседы не сложилось, но разговоры становятся все громче. Разобрать можно, если постоянно шевелить ушами… а это, наверное, тоже «мельтешить». Но уж на сестру–римлянку навести ухо просто положено!

О чем говорит ее сосед? Катен ап Ноуи, известный книжник и брат свежеженатого короля, подсажен к базилиссе явно не без брачного умысла. Что в Камбрии обычен брак с женским старшинством, Настя уже знает. Что сестра–наставница видит ее не супругой императора, а самовластной правительницей, поперек римских привычек – тоже. Так вот, святая и вечная Анастасия, знакомься – в роду, который взлетает к власти над Британией, есть неженатый принц…

А еще он симпатичный! Высокий лоб окружен каштановыми кудрями, глаза синие, нос точеный, губы тонкие, да улыбчивые. Погибель девичья! Сам об этом то ли не подозревает, то ли не заботится: волосы обрезаны неровно, скорее всего, просто кинжалом отхвачены, чтоб под шлемом не мешали, одет, будто не на свадьбе гуляет, а объезжает владения: белая туника длиной до колен, штаны заправлены в сапоги… Всей роскоши – выбеленный лен, да багряный плащ на плечах. Наряд, говорящий: я считаю себя не вассальным корольком, а дружинником брата.

В зимний поход этот воин не ходил – стерег от соседей северную границу. Именно потому, что не стал спорить, не требовал долю славы… Просто выполнил работу, за которую другие не желали браться!

Так почему около Анастасии непробивной скромник? Потому что согласится стать всего лишь мужем императрицы, и не потребует большего. А еще он бегло говорит по–гречески, да как! Даже воинские россказни в его устах звучат не камбрийской байкой, а цитатой из Ксенофонта.

– …и вот Клидог переходит уже нашу границу! Коровы ему более не интересны, он пылает желанием со мной расплатиться. Собирался грабить нашу сторону, а тут на нем самом взяли добычу! Всю границу обскакал, столько скота мог взять – отказался. Одного хотел: нагнать Катена, вернуть свое. Невзятое чужое не так жалко! Только не сыскал никого и ничего. Я в это самое время снова ушел на его земли, развернул дружину частым гребнем. Хорошо мы шли, не обижали никого, кто не поднимал на нас копье, да и тогда старались обойтись стрелами без наконечников. Соседи есть соседи, и если им не будет хватать до весны, мы сами им поможем. Мне нужно было проучить Клидога, а не озлить кланы… так и вышло. Вернулся король кередигионский домой – а ему на два десятка миль от границы и сыра сварить не из чего, и на закуску разве дичину стрелять. Так волк и пожил в оленьей шкуре! Не понравилось. На три года набеги как отрезало, потом память у соседа прохудилась. Жаль, умен Клидог – второй раз ту же шутку с ним не сыграть…

Анастасия смеется – медью, колокольчиком. Все, кто на нее не смотрел – обернулись, уставились. Не замечает! Ей все равно – в первый раз за долгие годы она не считает людей, веселится. Кажется, убедила себя, что есть только епископ справа, принц слева да сестра – через исходящую дымом жаровню, а прочие гости – морок, можно не считать. Это хорошо, так хорошо, что сердце в груди начинает быстрей колотиться. И все–таки в радости – немного отравы. Что не так?

О том, что веселье принимает политическую окраску, можно не беспокоиться. Здесь пиршественная зала, не Сенат. Действуют правила заезжего дома, и даже разбитая в кровавые лохмы морда еще не значит ни поединка между благородными, ни войны между королями. Тогда – почему радость хорошей девочки отзывается в сердце фальшивой нотой? Когда Настя смеялась над ее историями, такого не было…

Подпереть бы подбородок кулаком да подумать хорошенько, но ноги рвутся в пляс, а по голове, как пыльным мешком – громкий голос. Клидог Кередигионский! Неужели расслышал? Да еще и греческий разобрал?

– Мудро сделал король Гулидиен, что заключил союз, – возгласил самый беспокойный сосед диведцев, – особенно со мной. Хорошо иметь добрых союзников!

Можно выдохнуть. Просто похвальба… Сколько с ним торговались – кошмар. Да и выторговал Клидог немало: право на вторжение в Гвинед, единственное королевство Камбрии, у которого на троне вместо законного монарха нортумбрийская марионетка. Не заселенные врагом земли будет отвоевывать – явится освободителем к своим же братьям. В разы меньше послевоенных хлопот! Но – к чему перечить? Вот и принц Рис, самый младший из братьев диведского короля, согласен.

– Хорошо… – говорит, – Но отчего твой разум остановился на этой мысли?

– Оттого, – отвечает Клидог, – что от союза со мной Дивед получает многократную выгоду. Во–первых, забывает про возможное нападение из Гвинеда. Общей границы у вас нет, но кроме горных перевалов и прибрежных долин есть и общий путь – море. Во–вторых, доказывает, что вы все–таки на этой земле не чужаки. Ваш клан давно в Камбрии обитает, но вы – десси, ирландцы. А вот я, или, скажем, Артуис ап Мейриг – исконные жители…