Книга юного конструктора, том 1

Ветер был хоть и несильный, но холодный, Мартин шел очень быстро и, разумеется, добрался до «Мариотта» слишком рано. Однако брат уже ждал в холле отеля, с таким строгим и самоуверенным выражением на лице, которое говорило: я всегда следовал заповедям Господним и вправе ожидать, что…

Мартин прекрасно знал эту мину. Встречаясь с братом, он всегда узнавал в нем отца.

Они поздоровались, обнялись, еще более неловко, чем обычно, поскольку Флориан прижимал к себе папку.

— Возьмем такси?

— Нет. Я заказал столик в «Бельга куин». Пять минут пешком.

Шли они молча. В конце концов Мартин спросил:

— Как дела у Ренаты?

— Хорошо.

— А у детей?

— Стараются. Слава богу!

Мартин не то чтобы стыдился собственного происхождения. Он просто не знал, с чем у него проблема — с тем, что оно стало ему совершенно чуждо, или с тем, что при всей чуждости снова и снова настигало его. Отец умер восемнадцать лет назад, 2 ноября, то есть в День поминовения усопших. Безвременно и до ужаса трагично. Пока Мартин жил в Австрии, он каждое 2 ноября заново переживал эту травму. Читая газету, глядя в телевизор или просто выходя из дома, он уже за несколько дней до 2 ноября поневоле вспоминал: скоро День поминовения усопших. А значит, день смерти отца. И было ясно, что придется ехать домой, без всяких отговорок, потому что это государственный праздник, всеобщий мрачный день памяти. В Брюсселе 2 ноября не отмечали. Здесь собственная, личная история могла или могла бы уйти вглубь, но, когда приезжал брат, сразу наступал День поминовения. Негласно. Отец попал в машину. Снова и снова твердили: он попал в машину. Будто у них там была всего одна машина. Он попал в измельчитель. Так или иначе, попал рукой в измельчитель, и машина фактически сожрала его, он истек кровью. Кричал как свинья. Вот оно: кричал как свинья. Позднее некоторые говорили: верно, они слышали. Но почему никто не пришел на помощь? Потому что крики свиней на ферме — самое естественное, самое нормальное, самое привычное. Они держали больше тысячи двухсот свиней и ежедневно определенное количество забивали, тут отдельный крик не различишь. Так сказал Фельбер, мастер-забойщик. «Не различишь», так и сказал. Но откуда же тогда известно, что он кричал как свинья? Наверняка ведь кричал — все об этом твердили. В один голос. Ужас как кричал. Но недолго. Ведь человек очень быстро теряет сознание. Вот именно. Все происходит очень быстро. Конечно, свиньи кой-чего понимают, когда… но их мигом оглушают. И вот уже их пожирает машина. Отец был человек старательный, иной раз норовил перемолоть и остатки животных отходов. В ту пору предприятие уже невероятно разрослось, однако логистически было организовано не настолько хорошо, как сейчас. Мать позвонила врачу, но она, понятно, совершенно обезумела — позвонила-то доктору Шафцалю, ветеринару. Да и было уже слишком поздно. Несколько дней спустя шестнадцатилетний Мартин смеясь рассказал в школе, что мать позвонила доктору Шафцалю, а когда никто не засмеялся, повторил: «Шафцалю, со свинофермы». Потом он на много дней притих и в конце концов пошел на исповедь к священнику, чтобы получить отпущение греха, ведь после смерти отца он пошутил.

Фермой стал руководить брат, четырьмя годами старше его, наследный принц, как издавна было договорено и запланировано, только раньше срока, а он, Мартин, второй сын, «чудаковатый», неловкий («Неудивительно, коли он вечно читает!»), продолжил учебу, что опять-таки было издавна ясно: пусть учится чему угодно, а «чему угодно» означало, что, пока он ни на что не претендует и никого не обременяет, семье все равно, чем он занимается. Он выбрал археологию.

Когда братья Зусман вошли в ресторан «Бельга куин», Флориан, игнорируя официанта, заступившего ему дорогу, медленно прошагал на середину зала и воскликнул:

— Ого! Это что? Собор?

Мартин сказал официанту, что у них заказан столик на имя доктора Зусмана, а Флориану ответил:

— Нет, бывший банк. Превосходное ар-деко. Мы поужинаем в давнем кассовом зале, а потом спустимся в подвал, в хранилище, там теперь комната для курящих.

Когда Флориан полностью стал хозяином фермы, а мать вышла на пенсию, Мартину выплатили его долю наследства, до его совершеннолетия этими деньгами управлял траст, а он никогда не ставил означенную сумму под сомнение и никогда не оспаривал. Деньги позволили ему спокойно закончить учебу, а затем без спешки осмотреться и решить, где найти себе применение. Учитывая стоимость предприятия, с ним определенно обошлись несправедливо, но Мартину было все равно, денег хватило, чтобы открылись возможности, и он сумел ими воспользоваться. Правда, теперь семейство делало вид, будто именно оно предоставило Мартину возможность учиться и обеспечило превосходной работой в Еврокомиссии, чтобы он в свой черед мог лоббировать там экономические интересы своего брата. Вот почему Мартин всегда пугался, когда Флориан сообщал о приезде и хотел встретиться с ним в Брюсселе. Ферму, еще при жизни отца весьма внушительную, Флориан превратил в крупнейшее австрийское свиноводческое предприятие, одно из самых больших в Европе, он давным-давно называл его не «ферма», как отец, а «предприятие» и считал, что нет ничего абсурднее политики ЕС в области производства и торговли свининой. По его мнению, там орудовали сплошь тупицы или психи, подкупленные, шантажируемые или идеологически введенные в заблуждение мафией защитников животных и вегетарианским лобби. Спорить с Флорианом не имело смысла, он всерьез так считал, видел ведь, как все идет, знал практически. По собственному опыту. Он начал заниматься политикой, добился высоких постов в ряде корпораций и таким образом все чаще приезжал на переговоры в Брюссель. Недавно он стал председателем «The European Pig Producers» [23] , объединения ведущих производителей свинины на континенте. В этом качестве и как федеральный старшина корпорации австрийских свиноводов-селекционеров он сегодня провел несколько встреч с депутатами Европарламента и чиновниками Еврокомиссии.

23

«Европейские производители свинины» (ЕПС) (англ.).

— Глянь-ка! — сказал Флориан, изучая меню. — Свиной гуляш в вишневом пиве. Любопытно. Если будет вкусно, возьму у них рецепт. Размещу потом на домашней странице.

Мартин заказал moules et frites [24] . И бутылку вина. Потом спросил:

— Как прошел день? — Идиотская фраза, и он даже не пытался задать вопрос так, будто ему вправду интересно. Знал, что вызовет лавину, но без нее не обойтись, лишь бы побыстрее закончить.

— Как мог пройти мой день? Будто ты не знаешь! Встречался с идиотами. Вот так день и прошел! Ничегошеньки они не соображают. Не в состоянии изменить свою политику, но теперь требуют, чтобы я поменял имя!

24

Улитки с жареным картофелем (фр.).

— Поменял имя? Зачем тебе менять имя?

— Да не мне. Сейчас объясню. Прежде тебе надо знать вот что: каждый производитель свинины, естественно, стремится на китайский рынок. Китай — крупнейший в мире импортер свинины. Спрос из Китая огромный, это растущий рынок.

— Ну и хорошо. Или?

— Да. Было бы хорошо. Но ЕС неспособен достичь с Китаем соответствующего торгового соглашения. Китайцы ведут переговоры не с ЕС, а с каждым государством в отдельности. И каждое государство полагает, что может в одиночку заключить двустороннее соглашение, оттереть остальных и в одиночку же получить побольше прибыли, но на деле Китай просто всех стравливает друг с другом. Причем ни одна страна в одиночку не потянет заказы таких объемов, о каких идет речь. Даже через много лет. Приведу пример: недавно в корпорации мне позвонили по телефону. Сколько свиных ушей может поставить Австрия?

— Свиных ушей?

— Да, свиных ушей. Звонил кто-то из китайского министерства торговли. Я отвечаю: мы в Австрии ежегодно забиваем пять миллионов свиней. Стало быть, десять миллионов ушей. А он говорит: слишком мало. Вежливо прощается и вешает трубку. Понимаешь: если Китаю требуется, скажем, сто миллионов свиных ушей, то при наличии договора ЕС с Китаем мы могли бы поставить десять процентов общего объема. Но какова ситуация? Двустороннего соглашения с Китаем у Австрии пока нет, коллективный договор со странами ЕС не обсуждается — вот и выходит, что я могу выбросить свои свиные уши, ведь в Австрии они считаются просто отходами. А в Китае свиные уши — деликатес, они пользуются колоссальным спросом, мы же выбрасываем их и радуемся, если изготовитель кошачьего корма забирает их у нас бесплатно.

— Но ведь даже при наличии соглашений производить одни только уши невозможно, для этого нужна целая свинья. Так что из-за китайского спроса на свиные уши никак нельзя выращивать и откармливать такое количество свиней — остальное-то куда девать?

— Ты что, сдурел? Тогда остального не будет. Остальное у нас сейчас. Отходы. Свиные уши — просто пример. Ведь китайцы берут не только окорока, филе, сало, лопатку, это само собой, но вдобавок еще и уши, головы, хвосты, они едят все и берут все. Мало того, наши отходы они покупают по цене вырезки. Иными словами, торговое соглашение с Китаем по свинине означало бы: на двадцать процентов больше оборота с одной свиньи, а на основе спроса — среднесрочный стопроцентный рост, то есть удвоение европейского производства свинины. Вот что такое растущий рынок, понимаешь? Ни у одной отрасли нет таких прогнозов.

— Понимаю, — сказал Мартин и устыдился этого скучливого, вымученно терпеливого, плохо сыгранного вежливого «Понимаю!». Брат посмотрел на него так, что он испугался. И поспешил сказать: — Нет, не понимаю. Раз есть такая возможность, а в Китае такой спрос, то почему…

— Потому что твои коллеги чокнутые. Не имеющие ни о чем представления. Вместо того чтобы принудить государства — члены ЕС передать Комиссии полномочия заключить с Китаем евросоюзное торговое соглашение, а одновременно субсидиями финансировать увеличение производства свинины, они просто наблюдают, как Китай играет в «разделяй и властвуй», и принимают меры по сокращению производства свинины в Европе. Комиссия полагает, свиней в Европе слишком много. Что ведет к падению цен и так далее. То есть что они делают? Меньше субсидий. Даже премиальные платят за прекращение производства. Словом, ситуация в Европе сейчас такая: перепроизводство на внутреннем рынке, ведущее к падению цен, а одновременно блокада по отношению к рынку, для которого мы производим слишком мало. Меры, продолжающие ограничивать производство, и одновременно никаких мер, чтобы выйти на рынок, где мы смогли бы продать вдвое больше.

Тем временем подали ужин.

— Как тебе свинина в вишневом пиве?

— Что? Ах да. Ничего. Так или иначе, теперь нужны инвестиции, причем такого порядка, какой одно предприятие никак не потянет. Словом, субсидии. Не сокращение. Субсидии, наступательная политика роста. Понимаешь? А вместо этого мы получаем лимиты. Защиту животных. Содержание в клетках запрещают, вменяют в обязанность вентиляцию с диффузорами. Система высокого давления…

— Даже спрашивать не стану, что это такое.

— Все это дорого. Сжирает прибыль. Вот смотри, я кое-что тебе покажу. — Флориан открыл папку, которую принес с собой, полистал, вытащил лист бумаги. — Вот: ценовые статистики ЕС по свинине за последнее полугодие. Пятнадцатое июля: падение цен в Европе — минус от восемнадцати процентов. Двадцать второе июля: достигнута низшая точка. Еще бы! Девятнадцатое августа: рынки почти без движения. Девятое сентября: цены на свинину упали на двадцать один процент. Шестнадцатое сентября: курс резко понижается. Двадцать первое октября: цена на свинину падает на четырнадцать процентов… Читать дальше?