Княжич варяжский
Шрифт:
Но первым «ляпнул» не смоленский таможенник, а Машег.
— Варт, гляди какой храбрый кабанище! — весело произнес хузарин по-словенски. — Так неуважительно разговаривать с хёвдингом. Помнится, мы убивали и за меньшее. Давай я его убью! — И потащил из чехла лук.
— Да ну его! — так же демонстративно мотнул головой Сергей. — Потом виру платить.
— Да сколько той виры? — воскликнул Машег. — За смерда-то! На топор его глянь! Это ж не воинское оружие!
Отменно сказано. Сергей сам не сумел бы лучше.
А вот нурманову красную от мороза рожу аж перекосило.
— Да ты…
—
Хорошо сказал. Спесиво. Звонко. Даже с этаким тонким привзвизгом, характерным для нервничающего юнца с ломающимся голосом.
— Ты, варяг, забываешься! — прорычал «таможенник». — Мы — хирдманы смоленского конунга! Долой с коня, варяжонок, и товар на осмотр, если не хочешь испытать гнев конунга Харальда Бирнирсона! Тор мне свидетель: я научу вас уважению! Я…
И будто поперхнулся.
Потому что мимо саней, по обочинам зимника, к голове поезда выезжала нурманская гвардия Сергея. Две дюжины увешанных оружием и ценностями хускарлов с Дёррудом и Грейпом во главе.
— Ух ты! Что я слышу! — прорычал Дёрруд побасовитее смоленского мытаря. — Неужто тебя оскорбили, мой хёвдинг? — Убийца остановил коня слева от Сергея, подвинув лошадь Наслава. — Ну наконец-то веселье! Надеюсь, в круг со мной выйдет не этот лесоруб, а тот, с серебряной пиписькой на шее?
Точно. На шее у старшего — цепка, а на цепке — серебряный знак бога Фрейра.
Сергей как-то даже внимания не обратил, но у Дёрруда на такое взгляд наметан.
Поклонник Фрейра… И какой вывод из этого можно сделать?
Вывод сделал Грейп.
— Точно, пиписька! — гоготнул он. — И мелкая какая. Небось со своей отливал!
— Такой разве отольешь! — подхватил Машег, для которого подобный «подштанный» юмор был родным полем. — Ты такую сначала попробуй отыщи! Небось, каждый раз, как этот, — Машег показал пальцем на «таможенника», — гашник развяжет, так полдня писюн свой уговаривает: вылезай, крошка, покажись! Мы с тобой большие дяденьки! Нельзя нам на штаны напрудить!
Дружный гогот напугал не только ворон, но и возниц Сергея. Оно, конечно, вроде свои нурманы ржут, а все же нурманы.
Храбрость, ярость и специфическое чувство юмора входят в обязательный список нурманского воина. А вот такое качество, как терпение, отличает только самых лучших. Поклонник Фрейра в их число не входил.
— Ты оскорбил меня, хузарский ублюдок! — заорал он, выхватывая меч и скидывая со спины щит. — Я убью тебя здесь и сейчас! Слезай с коня и познай силу моего гнева!
— Сидеть, малыш! — рыкнул Дёрруд, опережая Машега, что было непросто. — Этот воистину храбрый хирдман так хочет драться, что даже забыл, кто оскорбил его первым. А ведь это я первым заметил крысиную пипиську, которую он носит, видно, в знак уважения к крысам, потому что не славному же Фрейру посвящен этот крохотный писюнчик! Эх! — Дёрруд соскочил с коня, бросил в снег рукавицы, демонстративно сжал и разжал кулаки. — Все как я люблю! Хороший день, хорошая компания и настоящий храбрец, готовый порадовать богов своей смертью!
Посторонись, смерд, — произнес он добродушно, отодвигая замершего с открытым ртом здоровяка, уставившегося на татуированные руки Убийцы. — Ты, храбрец, вызвал меня на хольмганг! Назовись, чтобы я знал, кто познает ласку моего клинка! — И, не дожидаясь ответа ошарашенного хирдмана: — Хотя нет, не говори ничего. Богам ведомо твое имя, а мне все равно!Шикарное выступление. Сергей хорошо знал Дёрруда и видел: тот не собирается убивать смоленского хирдмана. Всего лишь поставить его и весь «таможенный пункт» в подобающую коленно-локтевую.
Да, Дёрруд не собирался убивать…
Но его противник об этом не знал. И как уже заметил Сергей, большинству нурманов хватало одного взгляда на татушки Убийцы Берсерков, чтобы утратить боевой дух. Были, конечно, и исключения. Вроде другого Харальда — Золотого. Но сейчас не тот случай.
— Погоди, друг мой! — крикнул Сергей, тоже спешиваясь. — Нельзя его убивать сразу. Все же он не сам по себе. Надо бы послать за его конунгом. Вдруг тот запретит ему драться?
— Только боги могут запретить храбрецу умереть во славу Асов на глазах у своих друзей! — пафосно заявил Дёрруд. — И только Один может запретить мне убить того, кто хочет пасть в его славу! Прости, хёвдинг, но это дела богов, а не людей!
И потянул меч из ножен.
На «храбреца» было грустно смотреть. А его «друзья» делали все, чтобы не привлечь к себе внимания Убийцы. Нурманы отважны и в большинстве готовы сражаться с противником любой силы. Но Дёрруд — это не противник. Дёрруд — это судьба.
Сергей тронул коня, раздвинул им круг, уже образованный его бойцами, остановился в двух шагах от «храбреца».
— Он не хочет умирать, Убийца. Готов, но не хочет. А я не хочу платить за него верегельд.
— Это хольмганг! — напомнил Убийца. — Тут боги решают, не мы. — Потом сделал вид, что задумался, и предложил: — Ладно. Не буду его убивать. Руку правую отрублю, и довольно. Сколько там по вашей правде за руку?
— Он — хускарл, гридень то есть. Гривны три заплатить придется, — с серьезными видом сообщил Сергей.
— Три гривны у меня есть, — сказал Дёрруд. — Но мне их жалко. А за палец сколько?
— За палец осьмушку. Все же он старший дружинник, не смерд.
— Это годится! — повеселел Дёрруд. — За два пальца, значит, где-то эйлиль выйдет? Обрублю ему большие пальцы! Ты прости, смоленский, что не сразу в Валхаллу, — повернулся он к хускарлу. — Но я все же не конунг, а простой хольд с треми долями добычи. Хотя… — Он вновь повеселел. — Попроси своего конунга объявить поединок чистым! Тогда все хорошо выйдет! Что скажешь, хёвдинг?
— Если воин хочет умереть, это его право, — рассудительно изрек Сергей. — А он хочет, иначе не стал бы тебя вызывать. Но будь этот моим бойцом, я бы расстроился. Ему — в Валхаллу, а мне, получается, нового хускарла искать. Хорошего воина найти непросто, а этот точно хороший, раз не побоялся тебя вызвать. Так что давай пока подождем с хольмгангом. Поеду к здешнему конунгу, поговорю с ним. Вдруг у него людей в избытке?
И направил коня в сторону города. Дружина потянулась за Сергеем. А за ними — санный поезд.