Книга Кораблей. Чародеи

— Ой, там! В кустах! — кухарка испуганно взвизгнула.

Дедка ломанулся в кусты и вытянул оттуда нашего медвежонка. Медвежонок вертел башкой и громко чихал от запаха валерианы, пропитавшего Сингардову мантию.

Кухарка отскочила, а Темка — наоборот. И радостно ойкнула:

— Ой! А это мне?

— Тебе. Князь его спас… — я вспомнила улицу деревеньки Вересков цвет с ее пепелищами и трупами, и мне стало нехорошо.

— Медве-едь…. Князь, вы такой смелый… — Артемия восхищенно посмотрела на Мадре.

Одрин слегка смутился.

— Ну… я же тебе обещал. Правда, зеленых в лесу не было, только поспевшие.

И поднял глаза:

— Сингард!

— Ну что вы визжите, князь, как неподстроенная лютня, — проворчал дедка, склонившись надо мной. — Что тут у вас?

Артемия схватила в охапку медвежонка и, обогнув испуганную кухарку, кинулась тыкать зверем в Люба. Он же, держа сестру за руку, ошеломленно хлопал рыжими ресницами.

— Мэтр, вы Талькой займитесь.

— Хромоногой? — крякнул лекарь. — Подождет.

Сингард стал грозно закатывать рукава. Одрин тоже глянул на меня сурово:

— Так, Триллве, кто мне обещал заботиться не только о себе?

Я покраснела.

Этот мужчина… просто несносен. Упрям, приставуч… да что он себе позволяет! Я ему не жена еще!..

Сингард решительно сдернул сапог с раненой ноги. Я взвизгнула. Одрин успел спасти меня от падения в фонтан и сильно прижал к себе.

— От девки… — ворчал златовласый дед. — И где ж я на вас костылей наберусь?

— Меня на руках носить будут, — дотянувшись, я отпила воды из чаши за спиной. Та оказалась солоноватой и пахла осенью. А сидеть с Одрином рядом — я и забыла, насколько это приятно. Но пусть себе не думает…

— Вот и несите барышень в лазарет. А то колготню здесь устроили, — Сингард, ровно на гусей, замахал руками на обступивший нас народ.

— Сатвер! Погодите! Вы же из Сатвера приехали? — давешняя кухарка вертела головой между мной и Талькой, не зная, кого хватать за руки и кому заглядывать в глаза. — Вы там Элвина не видели? Ну, высокого, темненького такого!

И стала смущенно наматывать на палец кончик светлой косы.

— Видели, — на весь двор сказала я. — Только он теперь Элвина.

Очами души я в который раз узрела нелепую блондинку в красном, вертящую Тальку и теряющую «грудь» и парик, и зашлась истерическим хохотом.

— Ой, может, вам водички?

— Спасибо, Клаудиа, тут хватает водички, — Одрин кивнул на фонтан. Легонько похлопал меня по щекам и подхватил на руки.

— А… а зачем ему это?

— Маскируется, — важно ответил Люб за сестру.

— Постойте, а он… он мне ничего не просил передать?

— Просил… ик… чмокнуть тебя в щечку, — отозвалась Талька, пряча лицо в ладонях и трясясь от беззвучного смеха. Повариха просияла:

— Ой, спасибочки! Ой, счастье-то какое!

Брат подергал Сандру Тальку за рукав:

— Ты ж к мастеру Орландо поехала! А как тебя в Сатвер занесло?

Рыжая покраснела.

— Ну, я и доехала…

— Так быстро?

— Ну, мастер меня научил, как дольмены открывать…

— А можно подробнее? — заинтересовался, не отпуская меня, князь Мадре.

Менестрелька взлохматила кудри, вскинула голову и пропела сильным, чистым сопрано:

— Любовь, зачем мою волнуешь кровь?!

Любовь, терзаешь сердце вновь и вновь!

Любовь… — голос взлетел на недосягаемые вышины. Пой Талька, скажем, в трапезной, лишиться нам стекол в окнах, люстр и половины посуды.

Нет, ну вот же врушка рыжая, «только самые сильные маги могут дольмен открыть!» Хотя, с таким голосищем…

— Спасибо-спасибо, мы поняли, — пробормотал князь, ухмыляясь. — И что же было дальше?

Менестрелька замялась.

— Ну, мастеру было не до меня, в Школе искусств как раз облава случилась, короедов искали. Он и запихал меня в дольмен по-быстрому, у себя в кабинете.

Одрин покивал:

— Да-а, интересные объекты в кабинетах встречаются.

— Только я… сфальшивила-а! — рыжая опять прикрыла лицо руками, на этот раз, чтобы пореветь. — Лю-уб, папе не говори!

Конопатый сунул сестрице не слишком свежий платок и рассудительно произнес:

— Так папа все равно узнает. Он всегда все знает.

Лекарь Сингард загадочно покивал золотой головищей:

— Та-ак, тут валерьяна нужна… Вот что, юноша, — строго обратился он к Любу, — отведите сестру в лазарет. А пугать потом ее будете.

— Провожу, — согласился мальчишка, вставая. Подал руку сестре. Опираясь на Люба, Талька поковыляла к лестнице на галерею. Одрин опередил их со мной на руках. Интересно, в прошлый раз, вытаскивая меня из-под этой самой лестницы и неся в замок, князь понимал, что несет невесту?

Казалось, я пробыла в Твиллеге всего ничего, а воспоминаний было на целую жизнь.

Вот тут мы с синеволосой Темкой и Любом выжидали, пока мимо пройдут стражники, тут — перетягивали с Одрином мраморного элвилинского лучника… бедный князь, лежать среди обломков с посторонней круглоухой девицей на груди и любоваться потолочной резьбой! Здесь же я сидела в нише, и ко мне приставала княгиня Идринн, которой не нравились мой вид и моя прическа… ох, не к ночи будь помянута… хотя до ночи еще далеко… А вот дверь в библиотеку с розовыми диванчиком… Я залилась румянцем и спрятала лицо у Мадре на груди, глубоко вздохнув.

— Сингард! Ей нехорошо.

— Так ногами двигайте, — отозвался дедка флегматично.

В лазарете меня уложили животом на холодный мраморный стол.

— Ну, и где эта Тулинни? — ворчал по привычке Сингард. — Ну, князь, ну и наградили вы меня помощницей. А с медведем с ней и вовсе сладу не будет. Да не стойте пень пнем, наберите в таз воды и тащите сюда.

Послышались шаги, что-то глухо брякнуло, и в фарфоровое дно таза ударила вода.

— Ну, давайте, — продолжил лекарь, — вот эти лоскутья надо отмочить и содрать.

Он пошлепал губами.

— А штаны так и вовсе разрезать, все равно пропали.

Я вообразила, в каком виде сейчас предстану возлюбленному, и вцепилась зубами в угол кожаной подушки у себя под головой.

— Перестаньте грызть обстановку, — буркнул дед. — Я бы, князь, дал организму самому справиться, без волшбы обошелся, но ежли вы настаиваете…

Мадре с грохотом опустил таз в изножье стола.

— Вы старый циник, Сингард.

— Не ругайтесь. Лучше дайте даме руку, чтобы не так боялась. Пяток синяков на запястье вам не повредит.