Княжеский отпуск
Шрифт:
Князь устало выдохнул, отвернулся, и в ту же секунду услышал глухой стук, как бревном о земь ударили. Он оглянулся - никого не было, только красноватое пятно мелькнуло за кустами. "Это всё от головы", - подумал он. Затылок и виски по-прежнему находились в цепкой хватке боли. Он лёг на тёплую траву, растянулся во весь рост и закрыл глаза. "Посплю прямо тут, авось пронесёт", - это была единственная и последняя мысль перед тем, как погрузиться во мрак.
13
Он очнулся от щекочущего прикосновения: в ухо залез мокрый собачий нос. Слышалось частое дыхание и жалобное поскуливание. Князь открыл глаза, приподнялся полусонный на локтях, огляделся - рядом никого. И в тот же миг послышался треск веток. Однако, Сергей Петрович не чувствовал никакой угрозы: он спокойно сел на примятую его телом траву и с любопытством ждал. Ну
– Здорово, служивый, - сказала она, переводя дыхание.
– Как спалось, чего виделось?
– Ничего не помню, - буркнул он, - не могу я здесь снов видеть.
– А, ну бывает, бывает.
Она села рядом. Да, выглядела она отвратительно, и запах шёл не приятный...
– Ну и где тебя носило?
– спросил Сергей Петрович.
– Да, за дружками твоими, вчерашними, бегала по всему лесу, - старуха сморщилась, как от острой боли, и отвернулась.
Князь осторожно спросил:
– Может, тебе отдохнуть надо?
Она повернула к нему измождённое бледное лицо:
– Послушай, мне сейчас и впрямь невмоготу, но поговорить есть о чём. Только ты не перебивай, - она никак не могла отдышаться.
– Ищи свой подземный ход - чем скорее найдёшь, тем лучше. Теперь главное: старикашки эти тебе не опасны. А вот ихний главный будет самым страшным твоим противником. Ты его запомнил?
Князь задумался:
– Да, в общем-то, они все для меня на одно лицо: бородатые, косматые, только ведут себя по-разному. Впрочем, думаю, не перепутаю.
– Не перепутаешь, пока он в той же самой одежонке ходит. А если переоденется, да космы вместе с бородищей своей срежет, тогда как?
Князь не знал что ответить. Он никогда не думал о такого рода перевоплощениях и полагал, что так принято делать только в театре. Но в реальной жизни - зачем?
– Да затем, касатик, что жизнь-то - она и есть театр, - усмехнулась старуха.
Тут он не захотел сдерживать любопытства:
– Я же не говорил этого вслух, правда ведь?
Она лукаво блеснула глазами, улыбнулась, как это умеют делать привидения:
– А вот догадайся: говорил или нет? Может ты и слова свои вспомнить не в состоянии, так же, как и ночные видения?
Он улыбнулся, чуть отстраняясь от неё:
– Да ладно тебе, уж этого напутать я никак не могу.
– Э нет, дружок, здесь место коварное, тёмное - кому хочешь голову заморочет.
Она посмотрела на деревья и вздохнула:
– Ладно, играть нам некогда, - она встала, молча хватаясь за правый бок, - хватит разговоры разговаривать, иди куда сказала.
Князь открыл рот: он не ожидал такой короткой встречи.
Старуха вздохнула:
– Нет у меня сейчас ни сил, ни времени всё тебе рассказывать. Ступай - ищи подземелье, может, как-нибудь свидимся. И уезжай отсюда как хочешь - хоть крыс запрягай, но чем скорее, тем лучше. Всё, кончен разговор, - и она, потирая бок, медленно побрела обратно в чащу.
Князь в недоумении проводил взглядом изчезающую худую спину в серой грубой рубахе.
"Да где же хоть одно мало-мальски внятное объяснение?! Видно, не дождаться мне разгадок", - думал он, тяжело поднимаясь на опухшие ноги. Было тихо, наступал вечер, но птицы по-прежнему звонко щебетали затейливые песни.
Бредя по душному лесу, он каким-то чудом дохромал до знакомого места, где должен быть ход. Так и есть: поросшая мхом кирпичная арка пряталась в кустах шиповника. Сергей Петрович зашёл внутрь, увидел валявшийся на земле факел, который сейчас был бесполезен, так как огня при себе не было, по причине отсутствия привычки курить. Постояв ещё не много на свету, он тихонько побрёл в чёрную одинокую глубину.
Уходя всё дальше в непроглядную тьму, князь никак не мог отделаться от навязчивой мысли, что от недостатка света можно запросто уснуть, а проснувшись, долго потом плутать по бесконечному коридору. И тут он услышал за спиной чьё-то дыхание. Когда он остановился - дыхание прекратилось. Сделал несколько шагов вперёд - опять кто-то дышит. Князь снова остановился. "Мерещится что-ли?
– подумал он, - может, я сам так дышу?" Но внутренний голос предательски молчал, не давая успокаивающих подсказок. Только смелые его ноги сами двинулись
Потеряв счёт времени, он заставлял себя не думать об опухших ногах, и продолжал движение вперёд, пока, наконец, не упёрся руками во что-то твёрдое, холодное и гладкое. "Вот - моя дверь!", - мелькнула радостная мысль и сердце запрыгало в горле. Он нащупал толстый брус и вытащил его из железных скоб. Дверь легко открылась. Князь вошёл в комнату, захлопнул дверь и закрыл её на ключ, который старуха предусмотрительно оставила в замочной скважине. Только сейчас можно было вздохнуть спокойно.
В полной темноте он прошёл к входной двери, нащупал засов и хотел было его вытащить, но тут раздался стук: сначала тихо - три раза, костяшками пальцев, потом громче - пять раз, уже кулаком. Но после этого в доски забарабанили так, будто это были десять пар сильных ног, обутых в кованые сапоги. Сергей Петрович слышал однажды из рассказов одного капитана, что где-то за границей делались особенные сапоги, где вся подошва, носок и пятка обкладывались толстыми железными пластинами, чтобы легче было допрашивать арестованных. Дикость, конечно, варварство, но это, по словам капитана, иногда помогало даже ещё до того, как сапоги касались тела обвиняемого. В данном случае, упор делался на то, чтобы сломить дух преступника одним видом грозной обуви...
Стук неожиданно прекратился, но князь услышал шорох со стороны маленького грязного оконца. Сергей Петрович вжался в стену, а его голова повернулась в ту сторону, откуда раздавались подозрительные звуки, и посмотрел невидящими глазами в то место, где чьи-то руки обшаривали стену снаружи вокруг тонкой рассохшейся рамы, а потом стали трогать и само окно. И вдруг, страшный удар разбил вдребезги немытое стекло, и с улицы донеслось частое дыхание, то самое, что он слышал в подземелье. Когда дыхание стало громче, князь уже хотел вытащить засов и им, в случае нападения, обороняться, как палицей. Но тут всё прекратилось. Послышался звук удаляющихся шагов: "кованые сапоги" уходили по дорожке, выложенной брусчаткой. Всё стихло, и только стрёкот сверчков, да отдалённое утиное крякание едва слышались через разбитое окошко.
Мгновенно князь нашёл единственный выход, только делать надо всё быстро. Он с хрустом вытащил, прижатый поднаперевшей дверью, засов, открыл её и побежал в сторону конюшни: она была где-то не далеко, впереди. Через сто с лишним шагов он подбежал к довольно крепкому сооружению, откуда шёл запах конского навоза. Подойдя ближе, князь заколотил в двери. Внутри заржали кони, а из-за двери донёсся голос конюха:
– Чего надо?
– Открой, слышишь, дружочек!
– торопливо попросил князь.
– Не велено открывать посторонним, - ответил заспанный конюх.
– Так, ведь, я не посторонний - я живу здесь уже третий день!
Ему снова грубо ответили:
– А я почём знаю, сколько ты здесь живёшь?
Князь, чувствуя, что разговор может затянуться надолго, прорычал:
– Управляющего, может, позвать, рванина?! Открыть щаж-же!
– Ага, ищи дурака!
– ответил конюх.
В князе вдруг вскипела такая ярость, что все страхи куда-то улетучились. Он пошёл прихрамывая, но уверенным шагом к особняку, и обойдя его - к парадному входу. "Не нужен мне теперь управляющий!" - со злостью думал он, и, подойдя к высокой двери, что есть силы забил в неё кулаками: ему снова померещилось звякание кованых подошв, но никого по близости не было видно.