Когда мое сердце станет одним из Тысячи
Шрифт:
Люди расходятся. Мисс Нэлл заталкивает Тоби в комнату отдыха, затем суетливо выбегает в коридор, бормоча что-то себе под нос.
Прежде чем я успеваю спросить у нее хоть что-то, она исчезает в своем кабинете, хлопая дверью. Я жду несколько минут, затем прижимаю ухо к деревянной двери, прислушиваясь.
— Да? Нет, он в порядке… Ваш мальчик в порядке. — Пауза. — Давайте не будем говорить о юристах. Это была простая случайность. Я уверена, что мы сможем договориться. — Снова пауза. — Послушайте, мы не можем нести ответственность, если сотрудники нарушают порядок. Тоби несколько раз предупреждали, что входить в клетку нельзя.
Мне
Он сидит на ветке, невредимый. Кровавые следы блестят на его длинных изогнутых черных когтях. Когда я подхожу к нему, он издает низкий горловой звук: гу-рук!
Я сажусь на землю рядом с клеткой и долгое время не двигаюсь…
Когда я приезжаю на работу на следующий день, на моем парковочном месте стоит белый грузовик. Я пытаюсь вспомнить, для чего он. Грузовик, доставляющий еду, — желтый, ветеринарные препараты — зеленый. А этот я никогда не видела.
Я отмечаюсь в главном здании и иду по мощенной булыжником дорожке между берез. Когда подхожу к клетке Шанса, моя грудь сжимается. Клетка пуста.
Я сразу же бегу в главное здание, в кабинет мисс Нэлл. Ее дверь не заперта, она склонилась над столом, читая дешевый любовный роман. Когда дверь внезапно распахивается, она подпрыгивает.
— Элви? Какого черта?
Я останавливаюсь, только когда мои коленки упираются в ее стол. В ее плечах появляется напряжение.
— Послушай-ка, ты не можешь вот так врываться в мой кабинет и…
— Где Шанс?
Она меняется в лице и вздыхает.
— Я не могла оставить птицу после того, что случилось. Он был слишком агрессивным, слишком непредсказуемым.
— Шанс не виноват в том, что случилось, — говорю я, произнося слова как можно более спокойным голосом. — Он просто запаниковал. Я знаю его. Он не хотел ранить Тоби.
Она трет переносицу.
— Дело не в том. Родители мальчика набросились на меня с пеной у рта. Его мать — до чертиков богатый адвокат, отец — врач, а их драгоценный малыш вернулся домой с пятью швами на руке. Они хотели крови. Мне нужно было что-то предпринять.
Пока она говорит, в моем животе все глубже разливается холод.
— Где Шанс.
Она отводит взгляд.
— Слишком поздно, Элви. Его нет.
Я наклоняюсь вперед и ставлю руки на стол.
— Где. Он. Сейчас.
Она сжимает свои накрашенные красным губы в тонкую, почти невидимую линию и крепко сжимает пальцами книгу. Полуобнаженный мужчина в шляпе ковбоя таращится на меня с обложки.
— Мне что, вызвать охрану?
Я мелко и быстро дышу. Я начинаю осознавать, что произошло, и моя голова становится легкой.
— Вы убили его, — шепотом произношу я.
Она замирает. На ее щеке вздрагивает мышца. Когда она начинает говорить, голос звучит пугающе мягко:
— Я поступила ответственно. Шанс был нездоров…
— Неправда.
— Он был ментально болен, — срывается она. — И ему не становилось лучше. Усыпить его было милосердием.
Мне хочется кричать.
— Вы убили его для собственного удобства.
Ее лицо бледнеет, затем вспыхивает, а глаза сужаются.
— Ты думаешь, я этого хотела? У меня не оставалось выбора. Эти богатеи закрыли бы нас. Одна психованная птица не стоит
моего благополучия… не говоря уже о моих сотрудниках! Что бы ты делала, не будь у тебя этой работы? Что ты вообще знаешь?— Я знаю, что вы несли ответственность за Шанса. — Я делаю все только хуже, но уже не могу остановиться.
На ее виске пульсирует вена.
— Ну это не твой зоопарк, и не тебе пришлось сделать этот звонок. А мне. Это произойдет, и ты ничего не можешь сделать.
Произойдет. Это значит, что он еще жив. Значит, еще можно этому помешать. Тяжело дыша, я разворачиваюсь, чтобы выйти из кабинета, но голос мисс Нэлл меня останавливает:
— Мы еще не закончили, сядь.
Я стою, ноги словно вросли в землю. Сердце бешено колотится о грудину.
— Если ты сейчас уйдешь, можешь не возвращаться. Я дала тебе столько возможностей, Элви. Я прощала любую ошибку, любое глупое замечание, которое ты делала посетителям, потому что мне было тебя жаль. Но больше я не дам тебе шанса. Если ты сейчас же не сядешь, можешь распрощаться с работой.
Мои ногти впиваются в ладони, так что боль пронзает руки.
Я выхожу.
Ослепительно-белый солнечный свет льется на меня, пока я иду через зоопарк на парковку. Заведенный грузовик все еще на месте. Рядом с ним курят и разговаривают двое мужчин.
Я сажусь в машину и наблюдаю за ними, сердце бешено колотится. Мужчины садятся в грузовик. Он медленно выезжает с парковки. Я выжидаю несколько секунд и еду следом.
Как во сне, я еду за грузовиком мимо домов и полей по длинным, одиноким шоссе, держась на расстоянии, чтобы остаться незамеченной. У меня нет плана. Я даже не знаю, куда они едут, все, что я могу, — просто ехать следом.
Наконец грузовик останавливается перед маленьким серым зданием без окон. Небо стерлось за черными тучами.
Я останавливаю машину возле забегаловки с пончиками на другой стороне улицы и наблюдаю в зеркало заднего вида, как они паркуются, вылезают из кузова и открывают задние двери грузовика. Отсюда не видно, что находится внутри. Мужчины обходят машину вокруг и исчезают за зданием, вероятно зайдя через задний вход, чтобы взять тележки для разгрузки. Я выхожу из машины и перебегаю улицу. За зданием я вижу огороженную зону, покрытую некошеной желтой травой. Посреди нее стоит маленькая кирпичная конструкция прямоугольной формы, похожая на склад.
Подойдя ближе, я чувствую специфический запах — холодный, мертвый, пепельный. Я еще раз смотрю на склад. В нем маленькая железная дверь, слишком низкая, чтобы в нее в полный рост вошел человек. Кирпичи по краям склада покрыты сажей. Внизу у основания двери на одном округленном кирпиче какой-то ржавый след. Волосы на затылке встают дыбом. Это совсем не склад. Это крематорий.
От злости у меня звенит в ушах. Перед глазами плывут черные пятна.
В смерти как таковой нет ничего необычного, я это знаю. Каждый день я кормила Шанса мертвыми мышами. Я видела по телевизору, как хищники раздирают газелей. Но это — другое. Здесь убивают не для еды, не для того, чтобы выжить. Здесь животных, сочтенных бесполезными, уничтожают, сжигая дотла, не остается даже костей. Ржавый след на кирпиче, кажется, разбухает, заполняя все вокруг, затем растворяется в вихре из красного и серого. Все цвета сливаются в черный. Я крепко закрываю глаза и, прижимая руки к вискам, отхожу назад.