Князь Яблок

На церемониях он всегда старался стоять в стороне. Рядом с его громадной фигурой жрецы-заклинатели могли показаться маленькими и смешными - а для ритуала это нехорошо.

Он тоже был одним из “чистых”, и только перед сном снимал ослепительно-белый жреческий тюрбан из овечьей шерсти с налысо выбритой головы. Поэтому он мог бы приносить пищу богам и есть в верхней трапезной, на зиккурате.

Но Хаммуасипу предпочитал общество рядовых служителей. Как самый внушительный, он надзирал за порядком в пяти городских храмах. И каждый день перед вечерней службой храмовые конюхи и служанки, поварихи и гетеры сообщали ему, о чём шептались купцы и паломники и о чём молят богов горожане.

Самое важное из услышанного Хаммуасипу открывал царю. И царь не раз говорил, что эти сведения для него так же драгоценны, как гадания и гороскопы “чистых” халдеев.

За столом сидели ближайшие сотрудники Хаммуасипу - младшие жрецы, что руководили храмовыми пивоварами, поварами, кузнецами, ростовщиками, гетерами, строителями, ювелирами и другими гетерами, особого рода, каких называют ещё плакальщицами за их высокие, странные голоса. Ели сыр, вяленое мясо и зажаренных свежих тушканчиков, запивали храмовым пивом и заедали первыми плодами. По лицам было заметно, как тоскуют животы по праздничным пирам.

В молодости Хаммуасипу уже насиделся в верхнем зале с круглыми красными колоннами. Тамошние обеды были чопорными, словно служение божеству. Даже явства на столе расставили по зодиаку, и каждому из “чистых” полагалась ровно половинка яблока.

А говорили там об одном и том же - как поразил Мардук северного царя Тугдамму и многих других нечестивых правителей, как поднялся из-под воды павший было город Врат, как отстраивались там храмы и как заселялись в просторные дома при ещё недостроенных храмах новоназначенные жрецы.

И было трудно сказать, что их больше радует - возрождение древнего города, открывшее сотням юношей сокровищницу древней мудрости, чьи створки - глиняные таблички, а запоры - значки старинного письма, или то, что подобное безобразие больше не повторится и жрецами будут, как и прежде, становиться лишь законные дети жрецов.

После десятка лет лет подобных разговоров сердце Хаммуасипу радовалось даже тому, что миски с будничной едой стояли на столе в уютном беспорядке, и каждый брал что хотел и сколько хотел, не нарушая, конечно, правил для мяса и фруктов.

Закончив с пивом, Хаммуасипу вспомнил об одном важном деле. Оно было не очень срочным, но откладывать его не хотел. Вдруг послеобеденный сон может стереть догадку из памяти, и вопрос затеряется среди тяжёлых вестей, что приходят вместе с караванами. К тому же, Эришти-Айя, начальница над гетерами, сидела здесь же, по правую руку.

Жрец наклонился к ней и произнёс тихо-тихо, только для них двоих:

– Вы обещали мне о чём-то поведать.

Эришти-Айя отложила хвост тушканчика, улыбнулась и только потом заговорила.

– Обратили ли вы внимание на мальчишку, что поселился два дня назад на постоялом дворе храма Шамаша? Его имя - Шикку, и он из восточных городов..

– Что удалось тебе выяснить?

– Совсем немногое. У моих девушек он не бывал. В одни дни он уходит в город, в другие не покидает из своей комнаты. Не принимает гостей и не собирается уезжать.

– Он может ждать товаров от компаньона.

– Нет. Он не похож на торговца. Скорее, это какой-то бродячий колдун.

– Приносил ли он жертвы?

– В том всё и дело, что нет!

Да, дело выглядело загадочно.

Хаммуасипу смежил веки и представил себе странного постояльца. Он всегда так делал, чтобы проникнуть в чужие планы.

На вид лет шестнадцать-восемнадцать. Значит, уже достиг брачного возраста, но едва ли слишком опытный в житейских делах. Лицо смуглое, но это от солнца, и оттенок совсем непривычный - словно речной песок. На почти идеально круглой голове - скуластое лицо с тонким носом и чуть насмешливым взглядом из-под тонких бровей. Нет, он был не из местных. Похож скорее на мидийца или вовсе одного из тех народов, которых древние летописи называют “ордой неизвестной земли”. В последнее время таких всё больше - цари приглашают наёмников из дальних голодных земель.

Длинные руки. Одет в длинную золотистую накидку. Одежда и манеры похожи на жреческие, но голова не выбрита, а отросшие волосы цвета тёмного пива завязаны на затылке и похожи на хвост мангуста. Знает классический язык, но говорит с трудом, потому что язык не родной. Имя тоже классическое, но это мало что значит. Древние имена сейчас - как медные украшения, их носят все, кто может себе это позволить.

Странно, очень странно.

Хаммуасипу был готов простить странному гостю отказ от жертв. Пусть боги накажут его сами, когда сочтут нужным. Он готов был смириться с тем, что никогда не узнает, из какой страны прибыл этот Шикку. Выяснить надо было одно - что ему нужно в городе.

Тут была какая-то тайна, и жрецу она очень не нравилась.

– Пошли к нему Ашерту,- произнёс Хаммуасипу,- Она выяснит, на что он способен. Только проследи, чтобы они встретились не в его комнате. Важно, чтобы он почувствовал себя беззащитным.

– А вы разве не будете его допрашивать?

– Нет. На нём нет вины, а у меня нет времени. Пусть лучше Ашерту расскажет мне, кто он, что делает в городе и о чём предпочитает молчать. У неё это получится лучше. Женских чар боялись даже те, кто смело шёл в самые безнадёжные битвы. Помнишь, как Ночь смогла сковать самого Шамаша?..

Миски опустели. Сидевшие за столом смотрели на Хаммуасипу и ожидали, когда он даст понять, что трапеза завершена.

Жрец спохватился и поднялся первым. Его мысли по-прежнему были заняты северянином Шикку. Видимо, будет нужен специальный быстрый ритуал, чтобы очистить сердце перед царской аудиенцией…

– Что ты здесь делаешь?- спросила Ашерту.

Шикку стоял в северной галерее храма Иштар со светильником в руке и разглядывал барельефы.

Галерея была пустынна, за тяжёлыми квадратными колоннами лежал сухой мрак. Но совсем рядом, по другую сторону храма, шумел городской рынок.

Шикку мягко повернул голову.

– Мне показалось,- сказал он,- что я где-то видел эти фигуры.

Ашерту улыбнулась. Она была одного с ним возраста, но ниже и тоньше, а потом изящней.

Юная жрица стояла в тени, чтобы солнце не жгло обнажённые руки. Под тонким хитоном проступали соски, а пряди длинных волос разбегались по плечам, словно змеи. Она улыбнулась ещё шире и блеснула белоснежными зубами.

– Если желаешь,- произнесла она на классическом языке таким тоном, словно открывала церемонию,- я могу показать тебе росписи и в других храмах.