Кисельные берега

– Послушай! – Медведь так резко остановился, что волочащаяся позади болтливая сопровождающая врезалась в его меховой зад. – Мне больше нравилось, когда ты была немой, девица. Тогда ты вызывала сочувствие и давала возможность заблуждаться относительно твоих душевных качеств.

– Вона как… - удивилась подобной отповеди девица и… промолчала, хотя насмешливые слова сами рвались с языка.

Она, конечно, могла бы ответить – ну ещё бы! Но… с чем она тогда останется в этом чёртовом лесу? Наедине со своим сарказмом? Недавний опыт научил её держать язык за зубами. Поэтому развивать зацепившую её тему своих душевных качеств она не стала. Повисло молчание…

Надо, надо о чём-то говорить! Непременно! Надо умаслить эту зверюгу, чтоб не сбежала! О чём же? А!

– Прости, - пропыхтела она через некоторое время, поспешая за Медведем и путаясь длинной юбкой в траве, - это я пыталась пошутить. Чтоб обстановку разрядить… Но, видно, достигла обратного эффекта…

Медведь не ответил.

– Мне, правда, хочется узнать… - она споткнулась, - каким образом ты можешь расколдоваться… Вдруг я чем-то могу быть полезна в этом непростом деле, а?

– Вот это уж вряд ли, - отозвался зверь не оборачиваясь. – Ты точно не можешь… А противоядие, девица, классическое. Могла бы и сама догадаться…

– Да? Ну я как бы… не сильна, знаешь ли… в расколдущенских заклятиях…

– Поцелуй истинной любви.

– О! Ну конечно!
– хлопнула себя по лбу Кира и сбилась с ритма суетливого поспешания за впередиидущим. Пришлось подхватывать юбки и догонять. – Действительно, могла бы догадаться! И… где же ты намерен эту истинную любовь искать? В смысле… среди людей или… зверей? То есть – прости-прости-прости! – я хотела сказать: почему ты так решительно отвергаешь мою помощь? А я могу помочь! Хочешь поцелую тебя?

Медведь остановился и сел. Кира вновь неуклюже в него впечаталась. Отплевавшись от шерсти и восстановив равновесие, попыталась заглянуть зверю в глаза: в них она не увидела ни обиды, ни раздражения… Может, только немного спокойной снисходительности…

– Ты любишь меня всем сердцем? – спросил он.

– Я? – растерялась Кира. – В смысле?

– Ты считаешь, волшебство сработает, потому что ты любишь меня всем сердцем?

– А… это обязательно?

– Это обязательно, - устало подтвердил Медведь. – Госпожа фея сказала: поцелуй истинной любви. Не думаю, что это можно трактовать как-то двояко. Кроме того… - он замялся, - ты предлагаешь поцеловать плюшевого зверя, девица, забывая, должно быть, при этом, что на самом деле я человек. И мужчина.

– И? – захлопала глазами девица.

– Что непонятного? Ты предлагаешь поцеловать мужчину, который не является тебе ни мужем, ни даже женихом?

Кира издала невнятный звук и резко нагнулась, принявшись сосредоточенно отдирать колючки с подола.

– Ты, видно, в своём благородном порыве, желая помочь, забылась, и мой долг, как благородного… человека… соблюсти твою честь.

– Ёжки-матрёшки, - пробубнила греховодница себе в подол. – С ума сойти…

– Что? – переспросил Медведь.

Кира выпрямилась с красным от сдерживаемого смеха лицом.

– Первый раз, говорю, встречаю медве… мужчину, который стремится соблюсти мою честь! Обычно эти кобели всегда стремились к прямо противоположному…

– Кто?

– Кобели, сеньор Дон Кихот! Кто же ещё? Все мужики кобели – разве ты не в курсе? А должен, по идее, быть, господин ночной стражник! Или опять ханжествуешь? Сам, небось, по девкам да по молодайкам бегал в этом своём распрекрасном городе с лучшей в мире квашеной капустой, а передо мной теперь тут в позу становишься? На кой чёрт, скажи пожалуйста? Думаешь, я вас не знаю? Все одним миром мазаны! И любовь эту свою «истинную» найдёшь, оженишься в припадке умопомрачения, да и начнёшь налево ходить, как все!

– Все? С чего ты всё это взяла?

– С чего? С того! Знаю просто – и всё!

Медведь хмыкнул, медленно встал и отряхнулся, обдав буйную девку облаком пыли и лесной шелухи. Она зажмурилась и чихнула.

– Ты, как я погляжу, - сказал заколдованный стражник спокойно, - много всего «просто знаешь» девица. С такими знаниями вполне можно путешествовать в одиночку.

Кира разозлилась:

– Чёртов дурак! Ну и катись! Не очень-то и хотелось в компанию к зануде!

Медведь отвернулся от неё и вальяжно покосолапил своей дорогой. Прежде, чем скрыться за поворотом тропинки, он обернулся:

– И ещё, - буркнул он на прощание, - прошу сердечно, сделай единственное исключение из своего огульного списка и вычеркни оттуда хотя бы меня. Я – не кобель. Я Медведь. Это разные вещи…

Глава 22

Увидел яму ловчую в лесу.

Подумал, что могилой

Может стать она не только барсуку…

Там же.

Семья сидела за столом: хозяин – плюгавый мужичонка с хищным взором маленьких, запавших глаз; его измождённая жена с навечно застывшим в испуге лицом; и семеро дочерей – мал-мала-меньше.

Над пустыми деревянными плошками царило похоронное молчание. Только самая младшая – худенькая, анемичная, с так и непрорезавшимися из-за давнего голода молочными зубами – всё ещё гоняла по своей посудине маленький вертлявый боб. Остальные давно расправились со скудной трапезой и только ждали позволения главы семейства встать из-за стола.

– Жан, - прошелестела хозяйка, с трудом преодолевая священный ужас, внушаемый ей супругом, - дети голодны. Мы уже месяц не видели мяса… Доедаем последние бобы и брюкву…

– Брюкву-хрюкву-клюкву… - задумчиво пробурчал супруг. – Парадюкву…

– Жан… - ещё тише прошептала женщина. – Что же нам делать?

– Что делать? – внезапно взвился и заорал мужик. – Что тебе, ведьме, делать? – он схватил свою плошку и с яростного замаха швырнул ею в жену – та успела привычно угнуться, закрывшись руками. Дети сжались на своих лавках, стараясь стать невидимыми. – Это ты у меня спрашиваешь – что делать?! Спасай выродков своих, курва!! Вон – две ноги у тебя и две руки – на что столько? Пожертвуй одной-то на похлёбку для этих дормоедов прожорливых! Ха-ха-ха! Га-га-га! – заржал он, откинувшись на деревянную спинку грубо сколоченного кресла. – Хотя… твои старые и жилистые грабли я б жрать не стал… Может, кого-нибудь из этих гусыней запечём? Вон их скока наплодила… На кой ляд? Пусть хоть ныне сгодятся! А? – и потянул к себе за косицу старшую, что ближе всего сидела. – Готова ты, девка, - он глумливо оскалился ей в лицо, - сослужить службишку родне? Избавить всех нас от лютой голодной смерти?..

– Жан… - простонала её мать. – Умоляю тебя! Не пугай девочку… Сходи лучше на охоту… Ты ведь раньше приносил домой до… добычу…

Мужик выпустил косу дочери, грубо её отпихнув.

– Приносил… - процедил он злобно, - добычу… - и уставился на жену тяжёлым, ненавидящим взором. – Ты ведь, хоть и дура последняя, но, небось, догадываешься, что за добыча то была, а?

Женщина задрожала и спрятала лицо в жёсткие ладони.

– Догадываешься, вижу… Так напрягись тогда и постигни умом своим куриным, что на такую «добычу» часто не поохотишься: могут ведь в деревне и другие догадаться… Могут, а? – заорал он и, схватив стоявшую подле, специально для подобных целей, палку, вытянул свою бабу вдоль хребта.