Клятва похоти и ярости

— Джованни, не надо. Пожалуйста…

Вместо того, чтобы подойти ближе, он отступил назад, грудь его тяжело вздымалась, кулаки были прижаты к бокам. Не сказав больше ни слова, он повернулся и вышел из спальни. Мой момент облегчения был недолгим, прежде чем я снова разозлилась. У кого, черт возьми, есть наручники, прикрепленные к кровати, спрятанные и ждущие своего часа? Конечно, это была кроличья нора, в которую моему неопытному мозгу не нужно было заглядывать. И все же я представляла, как он возвращается сюда, прикасается ко мне, целует, дразнит, пока я связана и нахожусь в его власти. Во мне разгорался жар, словно кошка, потягивающаяся после долгого сна. Я ведь этого не хотела, да? Может быть, фантазийная, не психопатическая версия его…

— Ты ублюдок! Вернись и отпусти меня.

Ничего. Тишина. Цепи были достаточно тугими, чтобы почти не позволять двигаться, но этого было… достаточно.

Мне потребовалось двадцать минут, чтобы высвободить правую руку из кожаного наручника, прежде чем я смогла полностью освободиться. Кожа на моих запястьях была натерта и покраснела от усилий. Это было не единственное, что было красным. Мое зрение было окрашено в багровый цвет, когда я неслась по коридору к его комнате.

Когда я распахнула дверь, внутри было темно, только из ванной пробивался луч света. Джованни стоял в дверном проеме в одном полотенце. Его волосы были мокрыми, капли воды блестели на свету, скатываясь по загорелой коже груди, как маленькие бриллианты. Некоторые из них прорезали ложбинку его пресса таким образом, что я потеряла нить своих мыслей. Черт возьми.

— Эмилия. — Его голос был похож на низкое рычание. Предупреждение, если я его вообще слышала.

— Ты не можешь просто привязать меня к кровати! — Огрызнулась я, мой гнев вернулся, как только я оторвала взгляд от этого тела. Я направилась в его комнату, но он поднял палец.

— Если войдешь в эту комнату, тебе лучше быть готовой к последствиям.

Именно тогда я заметила, как напряглось его тело, как он вцепился руками в дверную раму шкафа, как нервно подергивалась челюсть. Проблеск осознания укоренился; разумный голос в глубине моего сознания велел мне развернуться и бежать. Что я не была готова к тому, что должно было произойти дальше. Но другая часть меня восстала, принимая вызов и отказываясь отступать.

— Что ты собираешься делать? Причинишь мне боль? — Затем я нагло переступила порог, как будто была дерзкой, доказывая свою правоту.

Он преодолел разделявшее нас расстояние, в его глазах промелькнуло что-то совершенно бешеное, прежде чем он схватил меня за челюсть с такой силой, что у меня останется синяк. Он разрушил все мои ожидания, когда его губы прижались к моим. Я замерла, но он не позволил мне остаться безучастной. Его губы были требовательными, абсолютно неумолимыми, забирая у меня все, о чем я до этого момента даже не подозревала, что хочу ему дать. Меня никогда раньше не целовали по-настоящему, и я не знала, каким, по-моему, должен быть этот поцелуй — нежным, целомудренным, осторожным? Но Джованни поцеловал меня так, словно я была ему чем-то обязана, и он пришел забрать долг. Это были губы, язык и зубы. Яростные, хлесткие удары, которые наказывали, пока я не почувствовала металлический привкус собственной крови. Мои пальцы вцепились в его волосы, его руки оставили синяки на моих бедрах, когда он приподнял и прижал к стене. В тот момент мне казалось, что мое тело мне не принадлежит. Я была потеряна для него. Хотела его. Нуждалась в нем.

А потом он отошел. Я встала на ноги, когда он увеличил расстояние между нами, его грудь вздымалась, когда он наблюдал, как я пытаюсь отдышаться. Каждый дюйм кожи покалывал и искрился там, где он прикасался ко мне.

— Уходи, Эмилия. — Когда я не сделала этого немедленно, его рука врезалась в стену рядом с моей головой. — Сейчас!

Я вскочила и, оцепенев, поплелась в коридор, сбитая с толку тем произошедшим. Когда я забиралась в постель, то все еще чувствовала, как его поцелуй обжигает мои губы. Поцелуй, который я должна была ненавидеть, но который мне определенно понравился. С другой стороны, возможно, мне понравился бы любой поцелуй. Это был мой первый настоящий поцелуй. По сравнению с этим, поцелуи Мэтта Джонса в губы не в счет.

Я провела языком по нижней губе и поморщилась от жжения в маленькой ранке.

Мне показалось, что прошла целая вечность, прежде чем мое бешено колотящееся сердце успокоилось настолько, что сон нашел меня, и когда это случилось, мои сны не были полны кровожадных темных существ из предыдущих ночей; они были наполнены сапфировыми глазами и грубыми прикосновениями, которых я жаждала.

***

Когда на следующий день я отважилась выйти из своей комнаты, вся квартира по-прежнему пахла дымом, а кухня была изрядно повреждена. В то время это казалось гениальным — поставить в духовку сковороду с маслом. Я думала, что она задымится и сработает сигнализация, и это сработало, пока не вспыхнуло неконтролируемое пламя. Меня мучило чувство вины за то, что я запустила барным стулом в того парня, но я не могла пройти мимо него честно. Не то чтобы это имело значение. Как только двери лифта открылись в вестибюле, меня уже ждали четверо мужчин. Как и предсказывал Джованни. Я была безрассудна, но не «бросалась на парней с оружием».

В холодном свете дня меня охватил стыд за то, что произошло прошлой ночью. Я поцеловала Джованни, и мне было стыдно. Поэтому, чтобы не столкнуться с ним — что было не так-то просто в его собственной проклятой квартире, — я поднялась с чашкой кофе на крышу. Я почти ожидала, что дверь снова будет заперта или что он установит дополнительные меры безопасности, но он этого не сделал. Пока.

Я провела там большую часть дня, завернувшись в одеяло, чтобы защититься от первых осенних холодов. На мгновение я попыталась представить, какой была бы моя жизнь, если бы я жила здесь, если бы вышла за него замуж.

Сколько у меня было времени, прежде чем я должна была принять решение? Сколько времени оставалось на то, чтобы попытаться сбежать снова? Свобода никогда не казалась мне такой далекой, и я была вынуждена выбирать между дьяволом и глубоким синим морем. У меня было такое чувство, будто у меня на шее затянута петля, а пальцы ног едва держались за край стула, на котором я стояла.

Солнце стояло высоко в небе, когда дверь на крышу распахнулась. Я ожидала увидеть Джованни, но вместо него появился Томми. Его рыжие волосы блеснули в ярком свете, когда он широко улыбнулся мне. На нем был костюм, а в руке он держал пластиковый пакет.

— Привет. Что ты здесь делаешь? — Я расставила ноги, готовая убежать от него. Это конец? Неужели Джованни, наконец, надоело и он послал его отвезти меня обратно в Чикаго?

— Успокойся. Джио попросил заехать. Он сам меня впустил.

Я нахмурилась по нескольким причинам. Главная из них заключалась в том, что Джио действительно был здесь. Я не видела никаких его следов.

— Кстати, мне нравится, что ты сделала с этим местом. Запах костра создает деревенскую атмосферу. — На его губах появилась ухмылка. — Не уверен, что Джио в восторге.

Я закатила глаза, борясь с улыбкой.

— Значит, он все еще злится?

Злится — еще мягко сказано. Мужчина привязал меня к кровати.

— Он упрямый ублюдок, но скоро забудет об этом.

Я не была уверена, что кто-то из нас забудет прошлую ночь в ближайшее время. Моя разбитая губа запульсировала при воспоминании об этом.

— В любом случае, он уже ушел.

— И ты здесь, чтобы присматривать за мной. — Я не подумала о том, что если моя попытка провалится, то охрана станет еще более строгой. Проклятье. Я чувствовала, как затягивается эта петля.

— Просто не дам тебе сжечь себя заживо, вот и все. — Он сел на диван рядом со мной, затем положил пластиковый пакет между нами. — Это тебе.

Я нахмурилась, когда взяла его, заглянув внутрь на альбом для рисования и пачку карандашей. Это были всего лишь бумага и карандаши, но по какой-то причине меня захлестнула волна эмоций, в горле образовался комок.

— Ты купил это? Для меня?

— Джио попросил привезти. — Это было… мило с его стороны.

— Спасибо. — Я сказала себе, что благодарна Томми за то, что он достал вещи. А не Джованни за то, что он заметил что-то во мне или сделал что-то для меня. Однако трудно было не быть хоть немного благодарной.