Когда мое сердце станет одним из Тысячи

Он крепче сжимает костыль. Глубоко вздыхает и трет бровь:

— Прости, просто это так неожиданно.

Мое дыхание учащается. Я снова вытаскиваю из кармана кубик Рубика и начинаю его крутить. Этот взгляд. Я уже видела такой взгляд. Голоса бывших одноклассников звенят в черепной коробке: «Чудила».

Я быстрее кручу кубик. Пальцы скользкие от пота. Кубик выскальзывает и отпрыгивает на землю, но я его не поднимаю.

Стэнли молчит уже тридцать секунд. Меня начинает мутить.

— Ну давай же, — шепотом произношу я, — скажи это!

— Что?

— Что я ненормальная. — Слова получаются жесткими и напряженными. Это плохо. Нужно убираться, пока ситуация не стала хуже. Я вскакиваю на ноги и ухожу.

— Подожди!

Я не останавливаюсь.

Он зовет меня и идет следом. Вскоре он начинает задыхаться. Походка у него неровная, перебиваемая глухими ударами костыля. О чем он только думает, пытаясь угнаться за мной со сломанной ногой. Я оборачиваюсь ровно в тот момент, когда его нога поскальзывается на грязи и он теряет равновесие.

Мое тело реагирует прежде, чем я успеваю что-либо понять. Я бросаюсь вперед и ловлю его. Он заваливается на меня, хватая воздух ртом. Сердце его бешено колотится в грудной клетке. Кажется, что крохотное животное, посаженное в коробку, бьется о стенки, пытаясь выбраться. Уже не помню, когда последний раз я оказывалась так близко к кому-то, чтобы услышать сердцебиение.

— Ты в порядке? — спрашивает он, задыхаясь.

— Да, — отвечаю я, тоже едва дыша. Странно, что он спрашивает меня, хотя это он поскользнулся.

Я понимаю, что наши тела соприкасаются по всей длине, и меня бросает в панику. Я отдергиваюсь, беру с земли костыль и передаю ему, ни разу не подняв взгляд. Затем я разворачиваюсь и собираюсь идти, но он хватает меня за запястье. Все мое тело деревенеет от шока.

Я смотрю, как его пальцы сжимают мою кожу. Я прерывисто и резко дышу, его пальцы проникают сквозь кожу, в кости, в мою ДНК.

Когда я начинаю говорить, голос звучит низко и хрипло:

— Отпусти.

— Элви.

— Отпусти.

— Ты не ненормальная, — говорит он твердо.

Внезапно мои стопы врастают в землю.

Он смотрит на свою руку, которая все еще сжимает мое запястье. Очень медленно, словно с большим усилием, он по одному разжимает пальцы. Я отдергиваю руку и прижимаю ее к груди, кожа все еще горит в том месте, где он меня касался. Но я не убегаю.

Кулаки разжимаются. Головокружение волной прокатывается по всему телу, и появляется ощущение, словно из меня вышибли дух.

— Давай это обсудим, — говорит он. И добавляет негромко: — Пожалуйста.

Мы возвращаемся на лавку и садимся. Я обхватываю колени, плечи напряжены, взгляд устремлен на мои поношенные черные кроссовки.

— Если не хочешь заниматься со мной сексом, можешь просто сказать. Я не обижусь. Я не потому так отреагировала. Это из-за того, как ты на меня посмотрел… — Я делаю вдох. — Неважно.

Он закусывает нижнюю губу. Кулаки, сжимающие костыль, побелели.

— Слушай, я не то чтобы не хочу. Но я не думал, что ты просто возьмешь и спросишь. Люди обычно до этого ходят на несколько свиданий.

— Ну у людей и на одну ночь бывают свидания.

— Да, но это другое. Мы не незнакомцы, которые подцепили друг друга в баре.

— Да или нет.

Несколько раз он открывает рот, как будто чтобы что-то сказать, но опять закрывает.

— Разреши пригласить тебя на ужин, — наконец говорит он.

Ужин. Ну это кажется приемлемо. Потихоньку, осторожно. Я киваю:

— Где.

— Есть какое-то место, которое тебе нравится? Я не очень хорошо разбираюсь в ресторанах, но, кажется, есть французское местечко, которое считается хорошим, поблизости.

Я никогда не пробовала французскую кухню. Я хожу только в одно-единственное кафе, в небольшую закусочную в нескольких кварталах от моего дома, в которой круглосуточно подают блинчики.

— «Бастерз».

— Серьезно?

Я киваю.

— Ну тогда в «Бастерз».

Мой кубик Рубика все еще лежит на влажной траве. Я поднимаю его и вытираю о край толстовки. Хорошо, что мы идем поесть, потому что я хочу задать ему несколько вопросов. Я все еще не уверена, что это произойдет. Он не сказал однозначного «да», но и «нет» тоже не сказал.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

В «Бастерз» Стэнли и я оказываемся единственными посетителями, кроме пожилой пары, расположившейся за угловым столиком. При входе стоит скульптура, талисман заведения — подмигивающий бобр ростом с человека, в поварском колпаке и со стопкой политых сиропом блинчиков на подносе.

Я заказываю шведские блинчики, а Стэнли — яйца бенедиктин. Официантка наливает нам кофе.

— Если мы все же этим займемся, у меня есть несколько условий.

— Условий?

Я делаю глоток из чашки.

— Во-первых, я не люблю, когда ко мне прикасаются…

— Но как же мы тогда…

Я уточняю:

— Когда другой человек прикасается ко мне, мне очень неприятно. Но если я сама кого-то касаюсь, мне, в целом, нормально. Поэтому я должна все время контролировать процесс. Ты не против такого.

Он сводит брови к переносице:

— Почему ты не любишь, когда тебя касаются?

Мой взгляд блуждает по красно-белой клетчатой поверхности стола. На краю стола засохшая и затвердевшая капля кетчупа.

— Нет причины. Я всегда была такой.

Он ничего не отвечает, но я чувствую на себе его взгляд.

Приносят еду. Я пробую шведские блинчики. И пока жую, смотрю на него. Сам факт того, что мы это обсуждаем, говорит хотя бы о том, что он всерьез рассматривает мое предложение. В голове у меня странно гудит. Зрение и слух немного притупляются, словно я сижу внутри водяного шара. Я перевожу внимание на свое дыхание и жую.

Наконец он произносит:

— Если тебе так будет спокойней, то я не против.