Книжные люди

Это ты. Ты проблема.

Этот голос в моей голове звучит, как голос Джаспера, и, осознавая пристальный взгляд Себастиана, я стараюсь игнорировать и его, и голос, заставляя себя улыбнуться миссис Беннет.

— Спасибо, — говорю я. — Это очень ценно.

Миссис Беннет внимательно на меня смотрит.

— Когда Роуз умерла, она оставила мне коробку с вещами. Там не так много, она не была склонна хранить старые вещи. Но, думаю, теперь она должна быть у тебя.

Ноющая боль мгновенно исчезает, сменяясь волнением.

— Правда? О, да, конечно! Я бы очень хотела её забрать!

— Хорошо. Подожди здесь.

Она уходит в заднюю комнату, а мы с Себастианом остаёмся у прилавка.

— Прости, — тихо говорит он.

И больше ничего. Я не уверена, за что именно он извиняется, но ясно, что он видит — мне тяжело. Может, он просто извиняется за всё сразу.

За исчезновение моей прабабушки.

За тайну вокруг моего деда.

За то, что моя мать тоже не знала, кто мой отец, но отказалась отдать меня.

За судьбы этих женщин, истории которых потеряны, потому что некому их рассказать.

Кроме меня. А я ничего не знаю, потому что мне ничего не рассказывали.

Я чувствую себя обманутой, лишённой чего-то важного. Я не могу посмотреть на него, не могу признать его слова, иначе что-то во мне сломается, и всё это горе, которое я так тщательно отталкивала с момента приезда в Уичтри, накроет меня с головой.

К счастью, в этот момент возвращается миссис Беннет, неся небольшую картонную коробку из-под обуви. Она протягивает её мне.

— Вот. Я должна была отдать её тебе ещё несколько недель назад, но забыла, что она у меня.

Её обычно суровое лицо смягчается в улыбке.

— Думаю, Роуз бы ты понравилась. Они с твоей матерью должны были помириться. Надо уметь прощать, не стоит таскать за собой обиды.

У меня сжимается горло, и я внезапно чувствую тепло к этой строгой, но доброй женщине.

— Да, я полностью согласна. Знаете, я бы хотела ещё поговорить с вами о моей бабушке. Можно как-нибудь встретиться?

— Конечно, дорогая. Буду только рада. Ты мне скажи, когда.

Я киваю, благодарю её и, не сказав больше ни слова, выхожу из магазина.

Я чувствую, что Себастиан идёт за мной, и, когда мы оказываемся на улице, разворачиваюсь к нему. Мне хочется защитить коробку, как что-то ценное, открыть её только в тишине Портабл Мэджик.

— Спасибо, — говорю я. — Это было очень мило с твоей стороны — пойти со мной.

Его ярко-синие глаза внимательно изучают моё лицо. Он наверняка видит на нём все эмоции, и это делает меня уязвимой. Прежде чем он успевает что-то сказать, я отворачиваюсь.

— Мне нужно вернуться в магазин, — бросаю я.

— А фестиваль? Мы собирались посмотреть программу.

— Завтра, — отвечаю я через плечо и не жду ответа.

Я не оглядываюсь, шагая обратно в Портабл Мэджик. Я должна была быть с ним вежливее, но сейчас просто не могу.

Табличка «Вернусь через 10 минут» всё ещё висит на двери, и я ушла гораздо дольше, но не снимаю её.

Я осторожно ставлю коробку на прилавок. Вдыхаю.

Моё сердце колотится, и я нервничаю, хотя не понимаю почему. В этой коробке — часть моей истории, о которой я ничего не знала. Но я также знаю, что чего бы там ни было, этого окажется недостаточно.

Я никогда не злилась на маму, но сейчас чувствую, как в груди тлеет маленький огонёк гнева. Она не захотела меня оставить, и я бесконечно благодарна ей за это, но её ссора с Роуз означала, что я навсегда потеряла целую часть своей семьи.

Думала ли она когда-нибудь об этом? Догадывалась ли, что мне могло бы быть важно узнать их, что мне хотелось бы, чтобы они были в моей жизни?

Но в этом не только её вина. Я сама никогда не настаивала на ответах, потому что была слишком увлечена собственной жизнью. А теперь я здесь, и у меня есть только вопросы.

Но задавать их уже слишком поздно. Потому что её больше нет.

Прошлое важно.

Особенно потому, что мы — это сумма нашего прошлого. Мы — последствия выборов, которые сделали наши родители, и которые до них сделали их родители, и так далее.

Это имеет значение. Это даёт контекст. Это может показать нам, кто мы есть.

Я не только прошлое, я знаю это. Но я человек, который любит книги, любит истории, и история моей собственной семьи важна для меня.

Я просто никогда не осознавала, насколько важна.

Я снимаю крышку коробки.

Внутри — открытки. Письма. Разорванное ожерелье. Серебряное кольцо. Маленькая Библия. Помада. Старые бисерные браслеты. Газетные вырезки. Бирка из больницы с надписью: «Ребёнок Роуз Джонс».

Я держу бирку, и у меня сжимается горло.

Этот ребёнок — мама. И Роуз хранила её все эти годы.

Дверь, которую мама так решительно закрыла, на самом деле всегда была просто заперта. Она просто никогда не открывала её. Как и Роуз.

Я вздыхаю и берусь за газетные вырезки.

Они описывают исчезновение Кэтрин Джонс, как она пропала без следа, как долго её искали. Дни. Недели. Месяцы. Годы.

Неудивительно, что Роуз была такой сложной. Это, наверное, сломало её.

Наконец, я беру письма. Бумага кажется знакомой — тонкая, хрупкая от времени. Медленно открываю одно, и первое, что бросается в глаза, — красные чернила.

Знакомые красные чернила.

Роуз, прости. Мне нужно уйти. Я не могу объяснить, почему, но знай: твое существование — единственное, что делало мою жизнь выносимой. Ты — лучшее, что было в моём браке. Единственное хорошее.

Я хочу, чтобы ты была счастлива. Я хочу, чтобы ты нашла любовь.

Когда-то у меня была любовь, но я её упустила, потому что мне не хватило смелости. Теперь хватит.

Знай, что со мной всё будет хорошо. Знай, что меня будут любить.

Знай, что я буду счастлива.

Твоя любящая мать.

Чернила в нескольких местах размазаны, как будто кто-то плакал над этим письмом.