Ключ без права передачи

Алеша присел на корточки, поправил очки и заговорил:

–  Нет… все-таки самостоятельность начинается не с того, чтобы доводить предков до инфаркта. Как-то иначе их надо воспитывать.

Вышла к ним Марина:

–  Спит без задних ног… Алеша, зачем? Отдай-ка тряпку.

–  А я уже все.

–  Спасибо, ребята… Длинный был день, правда?

–  Особенно мне спасибо, да?
– всхлипнула Юля.

–  Юля, не разводи мне сырость тут! Уладишь с мамой разумно, по-взрослому, и не будет никаких трагедий… Не инфантильничай, поняла?

–  Тем более, - сказал Адамян, - что тебе не нужно осаждать Орлеан и спасать Францию. Спокойной ночи, Марина Максимовна.

Она стояла в дверях, провожая ребят.

Смородин, уходивший последним, сделал два шага вниз, потом три - обратно: огорченное лицо Марины не отпускало его.

–  Зря вы так… Нельзя на всех реагировать с одинаковой силой, не хватит вас.

–  Уже не хватает. На Майданова, например. На Таню, красавицу нашу… Да на многих…

–  И что? Будете переживать?

–  Сейчас нет, не буду. Выдохлась. Начну завтра с восьми утра, - улыбнулась она.
– Спокойной ночи, Алеша.

13

–  Разрешите?

В директорский кабинет входит учитель физики Сумароков - поджарый, высокий человек с палкой.
– У меня пустяковый вопрос.- Он прохромал только полрасстояния от двери до стола, остановился почему-то на середине и заговорил, избегая называть Назарова по имени-отчеству (может, не запомнил еще?).
– Нельзя ли так устроить, чтобы приказы по школе оглашались не на уроке?

–  Простите, не понял.

–  Входит ваш секретарь, формально извиняется и отнимает ни много, ни мало, а пять минут… Удобно ли это учителю - такая мысль не волнует ее.

Дверь распахнулась.

–  Как вы можете, Олег Григорьевич?
– вперед выступила пухленькая блондинка Алина.
– Это я что, развлекаюсь? От нечего делать, да?

–  Не знаю, милая, но так нельзя. Перед ребятами рождалась планетарная модель атома Резерфорда… и вдруг - пожалуйста!
– является совсем другая модель…

–  А уж это нехорошо, ей-богу!
– Алина просто вне себя от сумароковского тона.

–  Почему же? Модель сама по себе недурна, но не взамен резерфордовской, киса! А как по-вашему?
– спросил физик Назарова.

–  Минутку, Алина, это что - приказ о дежурстве в раздевалке?

–  Ну да. И в буфете.

–  Вот там и повесить. А если зачитывать - только на линейке с этого дня. Урок - неприкосновенное дело. Поняли?

–  Я понятливая.
– Алина поиграла многозначительной оскорбленной улыбкой.

–  Это все, Олег Григорьич?

–  Да, благодарю.
– Он удалился, сухой и прямой, как раз в тот момент, когда звонок прекратил перемену.

–  Уж для него-то я никак не "киса"!
– Алина сузила глаза.
– Во внучки ему гожусь…

–  Ну-ну-ну… - произнес в рассеянности Назаров, собираясь на урок.

–  Так будет каждый приходить и ставить свои условия. Знаете, что это, Кирилл Алексеич? Это ваш характер испытывается!

–  Знаю!
– бросил он уходя. И уже в дверях: - Если позвонят из милиции насчет того беглеца из 5-го "А", - поднимитесь сказать, ладно?

–  Как? Среди урока? Вы ж сами только что…

–  А сейчас я говорю: если найдется ребенок, поднимитесь сказать. Среди урока! Истина конкретна, слыхали?

14

Кабинет военного дела и автомобилизма. Стенды, макеты, карты военной топографии. Ящик с песком. Присутствует только мужская часть 10-го "Б".

Назаров трогал указкой нарисованный дорожный знак, глядя на Алешу Смородина. Тот стоял, от него требовалось этот знак истолковать.

–  Ну?

–  Запрещен разворот?
– гадал Алеша.

–  Пальцем в небо. Майданов!

–  Преимущество в движении встречного транспорта, - спокойно, с ленцой сказал Майданов.

–  Так, дальше.
– Указка касалась другого знака.
– Смородин!

–  Не знаю, - сознался Алеша и сел, хотя Адамян подсказывал так, что повторить за ним легче легкого.

–  Майданов! А ты постой, Смородин, постой…

–  Конец запрещения обгона.

–  Так, а здесь?

–  Ограничение габаритной высоты… Подряд говорить? Ограничение нагрузки на ось.

–  Майдан, ты уже машину, что ли, купил?
– спросил кто-то сзади.

–  А ты не знал?
– огрызнулся он.
– "Кадиллак"! Серый в яблоках…

–  Тихо, остроумие потом… Смородин.
– Директор подошел к нему вплотную.
– Стало быть, по запрещающим знакам - ни в зуб ногой. Почему?

–  Я уже говорил вам: я никогда не сяду за руль. У меня минус пять.

–  Да-да, помню. И ты "неадекватен сам себе"…

–  Даже если б разрешили, я бы не сел. Я был бы опасен!
– Вдруг он улыбнулся.
– Вон тот знак я понимаю…

–  Который?

–  Крайний слева. Означает "осторожно, дети!".

–  Удивил! Тем более, что дети прямо нарисованы… Ну, ладно, автомобилизм - дело факультативное, принуждать не могу. Но военная подготовка - это, брат, другое. На днях ты стоял такой же застенчивый, когда задача была - собрать автомат Калашникова. Теперь бы мог?

Алеша молчал.

–  Да он же поступит в университет, Кирилл Алексеич!
– не выдержал Адамян.
– Ему же медаль обеспечена!

Назаров потемнел:

–  Это еще не факт, Адамян! Факт, что есть статья 63-я Конституции СССР… Или выполнять ее - тоже не его мечта?

Алеша, у которого кровь отхлынула от лица, сказал:

–  Там про мечту не сказано, в статье 63-й… И я же не нарушил ее пока? Ни ее, ни других статей. Так что не надо повышать на меня голос. Если можно.

Назаров выслушал с усмешкой, взгляд его не смягчился:

–  А профилактика? Сейчас я даже не про Смородина. Я - про "вечных белобилетников". Про эту установку их. Независимо ни от очков, ни от болезней… Когда молодой человек решает: солдатчина? казарма? хождение строем? Ну нет, увольте, это для других, для менее ценных!… Симпатичен такой кому-нибудь из вас? Мне - нет.