Кероглу.Азербайджанский народный эпос.(перепечатано с издания 1940 года " Кёр-оглы")

Долго ли ехали, коротко ли, на полпути Кероглу сказал Дели-Гасану:

— Пойдем, посмотрим, как там Демирчиоглу. Подъехали они, видят, сидит Телли-ханум и голову Демирчиоглу положила себе на колени.

— Телли-ханум, — спросил Кероглу, — как там Демирчиоглу?

При звуке его голоса Демирчиоглу раскрыл глаза и сказал:

— Кероглу, не бойся, я уже раздумал умирать. Только ведь я не был трусом и не отступил перед врагом.

Приподнялся он, прислонился к Телли-ханум и запел:

Двинулись войска, сошлись рядами, Вкруг меня сомкнулись с криком рьяным. Нет, не за себя, а за подругу Устрашился я на поле бранном. Я мужался, до конца держался, Всех сметал, кто выходить решался, Я, как лев пустынь, с врагом сражался, Палец мой от стрел казался рваным. Демирчиоглу взывал к аллаху, По сорок голов срубал я с маху, А Джефер-паша готовил плаху, Шкуру мне хотел набить саманом.

Словом, отряд Кероглу, не зная ни отдыха, ни передышки, наконец, добрался до Ченлибеля.

Нигяр-ханум вышла из крепости. Приветливо встретила удальцов, улыбнулась Телли-ханум. Но, взглянув на раны Демирчиоглу, не выдержала и заплакала. Кероглу подошел к ней и послушаем, что спел:

Ты не плачь, Нигяр моя, не плачь, Вновь окрепнет Демирчиоглу. Ты не жги меня своей тоской, Вновь окрепнет Демирчиоглу. Ченлибель у мира на виду. Чудодеев-лекарей найду. Ты не плачь, нам не попасть в беду, Вновь окрепнет Демирчиоглу. Под счастливой родился звездой. Им сыграем свадьбу мы с тобой. Пиру будет рад игид любой. Вновь окрепнет Демирчиоглу.

Рассказывали, у Кероглу был приятель, лекарь, по имени Кимиягер [60] Дервиш. Призвал Кероглу его лечить Демирчиоглу. Ну, лекарства там всякие, снадобья, мази и отвары помогли — Демирчиоглу выздоровел. Нигяр-ханум устроила на Ченлибеле знатный пир, сыграла пышную свадьбу Телли-ханум и Демирчиоглу.

КАК ЭЙВАЗА ПРИВЕЗЛИ В ЧЕНЛИБЕЛЬ

Была ранняя весна. На Ченлибеле вновь зацвели нарциссы. Журча били родники. Разгорались сердца, боевой клич удальцов опять сотрясал окрестности.

60

Кимиягер —алхимик.

Кероглу, взяв с собой Дели-Мехтера, наведался на пастбище, где паслись табуны его коней. Вместе с Коса-Сафаром обошел он заповедник Ягы-горуг. Вместе с Танрытанымазом проверил горные проходы, бойницы, укрепления. Дели-Гасан построил удальцов и в боевом порядке привел их к Кероглу.

Убедившись, что им ничто не угрожает, Кероглу устроил на Ченлибеле веселый пир.

Положив бурдюки среди пировавших, виночерпий обходил всех с полной чашей.

Пропустив под черные усы две-три чаши, Кероглу взглянул на ашуга Джунуна.

Рассказывают, что, когда Кероглу смотрел так, ашугу Джунуну не нужны были напоминания. Тотчас, взяв в руки трехструнный саз, он вышел на середину.

Прижав к груди саз и спев две-три песни, ашуг Джунун повернулся лицом к Кероглу. Со всех сторон грянули одобрительные возгласы. Взыграло сердце Кероглу, но, когда он протянул руку к чаше с вином, Нигяр-ханум тяжко вздохнула. Кероглу так и остался с чашей в руке, обернулся и взглянул на сидевшую рядом с ним Нигяр-ханум. Видит, она такая печальная, что и передать нельзя. Черные брови сдвинуты, глаза полны слез, — такое с ней, что только тронь — и она разрыдается.

— Почему ты так печальна, Нигяр-ханум? — спросил Кероглу.

Нигяр-ханум не ответила. Кероглу спросил снова. Слезы застлали голубые глаза Нигяр-ханум и скатились по розовым щекам. Кероглу отставил полную чашу.

Удальцы очень любили Нигяр-ханум, взяло их сомнение, — может быть, Кероглу обидел ее. И они поднялись со своих мест.

— Нигяр-ханум, ничего не скрывай от нас. Ведь не мертвы мы, чтобы спокойно видеть как ты горюешь?

У Нигяр-ханум еще больше защемило сердце, повернулась она лицом к Кероглу и сказала:

Как выразить мою печаль и горе? Наверное, такого слова нет. От тяжких вздохов иссушилось сердце. Кто помнит обо мне? Такого нет. Как мне следить за домом в Ченлибеле? Мороз пробрался в душу не к тебе ли? И из пустой и пыльной колыбели Ребячьего смешного зова нет. В предгорьях снег, меня страшат морозы, Ко мне шипами обернулись розы, Проходят дни — их круто солят слезы, А человека мне родного нет. Оплачете меня, — что в этом проку? В тоску, как в саван, облеклась до сроку. Но отомстить за эту рану року — Средь вас такого удалого нет. О, Кероглу, ты смел, могуч и зорок, Ты запер от любых пришельцев горы, Найди мне средство верное от горя… Но средства от несчастья злого нет. Твоих игидов битва ждет большая, Уедешь ты, останусь вновь одна я. Уйдет садовник — чахнет сад, сгорая, А для увядшей розы крова нет. На каждом склоне роза тут ютится. Увянут розы — кто на них польстится? Есть под крылом птенец у каждой птицы, А у злосчастной дорогого нет. Ты кликнешь клич — поднимешь пехлеванов, Дань соберешь и с ханов, и с султанов, Никто из крепких не уйдет капканов, Таких отважных и суровых нет. Любое горе на меня нагрянет, Бесплодие меня смертельно ранит, Падет скала — и пыль весь свет затянет, Глядишь, и уцелевших снова нет. Нигяр больна печалями своими, Умру от них, расстанусь с дорогими, Кто в мире Кероглу воспримет имя? Потомка нет, бойца второго нет.

Говорят, еще никому не доводилось видеть у Кероглу хоть одну слезинку. Но после слов Нигяр-ханум с ним сделалось такое, что даже ее слезы были забыты.

Не выдержало сердце ашуга Джунуна. Прижал он к груди свой саз и запел:

Слава твоя по земле прошла, Что ж ты печалишься, Кероглу? При имени этом дрожат враги, Что ж ты печалишься, Кероглу? Игиды полки разбивают в боях, Стонут враги, их терзает страх, Падают птицы, бледнеет шах, Что ж ты печалишься, Кероглу? В горы страшится войти караван, Плачет погонщик из дальних стран, Страхом объят и купец, и хан, Что ж ты печалишься, Кероглу? И льва устрашает твой клич боевой, Трепещут ходкары [61] перед тобой, Султаны склоняются головой, Что ж ты печалишься, Кероглу? Нету быстрее Гырата коней. Как Искендер [62] и с земель, и с морей, Дань собираешь со всех пашей, Что ж ты печалишься, Кероглу? Ты задаешь в Ченлибеле пиры, Овцы, ягнята — твои дары, Льется вино наподобье Куры, Что ж ты печалишься, Кероглу?

61

Ходкар —производное от худабендигяр — прозвище турецких султанов.

62

Искендер —Александр Македонский.

Заныла старая рана Кероглу. Взял он у ашуга Джунуна саз, прижал к груди и запел:

Я все тебе скажу, ашуг Джунун. Глаза мои сейчас, не скрою, плачут. Нет сына — это значит, нет удач, А нет удачи — и герои плачут. Нигяр, моя кудрявая, в тоске Поникла, подбородок на руке, И столько боли сжато в кулаке, — Зовут глаза, ресницы ж горько плачут Пусть душу мне враги сожгут дотла, Пускай мне руку злая боль свела, Но выну меч — и падают тела, А вражьи главы той порою плачут. Взыграло сердце, бьется об углы, Перехлестнули голову валы. В лесу пожар — и занялись стволы, Горит сухое, а сырое плачет. Я, Кероглу. Запомни мой совет: Слова, как стрелы, облетают свет. Очаг заглохнет, если сына нет, — Лишь камни стылые золою плачут.

Ашуг Джунун знал, что у Кероглу не было детей. Рассказывают, раз в юношеские годы попал он в большую переделку в горах Аладжалар-дагы, семь дней и семь ночей оставался окруженным врагами, был на волоске от гибели. И вот от этого ли, но детей у него не было. Теперь ашуг вспомнил об этом.

— Кероглу, — сказал он, — не огорчайся!.. Я твой ашуг. Мир под моими ногами лежит, как гладкое блюдо. Пойду, по-скитаюсь, поброжу, отыщу храброго, как Рустам, и прекрасного, как Юсиф, [63] отрока, и вернусь к тебе. А ты привезешь его и возьмешь к себе в сыновья.

63

Юсиф —Иосиф Прекрасный.