Кофе готов, милорд

– Я даже не знаю, что круче: ваша эмоциональная магия или умение сжигать человека солнечными лучами на расстоянии глазомера.

– Перенаправление питательных веществ из земли в семена. Ну и каменные големы тоже круты.

– А как же разрыв легких внутренним давлением?

– Бр-р-р-р, мерзость! Зато теперь понятно, почему они не женились между собой – боялись, что секрет родовой силы получат другие и используют против них, не взирая на брачные союзы.

– Согласен. Интересно, если бы мои предки были бы из первородных, что бы придумали они?

– Да тоже самое, что и ты, наверное, – я некультурно фыркнула. Голова начинала изрядно кружиться ото всех этих тайн. – Хотя, учитывая их кровожадность, скорее всего, это было бы управление водой внутри людей.

– Что? – таких выпученных глаз я у него еще не видела.

– Человек на восемьдесят процентов состоит из воды. Что мешает управлять ею?

– То же, что мешает управлять молоком. Ты ненормальная, – убежденно ответил он.

– Почему какой-то воздушник смог почувствовать воздух внутри чужих легких и расширить его, а водный маг не сможет чувствовать воду? Её же объективно больше, чем кислорода. В два раза, – гадливо ухмыльнулась я, вспоминая свою училку химии. Старую грымзу удар бы хватил от таких обобщений и элементарных извращений.

– Давай отложим эту тему. Я тоже устал, ещё и эти из первой секции не уходят.

– Получается, теперь есть энное количество родов-афектов, которые могут управлять эмоциями, и знание считается общедоступным? Наверное, это было неизбежно, а несколько столетий владения уникальным секретом – достаточная плата за прижимистость. Странно только, что глава рода демонстративно открестился от этого умения.

– Именно. И вы почему-то принципиально не нравитесь неким беспринципным клятам. Пойду-ка я поищу, кто еще владеет этим даром.

– Давай, я как раз дочитаю.

О-хо-хонюшки, бедные мои глазки, читать при таком освещении очень неприятно: голова болит, воздух спертый, от прищуривания скоро морщины появятся, да еще и спать охота, как попугаю под одеялом. И голод усиливается, собака такая. Хорошо, что хотя бы люди за стенкой исчезли, оставив нас в гордом одиночестве.

Где-то глубоко в зад… гхм, в темноте что-то упало и некто голосом Ясеня завопил:

– Обводниться и не жить, ты только посмотри на это!

– Тихо! С ума сошел? – рассерженной кошкой зашипела я, подскакивая от неожиданности.

– Извини, извини. Ты посмотри, сколько тут полезного, оказывается! – передо мной бухнулась стопка папок, совсем новых на вид. – Что ты там говорила о нападениях на другие поместья? Еще как вписывается!

– Тихо, черт возьми, не хватало ещё, чтобы нас услышали. Еще пара таких криков на всю Ивановскую и нас с позором отсюда выволокут.

– Да никто нас не слышит, – с размаха шлепнулся он рядом. Радостное лицо сменилось задумчивым, а нос сморщился, будто ему кто-то предложил тухлятину на обед. – Ты чего, пара часов еще не прошла. Или живот болит?

– Ты о чём?

– О воздушных неожиданностях.

Я принюхалась. В воздухе едва уловимо ощущался какой-то неприятный запах, будто и правда что-то где-то умерло и теперь настойчиво приглашает ознакомиться со своим содержимым. Мы поднялись и начали аккуратно обходить помещение в поисках источника амбре, заглядывая в каждый угол. Головная боль усиливалась, не иначе как от голода. Или от усталости. Я еще не определилась, на что жаловаться своему сильному пятнадцатилетнему плечу.

Но нигде не было и намека на пропавшие продукты или дохлые организмы, поэтому мы вернулись к замороженной двери, согласившись, что запах идёт оттуда. В принципе, если уйти в третью секцию, то он не особо помешает, но мы здесь уже прилично, а за стеной никого нет. Чем не повод убраться отсюда?

– Как будто этот проклятый старик неделю назад не доел яйца на завтрак и теперь они гниют под столом или под ковром, – возмутился слуга, собираясь открыть дверь и выйти в первую секцию.

Мои глаза расширились от осознания, когда время будто застыло, на мгновение отрезав нас от окружающего пространства.

– Ясень, а почему нас никто не слышит? – прошептала я, пятясь от хлипкой двери. Он обернулся и посмотрел мне в глаза, разом всё поняв.

Грохнул взрыв.

Глава 27

– Кха-кха, – надсаженный кашель вырывался из меня толчками, подобно проснувшемуся вулкану, которому грозило извержение лёгких вместе с содержимым желудка.

Мелкая каменная пыль вместе с кусками штукатурки оседала на разрушенные стены, раскуроченные шкафы и разметанные документы, скрывая от моего замутненного взгляда то, что осталось от здания архива. Где-то поблизости раздался женский вой и тревожно зазвонил храмовый колокол, оповещая горожан о чрезвычайном происшествии.

Неужели я все ещё жива? Мы же не успели ничего сделать. Только дверь… Дверь, хлипкая деревянная, но укрепленная льдом дверь лежала на моем бессознательном помощнике, прикрывая его, а заодно возвышаясь надо мной, как невероятный, но выдержавший испытание щит.

Так, правая рука чувствуется, даже шевелится, как и все пальцы на ней. Левая… с трудом, но тоже шевелится. Ю-ху, я как минимум смогу получить рабочую профессию и не остаться голодной, как завещала мне мама. Правую ногу чувствую, если постараюсь, то даже смогу согнуть в колене. Левая… так, а где левая? Рука неуверенно нащупала левое бедро и я даже смогла почувствовать собственные пальцы, перебирающие ткань юбки, но ниже коленного сустава глухо, да и рука не дотягивается. Господи, я же не осталась калекой?!

Рывком сев, игнорируя боль в левом боку, куда меня благополучно скрючило при падении, я протерла глаза и уставилась на свои ноги. А-а-а, вот оно что. На ней сейчас пребывает в роскошной отключке мой помощник, придавливая ее всем своим весом вкупе с дверью, а рядом с его закрытыми глазами валяются обломки журнального столика, сломанные ручки и россыпь каких-то красивых осколков, до боли напоминающих… Артефакт!

Матерь божья! Плохо слушающиеся руки потянулись к шее, нащупав цепочку блокиратора с кулоном и висящем на ней настоящим фамильным перстнем, артефакт иллюзии тоже цел, как и фальшивый фамильный перстень. Тогда эти осколки принадлежат не мне, а человеку без сознания и, скорее всего, без личины.

– Разойтись! – рявкнул кто-то вне периметра обзора зычным голосом, от которого собравшаяся толпа синхронно отодвинулась назад. Отодвинулась, но не рассосалась.

Отовсюду послышался кашель, когда порывы ветра подхватили пыль и дым, щедро неся их в лицо зрителям, а горящие обломки шкафов и бумаг лишь разжигали любопытство зевак. Я рефлекторно покрыла себя и бессознательного Ясеня тепловым щитом и огляделась. Наверное, нужно убираться от сюда, но в голове дико звенит эхо колокола, а глаза то и дело удваивают происходящее.