Кобзарь: Стихотворения и поэмы

[В каземате, 1847]

IV. «Мать не бросай!..» Перевод Р. Минкус

«Мать не бросай!» — тебе сказали — Ты бросила ее, ушла; А мать искала — не нашла, Искать с годами перестала И, плача, умерла. Давно Все стихло там, где ты играла; Собака со двора пропала, И в хате выбито окно; В заросшем садике ягнята Весь день пасутся, а в ночи Колдуют совы и сычи, Соседские тревожа хаты. И твой барвиночек крещатый Зарос крапивою, в тиши Тебя напрасно поджидает, И пруд прозрачный высыхает, Где маленькой купалась ты; А рощи грустные пусты, И пташка там не распевает — Ее с собой ты унесла. В яру криница завалилась, Засохла верба, наклонилась, Тропа, которой ты ходила, Колючим терном поросла. Куда направилась, где скрылась? На что ты дом родной сменила? В чужой семье, в чужом краю Кого ты радуешь? Кому же, Кому вручила жизнь свою? И чует сердце, что в палатах Роскошествуешь, и не жаль Тебе твоей родимой хаты… Молю я бога, чтоб печаль Тебя вовек не разбудила, Чтобы в палатах не нашла, Чтоб бога ты не осудила И матери не прокляла.

[В каземате, 1847]

V. «Зачем ты ходишь на могилу?..» Перевод М. Комиссаровой

^{209} «Зачем ты ходишь на могилу? — В тревоге мать ей говорила. — Зачем напрасно горевать? Зачем тебе ночей не спать, Моей голубке сизокрылой?» «Так, мама, так!» И вновь ходила, А мать в слезах ждала опять. Не сон-трава на могиле В ночи расцветает — То дивчина, то невеста Калину сажает. И слезами поливает, И господа просит, Чтоб послал дожди ночами И густые росы, Чтоб калина принялася, Распустила ветви. «Может, пташкою вернется Милый с того света. Совью ему я гнездышко, Прилечу и сяду Вместе с милым на калине, Защебечем рядом. Будем плакать, изнывая, Тихо напевая, Вместе утром раным-рано На тот свет летая». И калина принялася, Ветки распустила, И три года на могилу Дивчина ходила. На четвертый… Не сон-трава В ночи расцветает — То невеста с калиною Говорит-рыдает: «Широкая, высокая, Калина моя, Не водою до рассвета Поливанная! Широкие реки-слезы Тебя полили, — Их славою лукавою Люди доняли. Обижают подруженьки Подругу свою, Обижают высокую Калину мою. Обвей мою головушку, Росою умой И ветками широкими От солнца укрой! Утром найдут меня люди, Меня осмеют; Широкие твои ветви Дети оборвут». Раным-рано при долине Пташка щебетала, Под калиною дивчина Спала, не вставала; Утомилась молодая, Навек опочила… Вставало солнце над могилой, Все принимались за дела, А мать уснуть и не пыталась, Домой все дочку дожидалась И слезы тяжкие лила.

[В каземате, 1847]

VI. «Ой, как вместе три широких...» Перевод М. Исаковского

Ой, как вместе три широких Дороги сошлися… С Украины на чужбину Братья разошлися. Мать покинули родную; Тот жену покинул, Тот — сестру, а самый младший — Милую дивчину. Посадила мать-старуха Три ясеня в поле, А невестка — стройный тополь На степном раздолье. Три явора посадила Сестра при долине… А дивчина молодая — Красную калину. Ой, засохла та калина, Яворы пропали. Не поднялся стройный тополь, Ясени завяли. Не идут назад три брата, — Плачет мать родная, Жена плачет, плачут дети, Долю проклиная. А сестра искать уходит Братьев на чужбину… А дивчину молодую Кладут в домовину. Не идут назад три брата, По свету блуждают. Три широкие дороги Терном зарастают.

[В каземате, 1847]

VII. «Играя, солнышко скрывалось...» Перевод В. Звягинцевой

Н. КОСТОМАРОВУ

^{210} Играя, солнышко скрывалось В весенних тучках золотых. Гостей закованных своих Тюремным чаем угощали Да часовых в тюрьме сменяли, Синемундирных часовых. И с дверью запертой, с проклятой Решеткой на моем окне Немного свыкся я… И мне Не вспоминались ни утраты, Ни горечь пролитых когда-то Моих кровавых, тяжких слез, А их немало пролилось На поле сирое. Ни мяты, Ни чахлой травки не взошло. И вспомнил я свое село… Кого со мною разлучили? Отец и мать мои в могиле… И грустью сердце запеклось: Никто меня не вспоминает. Вдруг вижу, брат: твоя родная Старуха мать, черней земли, Как снятая с креста, шагает… И стал я господа хвалить. Хвалить его я буду снова За то, что не с кем мне делить Мою тюрьму, мои оковы!..

[В каземате, 1847]

VIII. «Вишневый садик возле хаты...» Перевод Н. Ушакова

^{211} Вишневый садик возле хаты, Хрущи над вишнями снуют. С плугами пахари идут, Идут домой, поют дивчата, А матери их дома ждут. Все ужинают возле хаты, Звезда вечерняя встает, И дочка ужин подает. Ворчала б мать, да вот беда-то: Ей соловейко не дает. Мать уложила возле хаты Ребяток маленьких своих, Сама заснула возле них. Затихло все… Одни дивчата Да соловейко не затих.

[В каземате, 1847]

IX. «Рано встали, выступали...» Перевод Н. Ушакова

Рано встали, выступали Новобранцы из села, Вместе с ними — молодыми — Девушка одна ушла. Измаялась мать седая, Дочку в поле догоняя… Догнала и привела, Упрекала, говорила И свела ее в могилу, А сама с сумой пошла. И годы протекли, село Не переменилось. Только крайняя пустая Хата покосилась; Лишь солдат на деревяшке Одиноко бродит, Он на край села приходит, С хаты глаз не сводит… Брат, напрасно! Не выглянет Дочка молодая, Не покличет мать седая, Ужин собирая! А уже для них в деревне Полотенца ткались И узорами, шелками Платки вышивались. Думал — будут жить в согласье Да господа славить, А пришлось ему навеки Надежды оставить. И сидит он возле хаты, Пусто в хате, глухо. Сумерки. Глядит в окошко Сова, как старуха.

[В каземате, 1847]

X. «В неволе тяжко — хоть и воли...» Перевод Л. Вышеславского

В неволе тяжко — хоть и воли Изведать тоже не пришлось. Но все же кое-как жилось, Хоть на чужом, а все ж на поле. Теперь и этой — жалкой — доли, Как бога, ждать мне довелось. И жду ее, и к ней взываю, Свой глупый разум проклинаю, Что нас позволил с толку сбить, Свободу в луже утопить. Подумаю — и сердце стонет, А вдруг не дома похоронят, Не на Украине буду жить, Людей и господа любить.

[В каземате, 1847]

XI. Косарь Перевод Г. Владимирского

Он полями идет, Не покосы кладет, Не покосы кладет — горы. Стегнет суша, стонет море, Стонет и ревет. Косаря средь ночи Повстречали сычи, А косарь не отдыхает; Никого не замечает — Проси, не проси.