Когда мое сердце станет одним из Тысячи

— И то, и другое.

— Эти вещи мешают тебе или тревожат?

— Да.

Доктор Эш кивает и делает еще несколько записей.

— Из-за этого, должно быть, тебе было очень сложно в школе.

Сердце быстро бьется. Может это наконец доктор, который на самом деле слушает меня. Может, он примет меня всерьез и поможет, вместо того чтобы думать, что я сама во всем виновата.

— Да.

Он наклоняется ко мне и говорит очень низким и серьезным тоном:

— Мне нужно, чтобы ты ответила на этот вопрос как можно честнее, даже если тебе кажется, что мне может не понравиться ответ.

Я киваю.

— Эти голоса когда-нибудь велели тебе кого-нибудь ударить?

У меня начинает колоть затылок и волосы встают дыбом. Что-то изменилось. Он смотрит на меня чересчур пристально. Есть что-то пугающее в его открытом выражении лица, он словно пантера, готовящаяся к прыжку. Я не знаю, почему он задает мне подобный вопрос, но чувствую, что любой мой ответ будет неправильным.

Я смотрю в стену.

— Я больше не хочу об этом говорить.

— Почему?

Я ничего не произношу.

Он продолжает задавать вопросы, но я не отвечаю. Наконец доктор Эш приглашает в кабинет маму. Она сидит вцепившись в ручку сумки. У нее сегодня макияж, чего почти никогда не бывает. Ее губы словно нарисованы ярко-красным карандашом, а влажные глаза выделяются на фоне черно-синих кругов, похожих на синяки.

— Мисс Фитц… мой вопрос может показаться странным, но вы могли бы мне что-то рассказать об отце Элви? Вы говорили, что уже некоторое время с ним не общаетесь? Каким он был? Он когда-либо вел себя необычно?

— Необычно? — она сжимает губы, размазывая помаду. — Он был… несколько эксцентричен, я бы сказала. У него были разнообразные идеи о заговорах, и государстве, и химических следах в небе. Я никогда особо не понимала, о чем он говорит. Я даже старшую школу не закончила, — она издает слабый смешок.

— Расскажите подробнее, — говорит доктор Эш. — Он когда-либо применял насилие?

Улыбка сползает с ее лица.

— Он никогда не поднимал руку ни на меня, ни на кого-либо еще. Он был не такой человек.

Доктор Эш выжидающе глядит на маму.

— У него было ужасно переменчивое настроение, — говорит мама. — Когда оно становилось очень плохим, он начинал кричать, критикуя всех и вся. Он переворачивал столы и стулья. Было… страшно. Но он никогда не бил меня. И после этих вспышек всегда подолгу извинялся. Он говорил мне, что я была самым светлым человеком в его жизни.

— Понятно.

— Он ушел от нас, когда Элви была еще младенцем. Он сказал, что не готов к роли отца, — она отводит глаза. — Было очень тяжело.

— Хм, — произносит врач. — А он когда-нибудь обследовался у психиатра?

— Нет, почему вы задаете эти вопросы?

— Я пытаюсь понять, могут ли быть у Элви какие-то родственники с шизофренией.

— Что? Нет! Вы же не думаете, что она… О боже! — Мамино лицо становится бледным, она впивается в подлокотники кресла, словно боясь упасть. — Нет, этого не может быть. Никто из врачей не говорил ничего подобного.

Я извиваюсь в кресле.

— Эта болезнь редко проявляется у детей ее возраста, — говорит доктор Эш, — но такие случаи есть. И это наследственное.

Мама прижимает руку ко рту и закрывает глаза.

— Возможно, мы обнаружили ее на ранней стадии, — говорит он. — Я не могу быть в этом уверен, потому что она отказывается отвечать на вопросы. Но, основываясь на том, что она мне рассказала, и вспышках ее агрессии, я думаю, что лучше перестраховаться.

— Что мне делать? — шепчет мама.

Доктор Эш бросает на меня взгляд, затем отводит.

— Я могу выписать вам рецепт на новое лекарство. Помимо подавления любых галлюцинаций и психотических срывов, оно должно способствовать эмоциональному выравниваю, которое в данном случае — желательный эффект. Оно ее стабилизирует, так сказать.

Я уставилась на свои ноги.

— У меня нет никаких проблем.

— Мы пытаемся тебе помочь, — говорит доктор Эш.

Меня тошнит. Я думала, он другой, но я ошибалась.

— Мне не нужна ваша помощь. Я никогда не просила мне помогать. Я просто хочу, чтобы все оставили меня в покое.

— Элви, пожалуйста, — говорит мама тихо. — Просто сделай, что он говорит.

Я опускаю голову.

— Если у вас возникнут какие-то проблемы, — говорит доктор Эш, записывая что-то на листочке, — позвоните мне.

Я пью таблетки. Я не хочу, но мама умоляет меня.

В следующие несколько недель меня поглощает черный туман. Я принимала лекарства и раньше, но эти таблетки ни на что не похожи. Они притупляют мысли и чувства. Мне кажется, словно я хожу в водяном пузыре, сквозь который приглушаются голоса людей и все становится размытым и шатким. Я смотрю на себя со стороны, когда одеваюсь, съедаю свой завтрак и хожу как лунатик день за днем. Ничто больше меня не тревожит, потому что ничто больше не имеет значения.

Где-то глубоко, под туманом, есть часть меня, которая все еще может чувствовать, и она ненавидит этот туман.

Каждое утро мама заставляет меня принимать таблетку за завтраком, она заставляет меня открыть рот, чтобы убедиться, что я проглотила лекарство. Я прячу таблетки под языком и после выплевываю их в раковину, но мама узнает о моей уловке и начинает проверять мой язык. Тогда я глотаю таблетки, а потом вставляю два пальца в рот и вызываю рвоту в ванной. Мама слышит это и теперь пускает меня в уборную только через два часа после завтрака.

Из-за таблеток мне сложно думать, но я понимаю, что нужно найти способ выбраться из этого, иначе я буду так чувствовать себя всегда.

Когда наконец меня осеняет, решение кажется до смешного простым. Я нахожу витамины, которые выглядят точно так же, как мое лекарство, и покупаю несколько упаковок на карманные деньги. Однажды ночью, когда мама спит, я спускаю все таблетки в унитаз и засыпаю в баночку витамины.

Сработало. Мама думает, что я принимаю лекарство, а туман постепенно рассеивается.