Клятва похоти и ярости

Хмурый взгляд омрачил его лицо, когда он последовал за ней.

— Что я говорил о бегстве, принцесса?

Адреналин разлился по моим венам, и отчаяние заставило меня броситься к прикроватному столику. Я схватила лампу и выдернула шнур, прежде чем швырнуть ее в него. Он легко отбил лампу, и она разбилась об пол.

— Ты испытываешь мое терпение. — Он сократил расстояние между нами, загнав меня в угол между стеной и тумбочкой.

В последнюю секунду слепая паника заставила меня перепрыгнуть через кровать, пытаясь добраться до двери, но он схватил меня за бедра и прижал к матрасу. Это было слишком похоже на то, что Стефано сделал в том номере мотеля прямо перед тем, как приставить пистолет к моей голове. Как будто я была никем. Собственностью. Непослушной лошадью в конюшне, которую нужно было усмирить. И теперь Джованни хотел отнять у меня все, лишить меня выбора и воли. Я была в ярости против всего этого. Мне удалось перекатиться под его весом, прежде чем моя ладонь коснулась его щеки. Ногти впились ему в горло, а я молотила ногами в робкой попытке просунуть колено между его бедер. Я была дикой, решительной, движимой яростью и чистым инстинктом самосохранения.

— Хватит! — Он схватил меня за запястья и завел их мне за голову, а другой рукой сжал мое горло.

Я не могла сдвинуться ни на дюйм, и слезы отчаяния хлынули из моих глаз, когда моя грудь прижалась к его груди. Было трогательно, с какой легкостью он подчинил меня себе, и это было похоже на представление всей моей жизни. Слабая. Бессильная. Беспомощная.

— Не заставляй меня причинять тебе боль, — прошептал он.

Значит, он хотел, чтобы я просто лежала и терпела это? Отвращение подступило к горлу в виде желчи.

Как раз в тот момент, когда я ожидала, что он начнет срывать с меня одежду, он оттолкнулся от меня. Я с трудом поднялась на ноги, чувствуя себя так, словно стою перед диким зверем, и стараясь не шевелиться, чтобы он не бросился в погоню. Джованни еще мгновение смотрел на меня, словно пытаясь навсегда запечатлеть в моей памяти свой гневный взгляд. Затем он пересек комнату и исчез в темном дверном проеме. Внутри зажегся свет, показывая ванную.

Моя паника понемногу отступала, и я почувствовала, что струйка крови теперь течет по моему лицу более свободно. Когда я протянула руку и дотронулась до нее, то обнаружила промокшую насквозь повязку. Когда я порезала себе голову? И когда кто-нибудь успел ее обработать?

Джованни поставил на прикроватную тумбочку маленькую коробочку и миску с водой. Его щека покраснела, царапины на шее в виде неровных линий теперь были испещрены кровью. Я причинила ему боль, но он не сделал ни единого движения, чтобы причинить мне боль в ответ… пока. Тем не менее, мой дядя оставил бы меня истекать кровью и избил, а учитывая жестокую репутацию Джованни Гуэрры… Ну, я не знала, что с этим делать.

— Сядь. — Он возвышался надо мной, напоминая, какой слабой я была перед ним всего несколько мгновений назад.

— Я бы предпочла этого не делать. — Я потерла шею, где все еще ощущала следы его пальцев на своей коже.

— Это была не просьба. — Его большая рука опустилась мне на плечо, заставляя присесть на край матраса. — Сядь.

— Я не собака.

— Тогда перестань вести себя как бешеная бродячая собака.

Мое лицо вспыхнуло.

— Я думала…

— Что ты думала? — Вопрос прозвучал как угроза, повисшая в воздухе между нами, словно провоцируя меня сказать что-то не то. Но мне не пришлось этого делать. — У меня полно желающих женщин, принцесса. Мне не нужно навязываться маленьким девочкам. — Его слова не должны были меня разозлить, но они разозлили.

Он был готов жениться на той, кого считал всего лишь ребенком. Ради союза. Ради имени Донато. И все это время у него было «множество желающих женщин». Не то чтобы я ожидала чего-то другого, но мрачная реальность моего будущего, если мне не удастся сбежать, снова разверзлась передо мной, холодной и одинокой, пойманной в ловушку. Если меня собирались заставить выйти замуж, то определенно лучше было не привлекать его внимания.

Джованни отжал тряпку в миске с водой и поднес ее в нескольких дюймах от моего лица.

— Ты будешь вести себя прилично или мне оставить тебя истекать кровью?

Это было почти проявлением доброты. Почти. И я не знала, что с этим делать. Он потянулся к повязке на моей голове и сдернул ее. Я старалась не смотреть на него, не обращать внимания на нежное прикосновение его пальцев к моей коже, тех самых пальцев, на которых было так много крови. Его забота обо мне была странно интимной, и я не хотела ничего подобного с этим мужчиной.

Через несколько секунд я обнаружила, что пристально смотрю на него, изучая. Вены на его предплечьях вздулись под татуированной кожей, когда он отжимал окровавленную ткань. Пуговицы на его рубашке натянулись на груди, и я не могла не восхититься тем, как материал нежно ласкает каждую мышцу. Он был слишком совершенен для насилия и крови под ногтями. Но я слышала истории и своими глазами видела, каким безжалостным он мог быть. Он вызывал острое ощущение опасности, которое витало в воздухе, как запах смерти на ветру. Этого человека боялся даже мой дядя, и это было одновременно волнующе и ужасающе.

Наконец, он наложил новую повязку и отступил на шаг, позволяя мне вдохнуть воздух, который не был полностью пропитан его запахом.

— В холле, вестибюле и на парковке есть охрана, — сказал он, направляясь к двери. — Если тебе каким-то образом удастся пройти мимо них, я владею каждым дюймом этого города. Ты будешь возвращена ко мне и заперта в этом пентхаусе. Со мной и последствиями твоих действий. — Он приподнял бровь, лед в его глазах стал тверже. — Ну давай, испытай меня, принцесса. Возможно, я получу удовольствие от последствий.

Я уставилась ему в спину, когда он распахнул дверь и вышел. И без его помощи меня мгновенно охватило чувство клаустрофобии. Это было похоже на то, как если бы я находилась в подвале дома моего отца, и я была как в ловушке.

Глава 5

Джио

Первые серые лучи рассвета проникли в окна моего кабинета. Вскоре город должен был пробудиться к жизни, но это было мое любимое время, когда ночные создания снова таяли в тени, а нормальным, законопослушным гражданам еще предстояло проснуться. Мой ноутбук стоял на столе передо мной, камера показывала все комнаты в пентхаусе, но мое внимание было приковано только к одной. Хрупкая фигурка Эмилии металась под простынями, и я задавался вопросом, что же мучило ее во сне. Это был я? Был ли я монстром под ее кроватью? Эта мысль вызвала легкую улыбку на моих губах. Девушка оказалась не такой, как я ожидал. Да, она была невинна, но непокорность была на ней, как броня, а недоверие — как оружие.

Каждый раз, когда я закрывал глаза, я видел ее стоящей на коленях с пистолетом у виска, и мое терпение лопалось. Бандиты пытались ее убить. Обстоятельства не имели значения, главное, что сделка уже была заключена. Эмилия была моей. Моей, чтобы охотиться, наказывать, забирать, а они пытались ее усыпить. Хуже всего, однако, было то, что она приняла это, когда к ее голове был приставлен пистолет. Она приняла смерть, и это обеспокоило меня, особенно теперь, когда я понял, как сильно она боролась. Я протянул руку и провел пальцем по одной из выпуклых линий, которые ее ногти вырезали на моем горле. Не так уж много было закаленных мужчин, которые осмелились бы причинить мне боль, но этот маленький шипящий котенок осмелился.

С тех пор как я принял на себя повседневное управление Нью-Йорком от Неро, мне пришлось стать жестче, безжалостнее, не обращать внимания на некоторые зверства. Мораль, которой я когда-то придерживался, теперь была всего лишь шепотом на задворках моего сознания, потому что она была идеалистической. Эмилия Донато, молодая и невинная, была воплощением идеализма, и те остатки совести, которые у меня еще были, метались по клетке, в которую я ее запер.

Проклятье. Я стукнул кулаком по столу, костяшки пальцев хрустнули от силы. Из-за нее я потратил четыре дня на поиски, а ни на шаг не приблизился к тому, чтобы доставить в город какой-либо товар. В Нью-Йорке и без того начались бунты, и без того не было поставок. Чиновники, которым я платил, чтобы они смотрели в другую сторону, вскоре начали нервничать, когда их улицы наполнились преступностью, а те, кто боролся за власть, оставляли за собой груды трупов.