Клоцвог

К сожалению, когда собиралась к Блюме, я оделась не наилучшим образом. Поезд есть поезд, и настроение тоже. Но Мирослав на одежду не обращал внимания, а смотрел и смотрел на мое лицо и фигуру:

— Майя, правильно мне мама говорила, что ты ведьма.

Он, конечно, смеялся, но мне стало обидно.

— А ты поверил? И потому завел шашни с медсестричкой. Чтобы она тебя средствами медицины отучила от меня.

Да. Мы оба шутили вслух. Но в душе не шутили. У каждого было свое расстройство по поводу прошлого. Ничего не исправишь. Тем более плюс истекшее время.

Я осмотрела квартиру. Хорошая, светлая. Две смежные комнаты. Неплохо за одну маленькую комнатку в коммуналке. Дела на работе у Мирослава шли все хуже, и теперь он находился на малооплачиваемой работе чуть ли не рядовым мастером. Где — я не вникала, а он не делился.

Почти сразу же перешли на Мишу.

Миша писал Мирославу регулярно. Мирослав принес письма в коробке из-под обуви. Коробка большая — недавно купил хорошие чехословацкие ботинки и переложил бумаги сюда. А то раньше навалом лежали в ящике стола на кухне. Мирослав говорил и радовался, что как раз к моему приезду получилось удобное и вместительное место для Мишенькиных писем.

Первым делом я поинтересовалась, о чем сообщает Миша. Как его настроение.

— Читать писем не буду, он писал не мне, не мне и читать. А у тебя, Мирослав, спрашиваю не отчет, а рассказ по мотивам.

— Настроение хорошее. Боевитое. Ждет отпуска. Обещает приехать.

Шуляк гладил бумажки, вынимал и прятал листочки обратно. Почерк у Миши тут оказался совсем другой. Мелкий, быстрый. В отличие от писем в мой адрес. Печатными буквами. А у Блюмы — тоже отличался. Клонился влево, и знаки вроде жучков, врастопырку. Как будто писал левша. Я только в эту минуту проанализировала. Но писал один человек. Сразу видно, что зачем-то подделывается.

Мирослав продолжал:

— Поступать после службы никуда не собирается. Хочет оглянуться, отдохнуть. Вот и все.

— Что про меня пишет? Про семью? Сестру? Вспоминает? — Я нарочно прямо и нелицеприятно поставила вопрос.

Но Шуляк не стал в тупик и без заминки ответил:

— Знаешь, ты не обижайся, мы с Мишкой про тебя никогда не говорили. Не то чтобы не обсуждали, боже упаси, а вообще не говорили ни полслова. И мне он про тебя не пишет. Про сестру как-то написал, что интересно, какой она будет. Про Марика, твоего мужа, тоже не пишет. Ну, это понятно.

— А насчет меня вы договорились, что ли? Не вспоминать?

— Какой уговор! Не вспоминаем друг перед другом, и точка. Болячку не трогать. Как моя мама говорила. Она ж перед смертью вдруг встала. Да. Представляешь, встала и пару недель ходила. Кое-как, но ходила. И в туалет, и кушала сидя. За стол садилась и кушала. А потом умерла. Миша тебе рассказывал?

— Нет.

— Ну и правильно. Нечего тебе голову забивать. За Мишку не волнуйся. Гилю часто вспоминает. Берет с него пример. Я двумя руками за это. Так ему и пишу всегда. Помни Гилю, помни Гилю. Судя по письмам, он на правильном пути.

Я уже и не сомневалась.

В качестве последней капли спросила:

— Тебе что-нибудь говорит имя Куценко Виктор Павлович?

— Нет. Не слышал про такого.

Мирослав ответил честно. Врать он никогда не умел. Говорил, что мама не учила. И моя мама меня не учила.

Разошлись спать.

Если бы он ко мне пришел, я бы его приняла.

Но он ко мне не пришел.

В плане посещений у меня осталось два пункта: Куценко и Лазарь с Хасей.

Куценко жил по старому адресу. Дома его не оказалось. Дверь открыла соседка и сказала, что вечером он приходит когда как, в зависимости от расписания занятий. А жена в пять всегда дома обязательно. Про жену я не спрашивала. Я спросила, про телефон у них в квартире. Оказалось, что телефона нет. На вопрос, работает Куценко по-прежнему в техникуме или нет, я получила подтверждение. Да. Свое дело Виктор любил и был ему всецело предан.

Несмотря на риск не застать Куценко, я направилась в педагогический техникум, туда, где прошли мои юные годы. Мучительные воспоминания роились в голове и мешали думать. Я и не думала.

Посмотрела расписание. Лекции Виктора начинались через час. Я у входа снаружи присела на скамейку в ожидании.

Он увидел меня первый. Бросился с распростертыми объятиями. Совсем не изменился. И не поседел. Не то что Шуляк.

Я поднялась навстречу:

— Здравствуйте, Виктор Павлович!

— Майечка! Ты мне каждую ночь снишься. Смотрю и глазам не верю!

— Верить надо. Я — это факт.

— Да, да! Ты тут по какому делу?

— Пришла к тебе. Насчет Миши.

Виктор сразу насторожился:

— Какого Миши?

— Твоего сына Миши. Ты в Остер ездил? Мишу искал?

— В какой Остер? Никакого Остра не знаю. И Мишу не знаю.

Я применила фактор внезапности и застала Куценко врасплох.

— У тебя еще двадцать минут до лекции. Расскажи мне все по-хорошему. Ты знаешь, я и по-плохому могу, — заглянула Виктору в глаза, глубоко заглянула, на самое глазное дно.

И он рассказал.

Моя мама Фаина Лейбовна не сидела сложа свои натруженные руки. Как только она заподозрила, что я с кем-то серьезно встречаюсь, она установила самостоятельное дежурство или возле дома, или возле техникума. И заметила меня под ручку с Куценко. Сделала свои выводы и ждала счастья своей дочери. Но потом пошло дело к свадьбе с Суркисом. Мама со слов Лазаря и Хаси знала характер Фимы. И что выпить любит, и так далее. И что на голову слабый временами, когда сильно задумается о своей пропавшей семье. И моя мама пошла к Куценко за несколько дней до свадьбы. И валялась у него в ногах прямо на задворках техникума, чтобы он меня за себя взял или хоть дал надежду. Только чтобы мне не выскочить за Фиму. Что я беременная, она знала по собственным соображениям, поэтому и пошла.

Виктор Павлович ее ободрил и свернул на меня, что я сама не хочу. А раз я не хочу, так и пусть как хочу. А что касается возможного ребенка, еще неизвестно, чей он.

Да. Ответ хороший. Ничего нового не придумано до сих пор. Не то что в те времена.

Мама не стерпела и сильно плюнула в лицо Виктору. Он утерся. Ушел на лекцию и не сказал заключительное слово.

Видно, маму такое положение задело. Примерно через год, когда Миша уже стал вполне похож на человека и, между прочим, на Куценко, мама пошла с мальчиком якобы гулять и показала Куценко ребенка. Прямо ткнула лицом в лицо.

К тому периоду Виктор развелся с Дариной. Но я уже была отдана другому. То есть на самом деле Суркису.

Потом мама уехала в Остер. Она свое дело сделала. Отстояла доброе имя своей дочери. И какой ценой!

Когда я опять появилась в жизни Виктора, он уже смирился, что я не его. Вступать в связь с замужней женщиной он и собрался бы, но на подходе у него оказалась хорошая простая женщина. Та, что в халате и расхристанная мыла пол. Да. Нашел-таки себе.

Итак, я закончила техникум и целиком углубилась в свою нелегкую семейную жизнь. Потом Мишенька временно для своего здоровья был переведен в Остер к маме и Гиле. Потом то, потом се.