Когда мое сердце станет одним из Тысячи
Шрифт:
«Я справляюсь, — отвечаю я. — Но вообще-то, чтобы учиться физике, учитель не нужен. Каждый может найти информацию, стоит только захотеть. А читательский билет стоит гораздо меньше, чем колледж».
«Ха-ха, ну вот я учусь в колледже и готов подписаться под твоими словами, — отвечает он. — Физику я, правда, не изучаю. Я больше по гуманитарным наукам. В качестве обязательного предмета по точным наукам я выбрал нейробиологию, потому что думал, там будет про то, как мы мыслим и что делает нас людьми. Но чаще это просто „запомните вот эти 50 процессов, которые задействованы в движении глаза“. Довольно занудно».
«Звучит не
«Мы все еще многого не знаем о том, как работает мозг, правда ведь?»
Я обещаю себе, что поболтаю еще несколько минут и выйду из Сети.
Мы разговариваем о восприятии и природе реальности, потом начинаем обсуждать правду и то, как чужое мнение влияет на наши убеждения. А это, в свою очередь, приводит нас к разговору о том, как взрослые врут детям.
Мы рассказываем друг другу, как узнали, что Деда Мороза не существует: он заплакал; меня же эта новость оставила равнодушной, потому что представить, как волшебный, всезнающий толстяк влезает в мой дом каждое Рождество, мне и так было трудно.
Я рассказываю ему, как в детстве мне говорили, что с медом и долото проглотишь, что на самом деле не то чтобы ложь, а скорее, поговорка, которую не стоит воспринимать буквально. В детстве я долго не могла понять разницу, а мед до сих пор есть не могу, потому что представляю, как вместе с ним в горло и пищевод проникают столярные инструменты.
Я узнаю, как ему мама в детстве говорила, что гром бывает оттого, что ангелы играют в боулинг. А полумесяц — это ноготок на руке Бога.
Я отвечаю, что Луна — это шар из железа и камней, и она движется от нас все дальше и дальше. Каждый год она отдаляется на 3,8 сантиметра. Мы ее скоро потеряем.
«Да ты пессимистка», — пишет он.
«Ну это всего лишь факт», — отвечаю я.
«Но ведь 3,8 сантиметра — это же вообще ничего. Вряд ли что-то существенно изменится, как думаешь?»
«На ближайшие миллионы лет, скорее всего, нет. Может, человеческая раса исчезнет к тому моменту. Но все же некоторые вещи только кажутся нам незыблемыми. Солнце, например, когда-то расширится, поглотит всю Солнечную систему и погибнет».
Повисает пауза.
«Красивая ночь, — присылает он сообщение. — В смысле луна. Ты ее видишь из окна?»
Я выглядываю. Луна почти полная, а вокруг нее дымчатое кольцо света.
«Да».
«Если она отдаляется, — пишет он, — нужно любоваться ею, пока она здесь».
Облака медленно проплывают мимо луны, то погружая мир во тьму, то снова озаряя его призрачным мерцанием.
«Тебе не стоит тут засиживаться со мной, — пишет Стэнли. — Я понимаю, что уже поздно, и тебе, наверное, пора в кровать».
Я смотрю на часы — 4 утра:
«У тебя бессонница, да?»
«Хаха, ну ты меня раскусила. Да, не горю желанием снова ворочаться в кровати».
Я его отлично понимаю. Нет ничего хуже, чем в четыре утра лежать вот так в одиночестве, с бессонницей, под тиканье будильника, эхом раздающееся в голове.
«Я могу посидеть с тобой, если хочешь», — неожиданно для самой себя пишу я. Но на самом деле я просто хочу с ним еще поговорить. Это оказалось удивительно затягивающим процессом.
«Спасибо, но я не хочу, чтобы ты из-за меня была завтра как выжатый лимон. Мне и самому стоит хотя бы попытаться уснуть. У меня занятие утром, и я не хочу сидеть на нем как зомби».
«Тогда я пришлю
тебе запись альфа-волн. Их используют для медитации, но я их слушаю, чтобы уснуть. Иногда помогает».«Спасибо, это очень мило с твоей стороны:)»
«Я тут особо ни при чем».
«В любом случае спасибо!»
Я загружаю треки, отправляю ему ссылки и выключаю мессенджер. Некоторое время я сижу тут же, на диване. Луна просвечивает сквозь занавески. В комнате очень светло. Я встаю, растягиваю пальцы и прижимаю ладонь к окну, закрывая переливающийся шар, словно я могу поймать его сияние.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Мертвая мышка лежит на моей защищенной перчаткой ладони. Я очень медленно протягиваю руку.
Шанс нахохливается, разглядывая меня. Я вижу свое отражение в его точно стеклянной выпуклой роговице. Одним резким движением он хватает мышь, прокалывая ее желтыми когтями, и вытягивает кровавый кусок мяса клювом. От восторга меня пробивает дрожь. Он впервые взял еду из моих рук.
Ястребиные когти могут оказывать давление более чем в семьдесят килограмм, они созданы, чтобы крепко ловить и обездвиживать жертву. Даже с одним крылом он мог меня серьезно ранить. Но он не станет этого делать, если я не буду резко двигаться и не напугаю его. За последние две недели он стал гораздо больше мне доверять. Хочу скорее рассказать Стэнли о своем успехе.
Странно, насколько привычными стали эти разговоры, как быстро и просто он стал частью моей жизни.
Шанс разделывается с обедом и зевает. Перья на его горле кремово-желтые с коричневым в черную крапинку. Когда он расправляет свое единственное крыло, солнце пронизывает его пуховые перья, делая их почти прозрачными.
Я смотрю на часы: мне тоже пора обедать. Стянув и вернув на место перчатки, я мою руки и забираю из машины пакет с обедом. Я возвращаюсь к главному зданию, где находится комната отдыха для персонала. В коридоре перед входом замираю: в комнате отдыха кто-то есть, через дверь слышно, как там разговаривают. Я узнаю голос Тоби и другого сотрудника, молодого человека со сросшимися бровями, чье имя никак не запомню.
— Ну не знаю, чувак, — говорит Монобровь. — Она странная какая-то.
— Я не то чтобы собираюсь звать ее на свидание, — отвечает Тоби, — просто у нее классная задница, я бы ее шлепнул.
— У нее разве не аутизм или что-то такое?
— Ну и что, она теперь трахаться не может?
— Гадость! — отвечает Монобровь. — Да ты больной, чувак!
Тоби смеется.
Я беззвучно отхожу, выбегаю из здания и прислоняюсь к стене. Мое сердце бьется быстрее обычного. Под кожей неприятное дергающее ощущение — чувство, возникающее всякий раз, когда я случайно подслушиваю, как люди обсуждают меня за моей спиной. Чувство голода испаряется, я выбрасываю сэндвич, берусь за метлу и совок и начинаю подметать дорожку.
После работы я еду сразу домой. С тех пор, как я начала переписываться со Стэнли, я перестала ходить в парк. Он туда больше не приходит, а без него парк кажется опустевшим.
Сегодня среда, моя встреча с доктором Бернхардтом в четыре часа.
На этот раз я не хочу быть застигнутой врасплох и к его приходу привожу квартиру в порядок: все поверхности чищу с «Лизолом» и закидываю грязные вещи в кладовку. Я купила упаковку апельсинов, поэтому он не сможет вменить мне недостаток фруктов и овощей на кухне.