Княжеский отпуск

– Чего добру-то пропадать почём зря, а?

– Оно не твоё, - сказал князь жёстко: на скулах заиграли желваки.

– Ну и ладно, не моё, так не моё - себе забери, - буркнул старший и встал.

Младший продолжал смотреть на ощерившиеся черепа и молчал.

Тут князь решился спросить о своём:

– Ну, теперь скажете, зачем той ночью в лес ходили?

– Ничего мы тебе не скажем, - ответил старший, - не велено нам.

– Это кем же не велено? Вам я велю! Ну!
– он поднёс факел ближе к старшему, и тот отшатнулся.

Шмыгнув носом и вытерев его грязной рукой, старший крикнул:

– Нельзя нам, говорю!

Князь чувствовал, что теперь надо действовать мягче, сменить, так сказать, гнев на милость. Он тихо сказал:

– В этом месте никого, кроме нас, нет, и никто не узнает о нашем разговоре, даю слово, - он внимательно посмотрел на старшего и показал рукой на драгоценности. Ждать не пришлось: старший понял тонкий намёк и бросился на колени перед скелетами. Князь посмотрел на бледного испуганного Микитку:

– Я тебя слушаю - говори смело и ничего не бойся.

По всему было видно, что Микитке самому вдруг захотелось всё рассказать, лишь бы поскорее убраться отсюда:

– Да, мы туда втроём ходили.., - начал было он, но тут же замолчал, заметив, как старший брат сердито на него оглянулся и, сжав зубы, погрозил кулаком.

– Давай, давай, не бойся, - сказал князь и подошёл ближе к нему, стараясь встать между ребятами, чтобы старший не смущал своими угрозами.

– Ну, мы, - заговорил опять младший, заикаясь и всхлипывая, - пошли ночью, как было велено...

– Кто велел?
– спросил Сергей Петрович.

– Они велели...

– Кто, они?!
– князь повысил голос.
– Клещами что ли из тебя тянуть?!

– Ну эти, каторжные которые, - Микитка старался больше не смотреть в сторону старшего и, чуть осмелев, продолжил:

– Каторжники эти пришли из лесу к нашему бате. Говорили, что он, батя-то, сродственник ему - тому, главному ихнему.

Он снова замолчал, будто вспоминая что-то.

– Ну, ну, - подбодрил его князь, - смелее!

– Ну вот он бате и говорит, главный этот, я, мол, твой сродственник, у нас деды - братья.

В это время старший, смирившись с тем, что Микитка всё равно всё разболтает, ковырялся с мертвецами и уже снимал второй перстень, отломав при этом сухой пергаментный палец.

Князь ему не мешал: пусть хоть чем-нибудь займётся, лишь бы узнать побольше от младшего.

– ...фамилия, говорит, наша - Самошины.., - продолжал Микитка.

– А вы и впрямь Самошины?

– Да, Самошины мы, - отвечал младший, глядя широко раскрытыми голубыми глазами на Сергея Петровича.

– Ну, продолжай.

– Так вот, он и говорит, что им, мол, схорониться надо до времени, покуда их государство ищет.

– Ага, государство, значит, - кивнул князь, и тут же спросил, - а как давно они к вам пришли?

– Ещё весною, мы тогда телёнка в сарай из-за печки выводили.

Микитка замолчал в ожидании следующих вопросов, готовый выложить всё как есть.

– Хорошо, - сказал задумчиво князь, - предположим, они у вас осели. А дальше?

– Дальше, батя наш стал каждый день с ними ругаться, чтобы они уходили, потому как к нам стал захаживать урядник и что-то всё выспрашивал. А батя всегда по утрам посылал нас в сарай, где старики схоронились - мы им еду носили. Один раз их главный дал Ваське по шеям, - он посмотрел на старшего и тот, по-прежнему стоя на коленях перед мертвецами, оглянулся, но ничего не сказал.

– Ну батя и начал с ним ругаться.

Князь обернулся к Ваське и, видя, как тот запихивает серебрянную цепь в карман, спросил:

– Васька, за что он тебя?

– Табаку не принёс, - пробурчал Васька, - он табак шибко любит.

Князь усмехнулся, вспомнив, как дымила короткая трубка главаря.

Микитку было уже не остановить:

– Батя их выгнал. А главный тогда орал, что он всех нас на мясо изрубит, где бы только ему саблю достать. Батя его не испужался, а только вырвал кол из плетня, да хряпнул его по спине. А другой хотел батю сзади ножом зарезать, да только батя у нас шустрый: он ему со всей дури шарахнул по ноге, а потом и по другой. Тот еле встал - главный ему помог. Так они все и ушли.

Тут Васька встал с колен (у него широко оттопыривались карманы), подошёл к Микитке и сказал: "Хватит уже!" Но князю нужно было дослушать всю историю до конца, и он махнул рукой в сторону Васьки. Микитка продолжил:

– Потом к нам приходил Семён: велел следить за домом барина, и всё им рассказывать.

– А зачем это нужно?
– спросил князь, чувствуя холодок в затылке.

– Не знаю, он не говорил.

Сергей Петрович отвернулся.

– Ладно, всё равно большего от вас не добьёшься. Надо идти назад.

Тут Васька решился сказать своё слово:

– Я хочу дальше, по этому ходу пройти!

– Дальше не надо: он в лес выходит.

– Ну в лес, так в лес, а может мы ещё чего-нибудь найдём, - не унимался Васька.

Князь усмехнулся и хлопнул по его карманам:

– У тебя и так всё забито, куда же больше?

– Ну, своя ноша не тянет!

– Ох, Васька, и жадный же ты, - князь покачал головой, - в другой раз как-нибудь.

Но Васька всё больше хмурил брови. Микитка смотрел то на Сергея Петровича, то на Ваську, в ожидании, чем закончится это противостояние.

– Оставайтесь, если хотите, а я пошёл: огонь-то у меня - далеко вам не уйти, так и будете на привидения натыкаться, - Сергей Петрович вышел из комнаты.

Младший охнул и потянул Ваську за рукав:

– Пойдём, Вась! Слышь? Пойдём!

Ваське тоже не хотелось идти в полной темноте и он, выдернув руку из цепких микиткиных пальцев, пошёл за князем.

– А какие привидения?
– спросил Микитка.

Князь не ответил, от этой болтовни снова разболелась голова.

– Ну барин, ну скажите!
– пищал Микитка.

– Сами узнаете, если будете плестись, как сонные. Давайте быстрее!

Тут Васька остановился.

– Будто дышит кто-то. Слышь?
– обратился он к брату. Тот ничего не ответил и стал хныкать.

Князь шёл не оборачиваясь. Дойдя до конца тоннеля, он зашёл в старухину комнату, дождался, пока мальчишки выйдут из подземелья и закрыл железную дверь на ключ из сображений безопасности: вдруг кто надумает прийти сюда со стороны леса.

Выйдя на улицу, мальчишки не хотели уходить, а стояли и чего-то ждали.