Князь Игорь. Витязи червлёных щитов

Владимир поднял руку.

–  Вот потому я и прибыл к вам. Всех, кто крепко держит меч, кто умеет стрелять из лука, поражать ворога копьём, должны идти в войско. А кто ещё не научился, тот обучится этому у бывалых воинов!

Ждан выступил вперёд.

–  Вербовчане все пойдут, княже! Ибо очень сильно пострадали они от половцев, и великая скорбь и жажда мести взывают к этому! Нас немного, оружия и коней у нас маловато, но будь уверен, князь, жизни своей не пожалеем, только бы отплатить как надо за свои беды и перекрыть ворогу путь на родную землю!

–  За оружием и конями дело не станет: оружие возьмёте в моих кладовых, а коней - из моих табунов!

–  Тогда, как настанет время, только дай нам знать, и мы немедля прибудем к тебе в Путивль!

– твёрдо сказал Ждан и обратился к односельчанам: - Так ли я говорю?

Вербовчане единодушно поддержали его:

–  Так, так! Все выступим на поганых! Не пустим супостатов на свою землю!

Лицо Владимира прояснилось, распогодилось: его небольшая волость выставит, как он обещал отцу, целый полк в тысячу воинов! Не столь много, как отец или старый Всеволод, но всё же целый полк! И ему не стыдно будет в своём золотом, блестящем на солнце шлеме, стать впереди под цветистым княжеским стягом.

2

Примерно в те же дни, когда юный Владимир Путивльский объезжал свою волость, киевский гридень Кузьмище вместе с сотней преодолевал нелёгкий путь из Киева до города Лубна на Суле.

Получив известие от лубенского посадника Мотыги о том, что Кончак готовит большой зимний поход на Русь, Святослав снарядил на ничейную землю между Сулой и Ворсклой сторожевую сотню.

Выехав из Киева рано в среду,- обоз в субботу вечером уже въехал через перекидной мост в Лу бен. Пока воины распрягали коней и устраивались на ночлег, Кузьмище поспешил к своему земляку и другу - посаднику Мотыге, постучал рукоятью меча в крепкие дубовые двери и, как только они открылись, шагнул внутрь хором.

В хорошо натопленной горнице, освещённой восковой свечой, сидели двое: сам посадник, плечистый рыжебородый толстяк, да кареокий смуглолицый юноша, лицом и одеждой похожий на половца.

–  Вечер добрый, друже! Неужто не признаешь?
– пробасил вошедший.

–  Кузьмище! Никак не ждал!
– воскликнул Мотыга и, вскочив с лавки, кинулся обнимать дорогого гостя.
– Ты один или с князем?

–  Один, с сотней воинов, - сдержанно ответил Кузьмище, с подозрением оглядывая незнакомца, прислушивающегося к их разговору.

–  Что же тебя привело сюда?

–  Твоя весть, друже…

–  Про Кончака?

–  Угу, - мрачно прогудел Кузьмище, недовольный тем, что Мотыга при каком-то постороннем расспрашивает его о том, о чём не всем можно знать. Не дождавшись от Мотыги объяснения, кто его гость, он спросил прямо: - А кто это сидит у тебя? Не половец ли часом?

Мотыга захохотал.

–  Ну и глаз у тебя! Действительно, половец, но не такой, как другие. Именно он принёс известие о намерениях Кончака. При нём можно не таясь говорить обо всем. Его зовут Овлур, то есть Лавр по-нашему. Он - крещёный половец. И, как я уже сказал, совсем не такой, как все они там.

Повесив кожух и баранью шапку на дубовый колышек в стене, Кузьмище сел к столу, внимательно приглядываясь к юноше, смущённому его появлением и притихшему от его рокочущего баса.

–  Так что же в нём необычного?

Мотыга налил гостю кружку медовой сыты, подвинул деревянное блюдо с варёным судаком и хлебом.

–  Овлур необычен тем, что он, хотя и половец, а наш с тобою земляк по матери и даже близкий твой родич, как я теперь узнал.

Кузьмище осушил кружку и, удовлетворённо Крякнув, кинул в рот немалый кус хлеба с судаком.

–  Что-то не припомню такого родича, - покрутил головой, работая могучими челюстями, как жерновами.

–  Я тоже не сразу признал в нём земляка, - ответил Мотыга, снова наполняя кружку.
– И не сразу поверил тому, что он рассказал. Сначала даже подумал, что это половецкий лазутчик. Хотел его бросить в яму. И только когда он сказал, что его мать переяславка, а сам он христианин, я пристальнее пригляделся к нему. «Откуда же твоя мать?» - спросил я. «С Баруча.» [78] Я чуть не подскочил на лавке: ведь я тоже родом с Баруча!…

[78] Теперь Барышивка.

Кузьмище поперхнулся и вытаращил на Овлура черные глазищи. Он был так поражён и удивлён последними словами Мотыги, что перестал жевать.

–  Так твоя мать и впрямь из Баруча?
– переспросил он юношу.

–  Из Баруча, - ответил тот.
– Её взял в полон при нападении половцев на Переяславщину мой отец Ториат, тогда ещё совсем молодой воин.

–  И давно это было?

–  Мне сейчас девятнадцать, а я у неё один… Значит, где-то лет двадцать назад…

–  Двадцать лет!… Ты слышишь, Мотыга? Это же как раз тогда, когда Баруч был дотла спален ханом Туглием! Я, молодой киевский гридень, услыхав про такое лихо, стремглав примчался домой и не застал из своих никого - ни отца с матерью, ни сестёр…

–  Я своих тоже не застал, - мрачно добавил Мотыга.

Кузьмище тронул Овлура за плечо.

–  Какое имя у твоей матери?

–  Рута.

–  Что-о?!
– взревел гридень.
– Рута? Да во всем Баруче была всего одна Рута - моя сестра!

Так выходит… А как её отца звали, не знаешь?
– засомневался он.

–  А её отца, то есть моего деда, звали Юхим, а по прозвищу - Длинный, потому, как рассказывала мама, недалеко от них жил ещё и Юхим Короткий.

Кузьмище так грохнул кулаком по столу, что вся горница заходила ходуном и из жбана выплеснулась сыта.

–  Разрази меня гром и Святая Богородица! Так получается, ты мой сестринец, ибо Рута моя родная сестра, а Юхим Длинный - это наш отец!… А?! Мотыга, что ж это делается на белом свете? Был до сих пор я безродный, как бездомный пёс, а теперь нашёл сестру и племянника!

–  Выходит, теперь ты не безродный, - сказал Мотыга.

–  А как же ты?
– спросил Овлура Кузьмище.
– Куда теперь? К матери или тут останешься?

–  К матери! Ей нельзя без меня! Я после нелёгкой зимней дороги занедужил, а вот теперь мне стало лучше. Собираюсь завтра отправляться назад.

–  Почему завтра? Поедем вместе послезавтра - всё безопасней. Доведу аж до Ворсклы, а оттуда тебе до степи, где мать живёт, рукой подать!

–  Хорошо, вуйко, поедем вместе. Я очень рад, что встретился с тобой!… Вот какую добрую весть матери привезу!…

Ещё четыре дня, теперь уже не торопясь, Кузьмище со своей сотней и Овлуром держали путь на восток по ничейной земле. Ни сел, ни хуторов нигде… Лишь в безветренных местах, по лесам и оврагам, стояли небольшие хижинки-зимовники, в которых Кузьмище оставлял по два или по три воина со всем необходимым для жизни - сухарями, солониной, мороженым мясом, крупой. На самых высоких деревьях воины устраивали виту - небольшой помост, с которого было видно на многие версты вокруг, поднимали туда большой деревянный жбан со смолой, чтобы развести огонь и тем самым подать соседней вите знак, что идут вороги. Остающиеся прощались с товарищами и начинали нести дежурство.