Князь мертвецов
Шрифт:
– На конюшню?
– впервые в голосе горничной мелькнуло что-то кроме страха - изумление и даже возмущение.
– Ты спросишь, куда!
– не выдержав, рявкнул Митя.
– Скажут - на конюшню, подашь на конюшню, ясно? Пошла, живо!
Горничная пискнула и умчалась. Теперь тетушке нажалуется.
Митя в очередной раз вздохнул - скоро дом можно будет переименовывать в «Особняк тяжких вздохов» - и мимо кухни направился к выходу на задний двор. Из распахнутых дверей пахнуло печеным мясом, розмарином и кофе по-турецки, какой варила Георгия - горьким, как предсмертные сожаления, и черным, как подол
Митя на мгновение замер перед дверь, с силой, до боли стискивая кулаки. Теперь, когда у него вот-вот появятся деньги, надежда на альвийский гардероб, и даже кухарка в доме есть... именно теперь он должен умереть и лишиться всего этого?
– Неееет ...
– тихо, сквозь зубы, выдохнул он.
– Нет!
Распахнул дверь и шагнул на крыльцо ...
Резкая темная тень, похожая на женскую фигуру с крыльями, пронеслась над его головой, на миг распласталась по камням дворика и исчезла, а с прозрачного сентябрьского неба донесся пронзительный скрипучий крик - словно где-то высоко то ли каркнула, то ли расхохоталась ворона.
Митя запрокинул голову, но в небе было пусто, только все еще яркое осеннее солнце слепило глаза. Зло скривился и зашагал к конюшне, из которой слышались голоса. Толкнул скрипучую дверь... и уже привычно напряг мышцы живота.
– Митя-я-я!
– вслед за пронзительным воплем был чувствительный толчок и прямиком ему в живот врезался вихрь рыжих локонов и ярко-розовых лент - толстушка Алевтина, младшая из сестер Шабельских, поприветствовала своего любимца. Подняла усыпанный веснушками курносый нос и счастливо расплылась в совершенно детской улыбке. Право, и не скажешь, что барышне тринадцать лет!
– Она будет расти...
– Ее будет становиться больше...
– И больше...
– ... и однажды она его затопчет!
– хором закончили Капочка и Липочка. Близняшки, старше Алевтины на год, в отличии от сестры были тонкими и гибкими, как ветки ивы, с льняными волосами и фарфоровой кожей. Человек незнающий счел бы их форменными ангелочками, а человек знающий предпочел бы отстреливаться сразу, как эти белокурые бандитки окажутся в поле зрения, что было бы благоразумно, жаль только - незаконно. И даже неприлично.
– Мы запомним вас таким, Митя!
– торжественно пообещала одна из бандиток: Капочка или Липочка - неизвестно, он так и не научился их различать.
– Прежде чем вы превратитесь в размазанный по полу силуэт, - грустно подхватила вторая.
– Капа! Липа! Не дразните сестру!
– пятнадцатилетняя Ариадна по-учительски строго поглядела на младших сестер. Строгость была во всем ее облике: собранные в тугой пучок каштановые волосы, на платье ни бантов, ни рюшей. Словно она уже сейчас стояла перед классом, а не только мечтала об этом.
– Мы не дразним, - взор у Капочки (или Липочки?) был чист и невинен, - мы пророчествуем!
– Предрекаем Митину грядущую погибель!
– вытягивая руки вперед и закатывая глаза под лоб, взвыла Липочка (или Капочка?).
Митю передернуло: про погибель
он и сам знал, и в пророчествах не нуждался.– Я тоже вас дразнить не буду, когда вы конфет попросите!
– оторвалась от Мити Алевтина.
– Просто не дам - и все!
– Алевтина! Плохо быть жадной!
Мите надоело: воспитанием друг дружки сестрички Шабельские могут заняться и без него.
– Здравствуйте, Ада!
– громко сказал он.
– Алевтина... Капочка и Липочка... о, кстати, Ингвар! Вам передавали поклон. Некий гимназист Гирш.
– Захар?
– проворчал Штольц, поднимая голову от гибкой трости, на которую тщательно, кольцо за кольцом, наматывал блестящую медную проволоку. Хмуро поглядел на сестер. Можно было подумать, что недоволен вторжением в свою вотчину, но Митя-то знал - Ингвар страдает, что здесь нет златокудрой Лидии. Митя же отсутствию старшей из сестер был откровенно рад. Лидия казалась девушкой с умом и хорошим вкусом - когда летом в имении отвергла Алешку Лаппо-Данилевского и приняла Митины ухаживания. И что же? Стоило вернуться в город - и Митя увидел ее снова с Алешкой под руку!
– Кажется, Захар, - согласился Митя.
– Он с приятелем из вашего реального училища - неким Христо Тодоровым - изволили ссориться с Алексеем Лаппо-Данилевским.
– Митя кривится!
– прокомментировала Липочка (или Капочка?)
– Митя злится!
– подхватила ее сестричка.
– Ревнует?
– близняшки переглянулись.
– Этот ваш Алешка - противный! Ревновать его еще, - неожиданно фыркнула Алевтина.
– А Лидка наша - дура!
– с явным удовольствием заключила она и по-хозяйски взяла Митю за руку.
– Аля!
– снова протестующе вскричала Ада.
– Эммм ... Даа ...
– Митя попытался высвободиться из цепкой хватки слегка липкой от сладостей ладошки.
– Да? Вы согласны, что Лидка - дура?
– ехидным хором повторили близняшки.
– Да, и вот еще что, Ингвар!
– торопливо выпалил Митя и покосился на бандиток торжествующе - не подловите!
– Ваши приятели пригласили меня завтра на... как его... кружок! В квартире над лавочкой.
Наполовину обмотанная трость едва не вывалилась из рук Ингвара. Ада дернулась. Оба во все глаза уставились на Митю.
– Вас - на кружок?
– недоверчиво повторила Ада.
– В этом есть что-то необычное?
– рассеяно поинтересовался Митя - высвободить руку почти удалось, но Алевтина тут же ухватилась покрепче.
Ада и Ингвар переглянулись.
– Не ходите, - наконец проворчал Ингвар, снова принимаясь за трость.
– Вам не понравится.
– Я люблю светские вечера.
– Вечер будет отнюдь не светским.
– Ада оскорбленно поджала губы. – Там обсуждают серьезные вопросы, а не танцуют или играют в фанты!
– Неужели барышни даже не наряжаются?
– вполне искренне удивился Митя.
Ада покраснела. Сперва горячечными пятнами вспыхнули щеки, потом лоб, закраснелся даже кончик носа! Глаза за стеклами пенсне стали несчастно-беспомощными, она стрельнула быстрым вороватым взглядом в сторону Ингвара.
Ингвар на нее не смотрел. Все смотрели на Аду - и Митя, и сестры: сочувственно, с интересом, чуть-чуть ехидно... Только Ингвар продолжал заниматься тростью и, кажется, даже тихонько насвистывал.