Книжные люди
Шрифт:
— Разве он не говорил с тобой об этом? Я бы так хотела, чтобы там было больше мероприятий для читателей вроде меня.
Я пытаюсь сосредоточиться, честное слово. Но это сложно, потому что в жилах внезапно закипает ярость.
Потому что, нет. Себастиан не говорил со мной об этом. Себастиан вообще никогда со мной не разговаривает.
Итак, подытожим: в деревне будет литературный фестиваль. Фестиваль, который он возрождает. Фестиваль, который состоится уже через месяц, и о котором он намеренно не сказал мне ни слова.
А это определённо было сделано намеренно.
Не может
Моя улыбка становится такой натянутой, что кажется, будто её можно просто вырезать и наклеить на лицо. Но я держу её.
Миссис Эббот ещё немного болтает, потом расплачивается за книги, я упаковываю их в пакет и жду ровно столько, сколько нужно, чтобы она вышла из магазина.
А потом выхожу сама. Резко захлопываю дверь и приклеиваю на неё записку «Вернусь через десять минут».
Я не из тех, кто любит скандалы. Предпочитаю сглаживать углы. Никогда не провоцирую конфликты. По крайней мере, так было в отношениях с Джаспером.
Но сейчас речь идёт о моей мечте. О моём книжном магазине. И я готова сражаться за него до последнего.
Поэтому, забыв про хорошие мысли, шагаю через улицу в Блэквуд Букс, едва сдерживая ярость.
Этот магазин — просто картина из сказки. Он находится в историческом, фахверковом здании эпохи Тюдоров, а внутри — как в книгах Диккенса: старые деревянные полы, панели на стенах, встроенные книжные шкафы, которые будто стоят здесь веками. Потолки низкие, с массивными деревянными балками, а ковров столько, что ими можно застелить всю Персию.
На втором этаже, куда ведёт древняя лестница, хранится коллекция редких изданий — в специальной климатической комнате.
Честно говоря, магазин великолепен.
Но он никогда не должен узнать, что я ему завидую. А вот о том, что я в ярости, он узнает прямо сейчас.
Он стоит за огромным дубовым антикварным столом, который служит ему за стойку, и смотрит в свой тонкий, чёрный ноутбук. Даже не поднимает голову, когда я вхожу. На нём чёрная рубашка и такие же чёрные брюки. А на кончике его римского носа балансируют самые претенциозные хипстерские очки в истории человечества.
Даже когда я в бешенстве, он всё равно чертовски хорош. Его профиль — как у императора. Я умру, если он когда-нибудь узнает, что я так думаю.
— Эй! Да, — говорю я, останавливаясь перед стойкой. — Нам нужно поговорить.
Он не поднимает головы.
— Я сейчас немного занят, — говорит он, холодно-вежливым тоном.
Голос у него глубокий. И я ненавижу, что я нахожу это сексуальным.
Я игнорирую его занятость.
— Это про фестиваль. Тот самый фестиваль, о котором ты мне не сказал.
— Фестиваль — это литературное мероприятие, — отвечает он, звуча до безобразия высокомерно. Затем соизволяет поднять взгляд от экрана ноутбука, холодно глядя на меня поверх своих безободковых очков. Линзы делают его потрясающе голубые глаза ещё более потрясающими. — Он не имеет к тебе никакого отношения.
Он это сказал. Он реально это сказал. Это… дерзость.
Во мне закипает злость, растекаясь в животе, как кислота, но я не собираюсь опускаться до его уровня. Я выше этого. Я поднимусь
над ситуацией, решаю я, и продолжу атаку — вежливо, но агрессивно.Я пытаюсь улыбнуться, хотя, скорее всего, это больше похоже на хищный оскал.
— Я владелица книжного магазина. Если ты вдруг не знал. А раз уж это книжный фестиваль, то, думаю, он имеет ко мне небольшое отношение.
Его глаза блестят за стеклами очков, и какое-то время он просто смотрит на меня. На мгновение мне даже кажется, что я снова вижу ту самую искру, и сердце делает странный скачок. Потом он медленно поднимает руки и, с предельной аккуратностью, снимает очки, бережно складывает их и кладёт на стойку. Эталон важного человека, снисходительно уделяющего пару минут своего драгоценного времени несчастной идиотке.
— Это не тот фестиваль, — говорит он, как будто объясняет что-то ребёнку. — Как я уже сказал, это литературный фестиваль.
— Книги — это литература, — резко парирую я.
— Не все книги, — терпеливо возражает он.
Да чтоб тебя…
Злость сжимает мне горло, и я на секунду теряю дар речи. С момента открытия магазина я пыталась подружиться с ним, наладить контакт, хоть как-то выйти на общение, но он игнорировал все мои попытки, отмахивался от всех протянутых мной оливковых ветвей. Даже его витрины были пассивно-агрессивными. Он явно считает себя лучше меня. И теперь он намеренно вычеркивает меня из фестиваля, который мог бы быть полезен нам обоим.
— Дай мне причину, — требую я, чувствуя, как вежливость ускользает сквозь пальцы, несмотря на все мои усилия удержать её. — Одну единственную причину, почему ты не сказал мне про этот фестиваль.
— Мне казалось, я уже назвал её.
— Нет, настоящую причину.
— Это и была настоящая причина.
— Нет, не была. — Я сверлю его взглядом. — Ты специально не сказал мне.
Он тяжело выдыхает и сдвигается с места, как будто у него есть дела поважнее, чем этот разговор.
— Зачем мне это делать?
— Потому что ты невыносимый сноб, — выпаливаю я, прежде чем успеваю себя остановить.
Он лишь медленно вытягивает руку и смотрит на массивные часы на запястье.
— Это всё, что ты хотела сказать? У меня тут заказы, которые нужно срочно обработать.
— Значит, ты действительно решил остаться заносчивым ослом? — Я скрещиваю руки на груди. — Я пыталась познакомиться с тобой последние два месяца, но ты меня просто игнорировал.
— Прости, я был очень…
— Да, — перебиваю я. — Ты был очень занят. Я слышала это уже миллион раз. Но мне действительно интересно — почему ты даже не можешь просто поговорить со мной?
На этот раз в его глазах мелькает что-то новое.
— Мы сейчас разговариваем? Или ты пришла, чтобы меня пилить?
— Я бы не пилила тебя, если бы ты меня не игнорировал.
— С чего бы мне тебя игнорировать? — Теперь в его голосе появляется нетерпение.
— Не знаю, ты мне скажи.
Мы злобно сверлим друг друга взглядами, и напряжение в комнате становится почти осязаемым.
Наконец он говорит.
— Я шесть месяцев организовывал этот фестиваль, и он открывается уже в следующем месяце. Уже слишком поздно что-то менять.