Когда мы встретимся вновь

«Что с ним? Почему он не пишет? Что-то случилось? Да, наверное. Иначе как объяснить его молчание? – отчаянно гадала она, приседая в реверансе. – Нет!!! Не может быть!!! Это неправда!!! С Терри все в порядке! Ну, разумеется, с ним все в порядке! Глупо даже думать иначе. А писем нет потому, что там постоянно идут бои и ему некогда писать. Да и с отправкой писем наверняка проблем хватает. Терри ведь предупреждал. К тому же, пока письмо дойдет по назначению… Да, конечно. Это и есть причина его долгого молчания, а я просто слишком беспокоюсь, вот в голову и лезут всякие глупости! Прекрати немедленно, Элеонора!!! Сегодня у тебя и твоих друзей праздник, так позволь себе хоть несколько часов просто наслаждаться им и ни о чем не думать. Они это заслужили, но ты своей нервно-постной физиономией можешь все испортить! А ведь минуты радости так редко выпадают в нашей жизни. Особенно сейчас, когда идет война. Ну вот! Опять ты за свое!!! Немедленно возьми себя в руки!!! Думай о хорошем, Элеонора. Только о хорошем. Премьера прошла успешно, тебя ждет несколько дней отдыха, а у Терри все в порядке, и ты скоро получишь от него письмо. Просто поверь в это. Просто верь».

С трудом удерживая на губах радостную улыбку, она снова раскланялась перед рукоплещущей восторгом публикой. Наконец занавес закрылся, и вместе с ним с ее лица исчезла эта неестественная, словно приклеенная, улыбка. Вздохнув с облегчением, актриса быстро направилась к выходу, но в этот момент ее окликнул Тревор Арлингтон.

– Элеонора.

– Да? – она обернулась и вопросительно посмотрела на него.

– Кажется, премьера прошла успешно, – Тревор подошел ближе.

– Да, – Элеонора слабо улыбнулась. – Поздравляю. Сегодняшний успех – это в большей части твоя заслуга.

– Спасибо, – невозмутимо ответил тот, насмешливо сверкнув глазами. – Но не стоит преуменьшать участия всех остальных. В конце концов, я не один играл в этом спектакле, а значит, и успех – общий.

– Верно.

– Кстати, говоря об успехе… Мы собираемся отметить его все вместе. Присоединишься?

Элеонора с сожалением покачала головой.

– Я очень устала, Тревор. К тому же, неважно себя чувствую. И мне совсем не хочется веселиться. Я только все испорчу своим убитым видом, поэтому, с вашего позволения, лучше пойду домой и отдохну. Но за приглашение спасибо.

Минуту тот молча смотрел на нее, в его глазах светилось искреннее беспокойство и участие, но, встретив ее умоляющий взгляд, Тревор пожал плечами.

– Как знаешь. У тебя несколько дней. Постарайся отдохнуть как следует, – пожелал он и, подумав, добавил. – И прекрати изводить себя. С твои сыном все в порядке.

Элеонора вздохнула. Тревор Арлингтон был прекрасным постановщиком и идеальным директором. На репетициях он бывал требователен и строг, а иногда даже деспотичен и безжалостен, но, как правило, все их усилия затем сторицей окупали себя. За те пять лет, что она работала с ним, ни один из спектаклей, поставленных под его руководством, не провалился. Кроме того, он никогда не вмешивался в личную жизнь актеров труппы, за исключением тех редких случаев, когда те или иные их поступки ставили под угрозу репутацию труппы или театра, но и никогда не отказывал в помощи, если это было в его силах, а его единственными требованиями были обязательность и безукоризненная работа. При этом он, казалось, интуитивно отличал деловые отношения от личных, старательно соблюдая установленные границы. Но, что еще более важно, Тревор Арлингтон был хорошим другом. Пожалуй, единственным, который теперь был у нее, и единственным, кто знал о ее жизни почти все, но при этом не пытался посягать на ее независимость, вмешиваться, давать советы или превратить их отношения в нечто большее. Он принимал ее такой, какая она есть, с ее прошлым и настоящим, не стремясь изменить ее и не требуя больше, чем она могла ему дать, и за это Элеонора была ему искренне признательна.

– Спасибо, Тревор, – она улыбнулась, но на этот раз настоящей улыбкой, полной теплой благодарности за его молчаливое понимание и поддержку. – До свидания. Передай остальным мои поздравления. Они прекрасно поработали. Мы все прекрасно поработали.

– Передам. До свидания, Элеонора. Отдохни как следует. Впереди много выступлений.

– Обязательно. И не стоит так волноваться за меня, Тревор. Со мной все в порядке. Правда. Я – взрослая женщина и вполне в состоянии справиться со своими проблемами.

Поймав его обеспокоенный взгляд, она еще раз улыбнулась и поспешила к выходу.

Ричард Грандчестер неторопливо откинулся на спинку кресла и чуть нахмурился. Его взгляд не отрывался от стоящей на сцене высокой золотоволосой женщины в роскошном костюме средневековой королевы, которая как раз изящно раскланивалась под гром аплодисментов и бурю восторгов. На ее губах играла ослепительная улыбка, но и с такого расстояния он отчетливо видел ее неестественную натянутость, тревожный блеск в глазах, горящих лихорадочным огнем на лице, бледность которого не смог скрыть даже умело наложенный грим. Элеонора выглядела измученной и усталой, а ее показная веселость лишь подчеркивала это.

«Что с тобой, милая? – думал он, с беспокойством рассматривая ее. – Что с тобой происходит? Зачем ты так мучаешь себя, Элеонора?»

За все эти месяцы они обменялись едва ли больше, чем десятком слов, не считая общих ничего не значащих фраз и приветствий. Во время их коротких встреч Элеонора держалась холодно, сдержанно и подчеркнуто вежливо, всем своим видом давая понять, что не только не желает иметь с ним ничего общего, но и просто разговаривать, и даже находиться рядом. Обычно, бросив дежурную фразу об отсутствии известий от Терри, она быстро прощалась и уходила. За все то время, что он знал ее – оставшиеся в далеком прошлом годы и эти несколько месяцев, что прошли после его приезда сюда – он видел ее разной. Веселой, взбудораженной, раздраженной, злой, яростной, равнодушной. Всякий раз встречаясь с ней, он видел ее по-новому. Она и была новой. Все той же – и новой. Словно горная река или танцующее на ветру пламя свечи, столь же изменчивое, сколь и прекрасное. Но никогда прежде он не видел ее такой усталой, подавленной и какой-то испуганно-беспомощной, словно потерявшаяся маленькая девочка. Ему вдруг ужасно захотелось обнять ее, прижать к себе крепко-крепко и защитить от бед и зла этого жестокого мира. Это желание возникло так внезапно и было таким сильным, почти непреодолимым, что герцогу пришлось приложить немалое усилие, чтобы заставить себя остаться на месте, а не броситься к ней на сцену. Он усмехнулся и покачал головой.

«Это сумасшествие. Мало того, что это будет просто смешно, так ведь она наверняка не подпустит меня ближе, чем на два шага, и уж точно не позволит себя обнять. Да и ни к чему выставлять напоказ наши отношения и проблемы. И все же зачем ты так изводишь себя, Элеонора? Я понимаю, что ты переживаешь за нашего сына – я тоже беспокоюсь о нем – но это уже слишком. Черт побери, он уже взрослый мужчина! Мужчина, который в состоянии сделать выбор и нести за него ответственность. И он сделал свой выбор! И то, что ты мучаешь себя, не поможет ему».

Занавес медленно пополз вниз. Дождавшись, когда он опустится, герцог резко поднялся и вышел из ложи.

Элеонора уже успела переодеться и почти сняла грим, когда услышала, как открылась дверь, и кто-то вошел в гримерную. От неожиданности она вздрогнула и быстро обернулась.

– Что…

Увидев стоящего у порога мужчину, женщина резко замолчала, а ее лицо мгновенно окаменело, превратившись в непроницаемую мраморную маску. Чуть прищурившись, она смерила его ледяным взглядом.

– Воспитанные люди стучат прежде, чем войти в чужую комнату. И входят только после того, как получат соответствующее приглашение, – сурово и мрачно заметила Элеонора, не удостоив своего важного гостя приветствием.

– Я знал, что не получу приглашения войти, – спокойно ответил на это Ричард. – Зачем же попусту тратить время?

Закрыв дверь, он неторопливо приблизился к сидящей у зеркала женщине и, остановившись рядом, внимательно посмотрел на нее.

– Что с тобой происходит, Лин? – тихо спросил он.

Выражение ее лица не изменилось, но рука, расчесывающая струящийся по плечам золотой водопад, замерла на мгновение, прежде чем снова продолжить свой путь.

– Со мной? – переспросила она, придав своему голосу оттенок легкого недоумения, темные полукружья бровей удивленно приподнялись. – Со мной все в порядке.

– Лжешь, – усмехнулся герцог.

Его не обманул этот маленький спектакль, хотя тот был сыгран просто великолепно. Но он слишком давно знал ее, чтобы попасться даже на такую профессионально-изощренную уловку. А может быть, слишком любил…

Подняв голову, Элеонора увидела в зеркале его насмешливую полуулыбку и внезапно почувствовала, как внутри просыпается гнев. Словно гигантская волна, он поднимался откуда-то из самой потаенной глубины, пока не достиг пика, а затем безжалостной лавиной обрушился на сердце, заставив его сжаться и забыть обо всем. Тревога, боль, смятение, удивление – все завертелось в стремительном вихре и взорвалось, разлетевшись ослепляюще-болезненными осколками ярости, впившимися в и без того истерзанную беспокойством и болью душу, подобно наточенным лезвиям. Сурово сдвинув брови, она швырнула расческу на столик и, резко обернувшись, оттолкнула его от себя. Герцог послушно отступил на шаг, впрочем, подчинясь скорее ее желанию, нежели силе. Одернув сюртук, он неторопливо поправил манжеты белоснежной рубашки и снова внимательно посмотрел на нее. Элеонора гневно прищурилась, сверля его столь же пристальным, исполненным ярости взглядом.