Ключ без права передачи

Антошка заявил, наоборот, с большим подъемом:

–  Хочу белку! Где она?

–  Вот у Юли спроси, - отозвалась мама.
– Ты была там?

–  Один раз, в октябре. А что?

Марина пересела на качели и недолго думая спросила оттуда:

–  Слушайте, не рвануть ли нам за город? Не потеснить ли Майданова возле его печки?

–  Это вы из-за кого предлагаете?
– спросил, глядя на Юлю, Алеша.

–  Да из-за себя, господи! Из-за этих белок! Из-за Антона: он зимнего леса никогда не видел… А вы видали? Где, когда? Прошлым летом по телевизору?
– задиралась она, пока не раздалось единогласное:

–  А что, в самом деле? Поехали…

8

В электричке - те же плюс Таня Косицкая и Женя Адамян. Вагон свободный, почти безраздельно принадлежит этой компании. Антошка имеет возможность облазить разные скамейки. Адамян везет свои лыжи, захвачен и рюкзачок с провизией. Разговор неупорядоченный, скачущий.

–  Марина Максимовна, а давайте "Маскарад" поставим? Майданов - Арбенин, Юлька - Нина, я - баронесса Штраль… - смеется Таня.

–  Издеваешься? Нину мне никогда не дадут, я и не надеюсь, носом не вышла…

–  Да, носик у тебя скорей уж для Марии Антоновны из "Ревизора". Но это мы простили бы…

–  Майданов уже простил!
– вставил Женя.

–  Не твое дело. Но пока у тебя тройки - Юля, я тебе говорю!
– никаких ролей и маскарадов, понятно?

–  Подумаешь, тройки… в день рождения о них можно не напоминать. Правда, Антон? И вообще я их, может быть, нарочно получаю!

–  То есть?

–  Чтоб меня нельзя было запихнуть в тот институт, куда я не хочу!

Адамян засмеялся:

–  А там, куда хочешь, - троечников берут вне конкурса?

–  Нельзя, Юлька, невозможно, - говорила Марина Максимовна, - перед таким человеком, как наш физик, стоять и мямлить: "Я учила, но забыла" - провалиться легче! Так, Женя?

–  Да, он корифей, - подтвердил Адамян.
– Алексис, ты ему не отдавай Макса Борна, ты "прочти и передай товарищу"…

–  Угу…

–  Мальчики, вы не сорвитесь у меня, - озабоченно сказала Марина.

–  Я, конечно, не в курсе, но… Макс Борн - может быть, это уже чересчур?

–  Думаете, не наш уровень?
– улыбнулся Алеша Смородин.

–  Ваш, ваш! Но я перегрузок боюсь. Сейчас финиш, десятый класс, третья четверть - самая утомительная… - говорила она, поправляя ему шарф и обматывая нитку вокруг верхней пуговицы, готовой отлететь.

Он вдруг отвел ее руку и произнес медленно:

–  Вот когда вы так делаете… я не только трудных авторов… я букваря не понимаю!

–  А я - тебя… - растерянно сказала Марина.
– ты о чем, Алеша?

–  Неважно. Не обращайте внимания.

И сразу заинтересовался ландшафтом за окном. Ему повезло: ребят отвлек Антошка, они не слышали этого.

9

Когда они выходили на заснеженный участок под предводительством Юли, Майданов, в шапке и свитере, вытягивал полное ведро из колодца.

Он так опешил, увидя всю процессию, что выпустил ручку, и она завертелась как ошпаренная… Тыча пальцем в него, Юля хохотала над его столбняком, и другие гости - тоже, а малыш, которого нес Смородин, спрашивал:

–  Это Майданов? А где белка? А что это крутится?

А через полчаса все заминки и психологические трудности были, казалось, далеко позади…

На майдановских лыжах Юля скатилась с горки по искрящейся пушистой целине, а внизу шлепнулась, вспахала ее носом.

–  Приказываю!
– зазвенел на просторе голос Адамяна.
– Торжественный салют семнадцатью артиллерийскими залпами! По новорожденной!

Сверху в нее полетели снежки, веселые и безжалостные.

Солнца в этот день было сколько угодно. И Антон не капризничал. Что касается Майданова, он был насмешлив, слов тратил минимум, общался с Антошкой охотнее, чем со всеми. Похоже, это паломничество к нему настроило его иронически. Но хорошо хотя бы, что злость прошла, думалось Марине… Вот он на склоне горы по свежему насту пишет лыжной палкой огромнейшую римскую цифру ХVII - в Юлину честь. А лица не разглядеть отсюда…

–  Юля… С той компанией он уже не имеет дела?

–  Вроде нет… "Баба Сима" успела ему мозги прочистить. Ну и я немного повлияла, наверное… Двое оттуда уже в колонии, знаете?

–  За что?

–  Киоск кожгалантереи взломали.

–  Красота!
– горько сказала Марина.

–  Они бы и Сашку потянули - слава богу, у него тогда был перелом руки…

–  Да? А если бы…

–  Нет!
– почти вскрикнула Юля.
– Я не то хотела сказать, он и со здоровой рукой не пошел бы! Верите?

–  Я-то ему готова верить. Он мне - нет…

–  Мы вас знаем три года, а он - один. И после всего, что было, трудно ему причалить к нам…

–  Я о том и говорю. Собираетесь вы у меня, ревнует он тебя ко мне… Ревнует, не спорь! Только напрасно, объясни ему. Я могу написать на своей двери аршинными буквами: "Все, кому интересно, - добро пожаловать!"

–  Я понимаю… А как сделать, чтоб ему интересно стало?

–  Ну и вопросик… Я ж не волшебник, Юлька, я только учусь…

…А еще они гуляли по лесу. Слушали капустный хруст снега под ногами, высматривали обещанных белок. Дергали ветки, чтобы по-братски уронить снег на голову зазевавшемуся "ближнему". Антошку тащили и развлекали по очереди, и никому он не был в тягость.

И была такая подходящая опушка, где Марина попросила:

–  Таня! Почитай-ка нам.

–  Стихи? Прозу? Басню? Монолог?
– тотчас перебрала она весь ассортимент, с которым собиралась поступать в актрисы.

–  Стихи.

–  Пожалуйста. Ну, допустим, вот это. Называется - "Из детства".

Я маленький, горло в ангине.

За окнами падает снег.

И папа поет мне: "Как ныне

Сбирается вещий Олег…"

Я слушаю песню и плачу,

Рыданье в подушке душу,

И слезы постыдные прячу,

И дальше, и дальше прошу.

Осеннею мухой квартира

Дремотно жужжит за стеной.

И плачу над бренностью мира

Я маленький, глупый, больной.

(Стихи Д.Самойлова)

–  Хорошо, - вздохнула Марина и посмотрела на Майданова. Тот, наморщив нос, спросил:

–  Над чем он плачет? "Над бренностью" - это как?

–  Над тем, что все проходит на свете, ничто не вечно.

–  Ну правильно, - согласился Майданов мрачно.
– Человеку это всегда обидно. Хоть маленькому, хоть какому.