Князь Святослав II

–  Четыре сотни воев наберется, да вдобавок у Мстислава еще почти три сотни дружинников.

–  Ты-то почто не последовал за Изяславом, как Чудин и Тука?
– Святослав остановился перед воеводой, вперив в него острый взгляд.

Коснячко вздохнул:

–  Может, и грех, но только не по мне сие - спину перед поляками гнуть! Они хоть и славяне, но веры латинской.

–  Бог с ней, с верой, - поморщился Святослав.
– Опасаюсь я, что Болеслав окромя злата потребует еще червенские города, а братец мой пообещает их ему. С него станется!

Расспросив Коснячко обо всем, Святослав наконец отпустил воеводу на отдых.

–  А ты о чем кручинишься, люба моя?
– ласково произнес Святослав, подходя к жене.

Ода медленно подняла на мужа глаза:

–  На Киев пойдешь?

–  Не могу же я город отца и деда на поругание черни оставлять, - словно оправдываясь, промолвил Святослав.

–  Когда же ты намерен полки двинуть?

–  На днях, - помедлив, ответил Святослав, стараясь не встречаться глазами с женой.

–  А как же половцы?

–  Половцы мне в этом деле не помеха.

–  Як тому, что уйдешь ты с войском из Чернигова, а половцы… - начала было Ода.

Но Святослав перебил ее:

–  Чтоб ты спокойно спала, оставлю в Чернигове ну хоть Давыда с двумя сотнями дружинников. И Веремуда иже с ним.

–  - Только не Давыда!
– воскликнула Ода. Ощутив на себе удивленный взгляд Святослава, княгиня мгновенно приняла решение.
– Ты не знаешь об этом: Давыд постоянно добивается меня, моего тела. Понимаешь? Он делает мне оскорбительные намеки, позволяет лишнее рукам своим, когда ему случается быть со мной наедине. Я однажды уже говорила тебе об этом, тогда, в Переяславле. Помнишь? Так вот, это продолжается по сей день. Надо что-то делать, Святослав.

Князь в молчании взирал на супругу, уперев руки в бока.

–  Ты, кажется, мне не веришь?
– вызывающе спросила Ода.

–  Поверю, коль сам увижу.

–  Хорошо, я не заставлю тебя долго ждать. Сегодня вечером ты спрячешься в моей светелке за печью. Я приглашу к себе под каким-нибудь предлогом Ярослава и Давыда. Ярослава вскорости отправлю спать. И, когда я окажусь наедине с Давыдом, ты сам услышишь, какие слова он станет мне говорить. Может, и что-нибудь больше узреешь. Годится?

–  Годится!
– Святослав хлопнул в ладоши и заторопился.
– Недосуг мне, Одушка, не серчай.

–  Ступай, муженек, - прошептала княгиня, неприязненно глядя на дверь, за которой скрылся Святослав.
– Век бы тебя не видеть…

Давыд очень удивился, когда Регелинда шепотом сказала, что с ним хочет поговорить с глазу на глаз его мачеха.

–  Она ждет тебя в кладовушке, что под лестницей на женскую половину, - с заговорщицким видом добавила служанка.
– Ступай туда, но только неприметно!

Сердце Давыда затрепетало от переполняющей его радости.

«Вот!
– ликовал он.
– Моя мачеха наконец-то снизошла и до меня! А куда ей деваться? То, что не тайна для одного, не тайна для всех! Ха-ха».

Давыд вступил в душный полумрак кладовки с чувством одержанной победы.

Ода ждала его, сидя на мешке с горохом. Рядом на бочонке с медом стояла толстая зажженная свеча в медном подсвечнике: тонкий язычок пламени выхватывал из густого мрака, пропахшего мукой, мешковиной, сушеными яблоками и прочими припасами, маленький освещенный островок, вокруг которого громоздились мешки, бочки, корчаги. Давыд пробрался к этому светлому пятну по узкому проходу мимо больших берестяных туесов, стоящих рядами друг на друге.

–  Садись, Давыд, - вымолвила Ода со слабой улыбкой. Она казалась бледнее обычного. В ее лице, в сложенных на коленях руках была некая покорность, словно она отважилась на этот поступок, поборов свою стыдливость. На княгине было черное платье-сюрко, узкое в плечах и сильно расширенное книзу с глухим закрытым воротом и длинными зауженными рукавами. Длинный подол юбки был слегка подобран спереди так, чтобы на него нельзя было наступить, и задрапирован с одного боку. Из-под подола платья виднелись носки красных атласных туфелек.

Давыд молча опустился на бочонок в двух шагах от Оды. Он пожирал ее глазами, сразу подметив и бледность, и отсутствие перстней на пальцах, и волнующуюся грудь. Свой темно-красный платок Ода сбросила на плечи, открыв взору княжича золотые уложенные венцом косы и непослушные завитки на висках. Ода была прекрасна. Ее бледность очень шла ей.

Давыд хранил молчание, предоставив мачехе заговорить первой. В конце концов это она позвала его сюда!

–  Мне кажется, нам есть о чем поговорить, - сказала Ода, пронзив пасынка прямым открытым взглядом, от которого у того вспыхнули уши и щеки.
– Я вижу, ты все знаешь.

Давыд с глупой ухмылкой выпрямил спину и гордо приподнял подбородок. Что ж, примерно этого он и ожидал! Мачеха вызывает его на откровенность.

–  Вот, я перед тобой, Давыд, - продолжала Ода спокойным голосом, - можешь сказать мне в лицо все, что хочешь. Чего ты от меня добиваешься? Ведь ты же чего-то хочешь? Говори, не стесняйся. Мы здесь одни.

Давыду захотелось проявить благородство.

–  Я не собираюсь разглашать то, что знаю, - сказал он с небрежной надменностью.
– Я не болтун.

–  Прекрасно, - Ода лучезарно улыбнулась.
– Я не разочаровалась в тебе, Давыд.

–  Мне только обидно, что ты так благосклонна к Олегу, хотя я восторгаюсь тобой ничуть не меньше, чем он, - промолвил юноша, не глядя на Оду.
– Это несправедливо, видит Господь.

–  Та-ак, - с завораживающей медлительностью произнесла Ода, не спуская глаз с лица Давыда.
– Воистину, это несправедливо, друг мой. И твое замечание здесь уместно. Так, что же дальше? Договаривай.

–  Я бы хотел… хоть изредка… ласкать тебя, как это делает Олег. В тереме, в лесу, в поле: где угодно!
– выдавил из себя Давыд, залившись краской смущения.
– Обещаю тебе, ни отец, ни Олег об этом не узнают!

–  Ты полагаешь, это возможно?
– спросила Ода и как-то странно улыбнулась.

Давыду вдруг стало нестерпимо стыдно! Перед ним сидит тридцатитрехлетняя женщина, его мачеха, а он двадцатилетний юнец предлагает ей такое!

«Но Олег-то делает все это!
– мысленно одернул он себя.
– Делает и не стыдится!»

–  Я думаю, на этом свете возможно все, - сухо промолвил Давыд, исподлобья глядя на Оду.

–  Действительно, - задумчиво сказала Ода, - чего только не случается в этом грешном мире.