Кинслер пикирует

Заведение было похоже на загон для скота: длинная полутемная комната с низким потолком, мебель простая и добротная, рассчитанная на потасовки. Посетители были под стать бару: с мрачными и запоминающимися лицами. Я сразу выделил одно. Есть такие счастливые особи, умственные способности которых едва достигли уровня удовлетворения природных инстинктов, а поэтому инстинкты обслуживаются еще и избыточной физической силой. Именно такая особь – груда мышц, нацепленных на двухметровый ширококостный скелет и заросших густой курчавой шерстью, – сидела в самом темном углу, окруженная десятком прилипал. Особь не пила, а сосала спиртные напитки из специальной чаши вместимостью чуть ли не в литр, приставляя ее куда-то в центр растительности на лице. Борода начиналась прямо от глаз и была такой густой, что нос казался застрявшей в волосах красной сливой. Не человек, а наряженный в костюм медведь. Такие признают только силу и, чтобы сделать его верным помощником, надо чтобы он боялся тебя так, как остальные боятся его. Можно было бы запугать его с помощью Тука, но я должен сегодня встряхнуться, иначе потеряю форму, да и антистрахинчики задолбают.

Я сел неподалеку от Медведя, заказал двойной ахлуа. Когда Медведь всосал из чаши очередную порцию, я громко и с издевкой захохотал, глядя на него. Чтобы не было никаких сомнений, выдавил сквозь смех:

– Ну и проглот!

Лобовая кость у Медведя, наверное, дюйма три толщиной, издевки он явно не понял, даже заулыбался как комплименту, но одна из прилипал с трудом растолковала ему разницу. Медведь будто стряхнул с себя соседей и столик – они разлетелись в разные стороны – и попер на меня.

Я постучал Туку по одной из пластин: охраняй поединок. Прогулочной походкой отошел в угол между стойкой и стеной, чтобы обезопасить себя с тыла, повернулся лицом к надвигающейся, раскачиваясь, груде мышц. Тук замер метрах в трех от меня, в проходе, как раз напротив бармена, чтобы у того не появилось желание проверить на мне электрическую дубинку. Фаготекс оброс десятью лапами, причем три служили ногами, а остальные заколыхались над туловищем, напоминая толстый тростник над коричневым болотцем. Медведь на мгновение задержался перед Туком, соображая, кто перед ним и насколько опасен. Было забавно смотреть, как двое животных изучают друг друга. Тук не проявлял агрессивности, поэтому человекообразное двинулось на мены.

Бил он от души и довольно технично, видимо, выступал когда-то на профессиональном ринге. Но и мы не лыком шиты, поэтому кулаки его нарывались либо на блоки, либо на стены. Ох, и силен, Медведь! Мне казалось, что после каждого его удара по стене, бар подпрыгивает вместе с обстановкой и посетителями. Подпрыгивал и я, но для того, чтобы ударить: высоковат противник. За пять минут я таки измотал его. 0н уже кидался на меня вслепую, бил реже и слабее. Два прилипалы хотели было прийти ему на помощь, но получили от Тука по чудненькому апперкоту и смирненько, как набегавшиеся за день детки, отдыхали на полу. Их позы подействовали на остальных прилипал и на бармена, он прекратил возню под стойкой, где, видимо, спрятана дубинка, и даже отодвинулся подальше от Тук, а следовательно, и от меня.

Медведь уже плевался кровью. Розовая слюна запутывалась в черных кучерях бороды, и мне неприятно было бить по подбородку, в лоб же бесполезно, поэтому обрабатывал нос, пока тот не превратился в груду перезрелых слив. Тут Медведь обезумел от ярости и, разогнавшись и низко наклонив голову, решил протаранить меня. Я этого ждал. Бар подпрыгнул в последний раз, я ногами подправил оседающее тело, и оно, наконец-то, свернулось калачиком под стеной. Мир непобедимости твоей, Медведь! И свободе!

Пока Медведь оклемывался, я занял его столик. Бармен лично принес заказ, сделанный мной до драки, и даже протер столик. Лицо бармена отражало все имеющиеся в его запасе оттенки уважения – что-то около сотни, а напитка в стакане была тройная порция. Я заказал еще один для Тука и велел наполнить за мой счет чашу. Я выпил сам, напоил Тука и принялся ожидать, когда до столика доберется свергнутый тиран. Ждала и его свита. Они бы переметнулись в мой лагерь, но я ведь не приглашал, а робкую попытку одного из них предложить свои услуги отклонил настолько недвусмысленно, что никто больше не пробовал.

Медведь встал на четвереньки, замотал склоненой головой, подметая пол бородой. Затем голова поднялась, увидела меня, замерла настороженно. Я поманил пальцем. Медведь встал на задние конечности и, полусогнутый, доплелся до столика. Смотрел Медведь таким обожествляющим взглядом, как не смотрели на меня даже дикари на планете Нданга, куда я прилетал, чтобы украсть одного из них для частного зоопарка.

– Как зовут?

– Родроб, – проскрипел он, точно молол зубами гранит.

– Садись, – приказал я и двинул к нему его чашу. – Пей.

Родроб опасливо опустился на краешек тяжелой скамьи. Разбитыми, окровавленными лапами он обхватил чашу и нерешительно посмотрел на меня узкими глазками, проглядывающими в амбразуру между свисающей на них чуприной и добравшейся почти до век бородой.

– Пей, – повторил я.

Мне было интересно посмотреть, как он одолеет чашу. Я попробовал напиток. Это был айгуа, смешанный с дурманящим напитком с планеты Цинто. Смесь была один к одному, хотя цинтяне утверждают, что больше пятидесяти грамм их напитка выпить невозможно.

Родроб высосал все до капли. После такой дозы он не свалился под стол, как я ожидал, наоборот, взгляд его даже просветлел. Я похвалил себя за то, что нашел больше, чем искал.

– Пойдешь со мной, – приказал я Родробу, поднимаясь из-за столика.

Родроб тенью поплелся за мной. Во флайере он сидел, не шевелясь, громко сопел и отрыгивал, наполняя кабину таким жутким перегаром, что Тук недовольно щелкал пластинами.

В отеле я обработал раны Родробу и приказал:

– Жди меня здесь, никуда не выходи. Есть и пить можешь, что хочешь и сколько хочешь. – Затем предупредил: – Тук будет тебя охранять, – и постучал по пластинке фаготекса: стеречь!

Родроб мугыкнул утвердительно и замер посреди комнаты, чуть наклонившись вперед, точно собрался отбить земной поклон, начал и вдруг передумал.

Иолия крепко спала. Простыня сползла с ее длинноногого тела, но казалось, что тело выползло из кокона, не в силах вытерпеть преграды, мешающей другим любоваться им. Особого желания любоваться у меня пока не было, поэтому принял душ, завалился рядом с роскошным телом и сразу заснул.

Проснулся через два часа и с удивлением увидел, что длинноногая рекламная модель явно не имеет желания окунуться в суету начавшегося дня. Я всегда завидую людям, умеющим спать больше восьми часов в сутки да еще и с выражением блаженства на лице, но завидую скромно, поэтому будить не стал. Минут десять я нежился, обдумывая дела на сегодня. Внимание мое привлекло вделанное в потолок зеркало – приправа к постельным развлечениям. Ничего против не имею, но именно эта «приправа» мне не понравилась. Я тихо встал, обошел все помещения коттеджа. Так и есть: в одной из кладовок стоял видеомагнитофон. На кассете было записано все, что происходило в спальне, начиная с нашего прибытия в нее, и даже мой внимательный взгляд, несколько минут назад устремленный на зеркало. Оказывается, когда думаю, выгляжу не слишком глупо. Ну что ж, сексуальных гурманок со слабой памятью я встречаю не впервые. Правда, ей незачем знать о моей ночной отлучке, поэтому я перемотал запись немного назад и пошел в спальню, чтобы завязать Иолии на память о себе узелок побольше и позамысловатее.

Иолия упорно не хотела просыпаться. Обессиленными руками она боролась со мной, принимая за героя сновидения. Губы ее приоткрылись, дыхание стало чаще и глубже, розовый язычок заскользил по нижней губе. Легонько всхлипнув, она открыла глаза. Томные и темные от расширенных зрачков, они медленно сужались, трезвея. Я не дал им отрезветь полностью, благодаря чему избавился от потуг на лидерство. И тут я продемонстрировал все, что умею, и сделал это с душой.

Иолия долго лежала с закрытыми глазами и не шевелилась. Потом ее рука нашла мою и сжала так, словно у меня была запасная. Я ответил взаимностью. Иолия вскрикнула и выдернула руку. В следующее мгновение она чмокнула меня в нос и быстро, будто боялась, что сделаю то же самое ей, убежала в ванную. Я сказал самому себе: «Браво!»

Рано я радовался. В ванную убежала одна женщина, а вернулась совершенно другая, будто вода смыла с Иолии все эмоции, осталась только милая улыбка. Настолько милая, что отдавала рекламным плакатом.

– Позавтракаем, милый? – буднично спросила она.

За это бездушное «милый» я чуть не избил Иолию.

Нет, удержал я себя, мне нужна победа не над телом, а над душой.

– Не откажусь.

За столом она весело щебетала, перемывая студийные косточки. За полчаса намыла костей на кладбище диназавров. Между сплетнями, наверное, чтобы получился более съедобный бутерброд, она клала прослойку комплиментов в мой адрес. Уж лучше бы ругала.