Ключ

Орк поднял на меня глаза.

– Что вы, эта платная.

– И кто за неё платит? – у меня сердце заходило ходуном. Я что, в беспамятстве решила понежиться в уютной комнатке, потратив свою драгоценную заначку?

– Эм, не вы.

– А кто? Тренер?

– Нет, претендент, который навредил вам.

Я вытаращила глаза. Похоже, это уже стало моей привычной реакцией на демонически интересные вещи.

– Да ну? Подачка со стола бешеных псов?

– Довольно грубо и некрасиво, – покачав головой, заметил орк. – Этот юноша – очень популярная личность.

Уж не восхищение ли послышалось мне в голосе доктора…

– И у вас в комнате висят плакаты с рожей его отца? – съязвила я.

– Простите? – доктор нахмурился, и я поняла, что перегнула палку, но лишь выжидательно вскинула брови, отчего виски просто взорвались болью.

– Ай!

– Его отец, мисс, таких, как я, отправляет гнить в тюрьмы, – доктор осмотрел мои глаза. – Так что не стройте из себя мученицу. Мы все в одной лодке.

– Антея! – я выглянула из-за плеча доктора. В дверях стоял Харис.

Только его мне не хватало. Я очень надеялась, что Лиза за ним не притащилась. Как оказалось, в день нашего расставания именно с этой стервой мой драгоценный ассистент разговаривал по телефону. Просто панически тесный остров.

– Как? – он прошел в палату и остановился у меня в ногах, с таким участием и жалостью рассматривая меня, что самой стало до жути себя жалко. Я разозлилась.

– Не надо на меня смотреть, как на побитую собаку! Всё нормально!

Харис вскинул одну бровь, и обратился к лекарю.

– Поговорим?

Орк кивнул, и мужчины вышли, оставив меня с неразделенной яростью тихо психовать на больничной койке. Ах да. И созерцать свой завтрак на столе.

***

– Я их засужу, – пообещал Харис, выпивая мой сок.

Я с тоской уставилась на пустой стакан.

– Засужу обоих.

– Принеси мне сок, пожалуйста.

– Что за инсинуации – так вести занятия?! И нашел, кого в это впутывать! Сынка Керцеза!

– А можно мне сока?

– Ведь это же грозит скандалом! – теперь Харис мерил палату шагами, мельтеша у меня перед глазами. – И все из-за непрофессионального подхода к тренировкам.

– Мышь ест кукурузу и какает золотом.

– По всей видимости, он… Прости, ты что-то сказала? – Харис замер и уставился на меня. – Каким молотом?

– Послушай, Харис, – я приложила руку ко лбу. – Я устала. Ты мог бы дать мне отдохнуть?

Наконец, после долгих уговоров, Харис все-таки ушел, на прощание пообещав во всем разобраться.

А сока мне так и не досталось.

– Блин, какого хрена? – изумилась я и вызвала сестру. – Принесите, пожалуйста, сок.

– Какой именно?

– Самый дорогой.

Медсестра, молодая рыжая эльфийка, удивленно уставилась на меня.

– Дорогой? Эм… Может тогда безалкогольного цаберо с мятой?

– Да-да, его самого, а ещё красной ветчины и бутерброд с икрой.

– Хорошо.

Хоть здесь поем нормально, решила я, довольно улыбаясь. *** Какое-то время телевизор был включен, и от ярких красок затошнило, поэтому я решила воздержаться от просмотра телепередач. Делать было совершенно нечего, разве что есть и наслаждаться тишиной и покоем. Медсестра оставила окно приоткрытым, и я слышала верещание птиц, дерущихся за место на ветке. Солнечные лучи проскальзывали сквозь жалюзи и ложились прямоугольниками на ковровое покрытие. Роскошная палата, даже ароматизатор воздуха не забыли поставить. Рядом с моей правой рукой располагался маленький прямоугольный прибор с кнопкой – я в любой момент могла вызвать медсестру и пристать к ней с каким-нибудь глупым пожеланием. Но безделье всегда приводило к одному и тому же. Я погрузилась в воспоминания. Один раз моя мать лежала в общей палате, где, кроме неё, лечились ещё семеро женщин. Старуха справа храпела как огромный мужик и почти так же воняла. Она ходила под себя, а медсестра меняла простыни лишь раз в сутки, не удосужившись предложить ей даже утку. Стоял июль. Нестерпимая жара царила в больнице, даже стены были горячими, как камни на лужайке. В духоте вонь в палате была просто невыносимой – душа не наблюдалось, во всей больнице в распоряжении пациентов имелись только три раковины, по одной на каждом этаже. К вечеру становилось прохладнее, но на окнах не было сеток, и тучи комаров и мошкары сменяли жирных мух, что ползали здесь днем. На обед всегда приносили постный суп с картошкой, на завтрак – пустая манная каша, на ужин – сладкий чай. Тарелки были побиты и грязны, и я старалась носить еду из дома, заливая в банки и бутылки компот, суп, подливки. Иногда к матери приходил брат, никогда – отец. Один раз я, удрав из дома, влетела в палату и увидела мать, сидевшую с дорожной сумкой в руках на краю кровати.

– Мам? Что случилось? Тебя выписывают?

Она кивнула.

– Да. Пойдем домой. Ты же полечишь меня, да, котенок?

Как я узнала потом, матери выписали лекарства, которые должны были замедлить течение болезни, но стоимость их оказалась просто заоблачной. Мать смыла рецепт в унитаз, собрала вещи и отправилась коротать домой свой век. В больницу она больше не возвращалась, а боль снимала я сама.

Я забиралась к ней в кровать и, закрыв глаза, тянула к себе всю силу земли, которую могли дать мне абстрактные поля. К тому времени я уже могла снимать даже те чудовищные боли, которые ломали её тело, кое-как сбивала подскакивающую иногда температуру и приносила такой желанный и спокойный сон.

– Какая же ты сильная, – шептала мать, прижимая меня к себе. – Солнце, дающее жизнь.

– Нет, – упрямилась я. – Сила ведь от земли, значит, солнце – это ты.

Однажды Солнце погасло. Вся сила и молодость, что выгодно отличали мать от других женщин, ушли, затухли, болезнь сожрала их, а доктор… Доктор, ставя диагноз, разглаживал светло-зеленый лист страхового полиса и говорил, спокойно и рассудительно.

– Боюсь, страховка лечение не покроет. Только поверхностную диагностику и чистку раз в год.

– Что же нам делать? – спросила мать дрожащим голосом.

– Ждать?

Умирать. Голова раскалывалась от боли, а слезы лились из глаз против воли. Теперь я лежала в дорогущей палате, ела икру, пила непонятный по вкусу сироп, а где-то там, в родной Глирзе, в старой больнице стоял всё такой же смрад. Вот если бы тогда… Я сглатывала, пытаясь не зарыдать в полный голос, а голова от этого болела всё сильнее. Лучше бы не думала о прошлом, что толку от воспоминаний, ведь ничего я уже не исправлю, не изменю и не улучшу.

– Ну не плачь, котенок, я не боюсь тебя оставить, ты справишься, – шепотом говорила мать.

Я глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться. Мне не хотелось привлекать внимание персонала – чего доброго всадят снотворное, и ещё полдня я буду прибывать в состоянии ваты.

Я отняла ладони от лица, всё ещё сдавлено всхлипывая, и только тут заметила, что на диванчике кто-то сидит.

– Мне, наверно, следовало постучать, – без тени сожаления заметил Азар, бросая на столик журнал и поворачиваясь ко мне.

Я хмыкнула носом.

– Следовало бы вообще не приходить.

Орк вышел не так бесшумно, как зашел, напоследок шарахнув дверью, но я лишь отвернулась к окну. Мне не хотелось думать о других, а вот другие очень даже хотели думать обо мне. Едва дверь закрылась, как в комнату ввалилась Хельма, а за ней, ну надо же, Джеймс.

Оба застыли в дверях – я не повернула головы.

– Анти, как ты?

– Ннорммально, – прогундосила я.