Кофе и полынь

– Разумеется, точное время она назвать не смогла. Ещё бы! Я тоже не помню, в котором часу ужинал в прошлый вторник и ужинал ли вообще, – фыркнул Эллис. – Зато она припомнила, что уже начало смеркаться, когда мистер Гибсон отправил служанок убираться в подвале, а это никак не в четыре часа. В шесть, по меньшей мере! А то и позже. Насчёт испачканной юбки – любопытная деталь, которая всё меняет. Получается, что «вор» не украл одежду из корыстных побуждений, а схватил первую попавшуюся тряпку, чтобы подтереть кровь. Возможно, что и кровь графа Ллойда… Ну, это домыслы. А что совершенно точно и неоспоримо, так это то, что у мистера Гибсона есть причины всполошиться из-за того, как окликнула нашу телефонистку, мисс Белл, её подруга.

– «Конни», – вспомнила я тут же, потому что вся та воображаемая сцена до сих пор являлась у меня перед глазами, стоило только упомянуть рассказ бедной девушки. – Подруга позвала мисс Белл по имени, а убийца на другом конце телефонного провода услышал это и повторил: «Конни».

– Совершенно верно, – кивнул Эллис. – И знаете, что? У мистера Гибсона дочь зовут Корнелией. Точнее, звали: бедняжка умерла почти десять лет тому назад. Чудовищная трагедия, самоубийство во цвете лет, даже газеты писали об этом. Я нашёл выпуск «Бромлинских сплетен» с крошечной заметкой. А ещё, – он сделал паузу, – я отыскал запись в церковной книге. Запись о рождении девочки по имени Корнелия Гибсон. Родители – Альберт Гибсон и Гризельда Петерс-Гибсон… Ничего не напоминает?

Это было так очевидно, что я даже засомневалась в правильности ответа.

– Пожалуй, имена звучат несколько… по-алмански.

– Верно! – и Эллис рассмеялся. – Да, именно так. Больше детей у них не было или, по крайней мере, в этой церковной книге их не записывали. Итак, у Гибсона была дочь по имени Корнелия, она трагически погибла, и именно в память о ней он носит траурную печатку из оникса с девичьим профилем-камеей. А знаете, как сокращается по-алмански имя «Корнелия»?

– «Конни»? – осторожно предположила я.

– И снова верно. А теперь вопрос, Виржиния. – Эллис заговорщически понизил тон. – Если безутешный отец вдруг услышит домашнее имя своей покойной дочери, то какова вероятность, что он неосознанно повторит его вслух?

Я сомкнула ресницы, воспроизводя в памяти рассказ телефонистки.

«…А потом и впрямь грянул гром. То есть выстрел. Раз, два, три, четыре – четыре раза. Я, признаться, остолбенела, так и замерла с кабелем в руке… Моя подруга, которая работала рядом, верно, испугалась за меня, и закричала: «Конни, Конни, что с тобой?» – и взяла меня за рукав… А потом там, на том конце, голос громко спросил: «Конни?» – это был голос не графа, а… а… того, второго».

– Значит, вы думаете, что мистер Гибсон и был тем «вторым», которого упоминала мисс Белл? – растерянно произнесла я. – Тем, кто присутствовал при смерти графа…

Выражение лица у Эллиса стало необычайно довольным:

– Я в этом почти уверен. Осталось разъяснить крошечную деталь: какую роль играл Гибсон? Был он убийцей? Тем, кто прикрывал убийцу и обеспечивал ему алиби, прибираясь в комнате? Это ведь не одно и то же. Если Гибсон всего лишь отмывал кровь и прятал труп, то ни истинных целей убийцы, ни даже его настоящего имени он мог и не знать. Арестуем его сейчас – спугнём настоящего виновника… Так что пока я приставлю к Гибсону надёжного человека… может, даже позаимствую кого-то у вашего маркиза, уж его-то люди мастера слежки и скрытого наблюдения. И ещё кое-что меня тревожит, Виржиния. Связь.

На сей раз я поняла всё без подсказок, потому что мне тоже в голову пришла подобная мысль.

– На первый взгляд, мистер Гибсон и граф Ллойд никак не связаны, – кивнула я. И задумалась: – И ещё шантаж, вернее, предполагаемый шантаж. Граф Ллойд ведь пытался связаться с человеком, который помогает в деликатных ситуация, так?

– Так, – согласился Эллис. – И это укрепляет меня в мысли, что даже если Гибсон – убийца, действовал он не один… Мне кое-что не понравилось в некрологе юной мисс Гибсон, так что я просмотрю ещё несколько газет за тот же период. Если там было что-то громкое, уверен, что об этом писали. Перья у журналистов тогда, уж поверьте, были наточены даже острее, чем сейчас… И ещё все обожали убийства и убийц! Душители, потрошители, костоломы – тогдашняя публика, прочитав одну кровавую статью, тут же просила другую. Так что пожелайте мне удачи, – подмигнул он.

Я сделала это от чистого сердца; Эллис ушёл, пообещав держать меня в курсе новостей. Оберег-узелок, который на протяжении разговора так и лежал на столе, выглядел таким маленьким, таким ненадёжным…

«Пожалуй, – пронеслось в голове, – удача понадобится всем нам».

Так сложилось, что в последнее время на свидания приглашал меня Лайзо, я же просто ждала знака, который предскажет нашу встречу. Так, пожалуй, безопаснее; когда один колдун выбирает место и время, прокладывает надёжный путь, то другой уже не сможет вмешаться.

Но сейчас всё вышло иначе.

После нападения на Мирея несколько дней я была сама не своя. Спала дурно; долго засыпала и много раз за ночь просыпалась. Доктор Хэмптон рекомендовал успокоительные капли или хотя бы травяной отвар: традиционную смесь мяты, тимьяна, душицы и ещё с полдесятка растений от Зельды он не просто счёл безопасной, но и одобрил. Но всякий раз, когда рука тянулась к флакону, я невольно вспоминала «сердечное лекарство» Мирея, а ещё ту настойку, которую Элси Тиллер подлила моим родителям в ужин тем роковым вечером…

И просто не могла.

Это могло продолжаться ещё очень долго, если б одним прекрасным вечером – вскоре после разговора с Эллисом – за ужином передо мной вдруг не появилась чашка какао со сливками вместо обычного чёрного чая. Какао пахло ванилью и немного жжённой карамелью; белая шапка из взбитых сливок медленно оседала. Мальчики Андервуд-Черри очень любили такое лакомство, но Клэр считал, что не стоит их слишком баловать, а потому приказывал повару приготовить его лишь изредка – когда мальчики очень хорошо себя вели или нуждались в ободрении.

– Что?.. – пробормотала я, разглядывая чашку.

Аромат был умопомрачительный, к слову; издали, с детской стороны стола, он ощущался иначе.

– Вы очень хорошо потрудились, дорогая племянница, – вкрадчиво заметил Клэр, даже не глядя на меня. – А с высоты прожитых лет смею заметить, что ничто так не укрепляет дух и тело, как отдых.

– Похоже на сарказм.

– Это он и есть, и я рад, что вы ещё в состоянии различать такие тонкости. Допьёте свой какао – и ступайте спать.

– Но ещё только половина десятого! – возмутилась я, собираясь добавить, что в такое время начинается, как правило, званый ужин или приём, а в постель ложатся дети, которым не место среди взрослых развлечений, вроде разговоров о политике. – Я нарочно вернулась пораньше, чтобы ответить на письма и изучить отчёт с фабрики!

– Вот завтра и изучите, – откликнулся Клэр. – А что касается отчёта, то можете передать его мне. Нисколько не рисуясь, сообщаю, дорогая, что в финансах я разбираюсь не хуже вас, и моя перчаточная лавка, а также некоторые другие, гм, заведения вполне процветали.