Княжеский отбор для ведьмы-дебютантки
Шрифт:
С той же стороны, откуда прибыли мы, подъезжает еще одна карета. И вот тут из толпы стоящих в стороне крестьян (сбежались посмотреть на такой парад невест?) выскакивает бедно одетый мужичок и с протянутой рукой бросается к только прибывшему экипажу.
Но кучер еще не успел остановить лошадей, и вместо подаяния нищий получает случайный удар оглоблей. Он отлетает в сторону, и на грязной, в заплатках рубахе его вмиг появляется красное пятно.
Кто-то из дам истошно кричит, остальные в панике отступают в стороны. Ржут лошади, плачут деревенские ребятишки.
— Какой ужас! —
Мне тоже хочется отвернуться — невыносимо смотреть на искаженное страданием и ставшее белым лицо мужика и понимать, что ты не можешь ему помочь. А еще хочется закричать: «Вызовите «скорую»!»
Есть ли в Елагинском врач? Хотя, даже если и есть, вряд ли он будет оказывать помощь нищему.
Гости в большинстве своем тоже предпочитать смотреть в другую сторону. Те же, кто посмелее, наблюдают за происходящим со смесью любопытства и брезгливости.
Мне становится тошно. Неужели, я такая же, как они?
Но чем я могу ему помочь? У меня нет никаких перевязочных материалов — ни ваты, ни бинта, ни какой-либо ветоши. А если я оторву кусок от длинной дорожной юбки, боюсь, Дубровину хватит удар, и это тоже будет на моей совести.
О своем даре я вспоминаю только, когда рубаха мужика уже насквозь пропитывается кровью, а опустившийся рядом с ним на колени старик качает головой и смахивает слезу со щеки.
Как я могла о нём забыть? Жалкое, пустоголовое создание, вообразившее себя потомственной целительницей! Что сказала бы про меня настоящая Вера Бельская, если бы оказалась здесь? Уж она-то, конечно, не медлила бы ни секунды.
Я бросаюсь к лежащему на земле мужику прежде, чем Настасья Павловна успевает понять, что я собираюсь сделать. Кажется, она кричит мне вслед.
Я опускаюсь на колени, рву рубаху на груди пострадавшего. Ткань поддается легко — настолько изношена одежда. Рану нахожу не сразу. Мужик уже не шевелится, но, кажется, дышит. Захар Кузьмич уже рядом со мной, пытается помочь, поддержать.
Наконец, обнаруживаю источник кровотечения, прикладываю к нему обе руки, пытаюсь сосредоточиться. Ах, да что же я за неумеха!
Я закрываю глаза. Проходит минута, две, три.
— Ему лучше, Наталья Кирилловна! — шепчет мне прямо в ухо Кузьмич.
Я смотрю на раненого. Он по-прежнему бледен, но дыхание его стало ровным.
Опираясь на руку Кузьмича, я поднимаюсь с колен. Платье испачкано кровью, и руки тоже в крови. Не удивительно, что остальные господа смотрят на меня с ужасом и осуждением. Но, честно говоря, мне наплевать.
За всей этой суетой я не замечаю, что ворота уже открыты. И только когда вижу, что гости начинают рассаживаться по каретам, понимаю, что мы можем продолжить путь.
Забираюсь в наш экипаж. Настасья Павловна и Ирина Николаевна шарахаются от меня как от прокаженной. А Арина мокрым платком оттирает кровь с моих рук.
— Мадемуазель, ваше поведение недопустимо! — сквозь зубы цедит Дубровина. — Не сомневаюсь, об этом сейчас же доложат его сиятельству, и он будет
обязан отправить вас домой. После того, что произошло, ни одна барышня не захочет с вами общаться! Как вы могли прикоснуться к этому отребью? Его дурной запах чувствовался даже от кареты.— Да уж, милочка, — как обычно, поддакивает ей Кольцова, — простите, но даже я сейчас не подам вам руки — пока вы не отмоетесь от этой грязи.
Мне всё равно, что они говорят и что думают. Я так устала и перенервничала, что у меня даже нет сил ответить. Да и что я могу им возразить? Мы всё равно никогда не сможем понять друг друга. Боюсь, если я им скажу, что через двести лет в России не останется аристократов, они мне просто не поверят.
Не знаю, доложили ли князю о происшествии, или изначально предполагалось, что гости захотят умыться с дороги, но в комнате меня ждет наполненная теплой водой большая лоханка. Я сбрасываю намокшее платье, говорю помогающей мне Арине:
— Его придется выбросить.
Она почему-то улыбается:
— Да что вы, барышня! Я его отстираю! Хотя вам его, конечно, носить не к лицу будет.
Она радуется, что получит в свое распоряжение добротное, нарядное и почти новое платье, и я тоже начинаю улыбаться.
Я всё-таки надеюсь, что князь не такой ханжа, как Дубровина, и он не отправит меня домой прямо сегодня. Возможно, вычеркнет из числа претенденток на свою руку и сердце, но позволит остаться в Елагинском хотя бы до охоты.
Нужно как можно быстрее приступить к поискам амулета. Вот только знать бы, где его искать.
После того, как мне — помытой и благоухающей французскими духами, — Арина укладывает волосы в скромную прическу, Настасья Павловна снисходит до разговора со мной.
— Любезнейшая Вера Александровна, вы должны пообещать мне, что впредь будете вести себя, как подобает благовоспитанной барышне. Свои простонародные замашки следует оставить в провинции. Я уже говорила вам, что у вас дурное воспитание, но в этом не только ваша вина, поэтому мой долг заключается в том, чтобы постараться исправить ваши вопиюще недопустимые привычки.
Я покорно киваю, и мое смирение побуждает ее сменить гнев на милость.
— Надеюсь, у меня будет возможность поговорить с его сиятельством тет-а-тет. Я постараюсь объяснить ему, что ваш поступок был вызван не намерением оскорбить здешнее общество, а исключительно вашими добротой и состраданием. Может быть, мы даже сумеем обернуть это в свою пользу. Но важно не допускать более нарушений правил приличия, ибо всякое терпение имеет предел.
— Сколько девиц были приглашены в поместье? — интересуюсь я.
Не сомневаюсь, Дубровина уже обзавелась нужной информацией.
— Одиннадцать, — сообщает она. — Но помимо барышень, участвующих в отборе, здесь будут и другие гости. Намечается большая охота. А вот после нее, как мне сказали по строжайшему секрету, в имении останутся только трое девушек. У его сиятельства будет возможность каждой из них уделить достаточно внимания, чтобы сделать правильный выбор. Возможно, все они будут представлены самому императору.
Настасья Павловна говорит об этом с восторженным придыханием.