Когда мы встретимся вновь

Имя брата ясно дало понять ему, что Крест не из простой семьи, но ожидал увидеть нечто более-менее современное. Может быть, невысокий, изящный, витиевато украшенный особнячок с большими окнами эпохи Людовика XV или в более позднем броском, кричаще-роскошном и пышном стиле барокко времен Марии-Антуанетты. Но то, что предстало перед его взором, было похоже на ожившую картинку из рыцарского романа или древнего свитка эпохи Средневековья. Мощный донжон, сложенный из крупных, обработанных до гладкости черных камней, был обнесен по углам высокими круглыми башнями, чем-то напомнившими Нилу бдительных стражей, застывших на вечном посту. Эти высокие, мощные и неприступные, как и сам донжон, угловые башни, в свою очередь, несли более миниатюрные башенки, чьи конусообразные остроконечные крыши, покрытые темной черепицей, угрожающе-высокомерно возносились в небо, словно пытались дотянуться до него и пронзить его холодную синеву своими черными пиками. Простые строгие линии этого шедевра эпохи расцвета готики придавали ему тонкость и изысканное безыскусное изящество, погребенное под громоздкой роскошью и излишествами более поздних архитектурных стилей, и, в то же время, рождали ощущение неприступности, могущества, несгибаемой воли и поистине королевского величия. Для полноты впечатления не хватало лишь двойной крепостной стены и наполненного водой рва вокруг, но и без них родовой замок де Ла Вреньи поражал воображение. На мгновение Нилу даже показалось, что вот-вот раздастся стук копыт, и на дороге появится кавалькада рыцарей в сверкающих доспехах с развевающимися знаменами. Это ощущение было настолько сильным, что он невольно прислушался, но вокруг царила мирная, напоенная покоем морозная тишина, нарушаемая лишь легким шелестом ветра в вышине.

«Настоящая средневековая крепость, – с восхищением подумал он, внимательно и пристально изучая его взглядом. – Дом Креста. Верно говорят, что дом, где ты вырос, накладывает на тебя свой невидимый отпечаток».

Перед мысленным взором Нила, как живой, встал образ Креста. Таким, каким он увидел его впервые в тюремной камере Сент-Джеймса. Невозмутимым, усталым, уверенным в себе, снисходительно-высокомерным, загадочным и непостижимым заключенным, окруженным невидимой аурой несгибаемой воли, превосходства, силы и властности, с насмешливым взглядом черных глаз, ироничной усмешкой, притаившейся в уголках надменных губ, и густой волной черных волос, падающих на плечи. Да, даже там, в облезлых серых стенах тюремной камеры, в каждом его движении, слове, жесте сквозил неуловимый налет истинно французского аристократизма. Того самого, исполненного холодного величия и подавляюще-невозмутимого достоинства, аристократизма, который присущ лишь самым древним и знатным родам, связанных кровными узами с первыми королями. Аристократизма, который шлифовался на протяжении веков и передавался из поколения в поколение вместе с титулом, гербом, богатством, могуществом и честью рода де Ла Вреньи, раз за разом все с большей отчетливостью и великолепием воплощаясь в каждом его представителе, словно хорошее вино, вкус которого с каждым пройденным годом становится все тоньше и изысканнее. Это были не просто манеры. Это невидимое глазу и неуловимое ощущение проявлялось во всем этом и многом другом. И этому невозможно было научиться, а лишь унаследовать с кровью отца, впитать с молоком матери. Только тогда это становится чем-то, что никогда не замечаешь сам в себе и о чем не задумываешься, но что незримо и неизменно сопровождает тебя на протяжении всей жизни, где бы ты ни был и кем бы ты ни стал. Становится твоей сутью, вторым «я», частью твоей души, от которой не отречешься и которую не изменишь, сколько бы ты ни менял свое имя. Именно такой аристократизм был присущ Кресту. Как и этому величественному древнему замку, который вместе с пылью веков, казалось, впитал в себя гордость, честь и силу живших в нем людей. Это был символ рода. Воплощение его наследия, его души. Всего лучшего и дорогого, что воспитывалось и хранилось веками, и за что сражались и умирали славные представители этой семьи. Этому каменному оплоту было не страшно беспрерывное течение времени, ускользающего, словно песок сквозь пальцы. Многие поколения этого рода уже ушли в мир иной, их души обрели покой, а тела обратились в прах, но память о них и их делах продолжала жить в этих стенах. А теперь к ним прибавилась и память о Кресте. Вернее, о Кристиане-Пьере, наследнике рода де Ла Вреньи, который когда-то жил здесь. Замок словно застыл в ожидании. Он ждал хозяина. Но он ждал Кристиана-Пьера. Человека, которого уже давно не было на свете, ведь эти полные холодного высокомерия и немого величия стены не знали Креста. И, быть может, не приняли бы его. Но Нилу почему-то показалось, что частичка души Креста все же осталась здесь. Может быть, та самая, которая принадлежала Кристиану-Пьеру и которая жила в нем до самого последнего дня, даже когда стал Крестом.

«Воистину, каков хозяин, таков и дом. Или наоборот? Не имеет значения. Но как странно похожи друг на друга. Крест производил такое же впечатление – изящество и простота, чистые сдержанные линии и… скрытая за ними сила. Наверное, вот так бы выглядел Крест, если бы вдруг превратился в здание, – эта забавная мысль рассмешила Нила, и на его губах заигарала легкая полуулыбка. – Впрочем, с такой же легкостью можно предположить, что так выглядел бы любой граф де Ла Вреньи, когда-либо живший на этой земле, если бы его вдруг превратили в здание. Этот замок олицетворяет их всех. От первого до последнего. Это, как… Невидимое присутствие, что ли? Нет, скорее, тавро. Дом метит своих обитателей, как и они оставляют на нем свой след. «Кто-то – заметный, а кто-то – нет, но все оставляют свой след…» Впрочем, это уже философия, а я никогда не был в ней силен. А вот Крест был. Интересно, что бы он сказал на это? Скорее всего, просто расхохотался бы. А Штопор попросту не понял бы, о чем речь. Так вот каковы твои корни, заключенный чикагской тюрьмы Сент-Джеймс по прозвищу Крест? Нет, граф Кристиан-Пьер де Ла Вреньи. Интересно, кем же ты был больше: заключенным, осужденным за убийство, или французским аристократом, наследником знатного рода? Или, быть может, обоими? Кем ты был на самом деле? – перед глазами Нила, устремленными на родовой замок де Ла Вреньи, снова мелькнул знакомый образ. – Да, он был аристократом. Даже в тюрьме. И не удивительно, если он вырос здесь. Такое наследие отмечает тебя своей печатью навсегда».

– С вами все в порядке, месье? – хриплый голос возницы ворвался в его мысли, вернув на землю.

Обернувшись, он с минуту удивленно смотрел на него, пока не сообразил, что так засмотрелся на замок, что совершенно забыл о нем, как и о том, что до сих пор сидит в повозке, ошеломленно глазея на высокий темный силуэт замка.

– Да. Просто задумался, – коротко ответил Нил. Тряхнув головой, он оперся рукой о край невысокого бортика и ловко спрыгнул на землю. – Спасибо, месье.

– Не за что, – кивнул возница. – Идите по этой дороге. Она ведет прямехонько к замку. До свидания, месье.

– До свидания, – пробормотал Нил.

Мужчина тронул поводья. Конь недовольно всхрапнул, но, качнув головой, послушно шагнул вперед. Колеса заскрипели, и повозка, мелко трясясь и покачиваясь, поползла по дороге. С минуту Нил смотрел ей вслед, а затем вздохнул и, развернувшись, направился к замку.

С того памятного разговора с майором Страфордом, когда тот сообщил ему, что он больше не каторжник, осужденный за убийство, и обещал узнать, где похоронен Крест, прошла неделя. Нил не особенно рассчитывал, что майор сдержит свое слово, а потому был очень удивлен, когда спустя пять дней после их разговора к нему пришел знакомый адъютант и сообщил, что тело рядового Кристиана-Пьера де Ла Вреньи, умершего от ран в военно-полевом госпитале 1480, было направлено его брату графу Жаку-Франсуа де Ла Вреньи, в его поместье, расположенное рядом с небольшим городком под названием Лавферезе. На вопрос Нила, где находится это место, адъютант любезно пояснил, что Лавферезе находится неподалеку от Марселя, и с улыбкой добавил, что майор Стратфорд дает ему, Нилу, разрешение покинуть город, но с одним условием – он должен вернуться до отплытия «Аквитании», намеченного на предстоящее воскресенье. До воскресенья была еще целая неделя, а потому Нил заверил его, что обязательно вернется к назначенному сроку, и в тот же день отправился в путь. И вот наконец от поместья Ла Вреньи его отделяла всего лишь какая-то пара миль. Нил ускорил шаг. Спустя еще четверть часа дорога привела его к высокому, угрожающе-мощному, под стать замку, сложенному из грубого неотесанного серого камня забору, в центре которого красовалась высокие резные ворота. Решетчатые створки из железных прутьев, заостренных на концах, украшенные металлическими узорами, были распахнуты настежь, но не так, словно приглашали войти внутрь, а словно хозяева навсегда покинули дом и в спешке забыли закрыть их.

«А может быть, брат Креста и в самом деле сейчас не здесь? Война все же. Он мог уехать за границу. Какого черта я не спросил об этом того крестьянина? В любом случае, я ведь пришел сюда не для того, чтобы встретиться с графом де Ла Вреньи, а для того, чтобы навестить могилу Креста. Майор сказал, что тело отправили сюда, значит, те, кто хоронил его, должны быть сейчас здесь и покажут мне, где его могила. Это все, что мне нужно».

Нил миновал ворота и, следуя изгибам вымощенной темным камнем дороги, вышел прямо к парадному входу. Поднявшись по широким каменным ступеням, он остановился перед двустворчатыми дверями. Они тоже были под стать замку: высокие, почти в два его роста, мощные, сделанные из темного дерева и украшенные по периметру изящной, но не вычурной резьбой, изысканно подчеркивающей цвет и фактуру дерева. Одну из створок украшала тяжелая, начищенная до блеска медная ручка.

«Значит, в доме все же кто-то живет», – отметил про себя Нил.

Взявшись за ручку, он дважды постучал и прислушался, но добротное толстое дерево двери не пропускало ни единого звука. Спустя минуту дверь тяжело, но бесшумно распахнулась, и на пороге появился мужчина лет сорока в строгом темном костюме, безукоризненно сидящем на его невысокой, но, благодаря почти военной выправке, надменно выпяченному подбородку, недовольно поджатым тонким губам и вежливо-непроницаемому взгляду из-под полуопущенных век, казавшейся весьма представительной фигуре. Темные волосы с наметившейся проседью были коротко подстрижены и аккуратно зачесаны назад, а застывшее и бледное, словно гипсовая маска, лицо с мелкими неприметными чертами – гладко выбрито. В целом весь его сдержанно-холеный, невозмутимо-услужливый вид ясно дал понять Нилу, что перед ним типичный дворецкий аристократического дома, до такой степени преисполненный почтения и благоговейной гордости от оказанной ему чести служить столь высокородным хозяевам, что он совершенно не замечал снисходительно-насмешливых улыбок, вызванных его высокомерными и, в то же время, приниженными манерами.

«Впрочем, даже если бы он и заметил подобное, то наверняка отнесся бы к этому с таким же презрительно-надменным равнодушием, с каким смотрит сейчас на меня», – внезапно подумал Нил и почувствовал, как его губы невольно дрогнули в улыбке.

– Добрый день, – мягко поприветствовал он мажордома таким тоном, словно говорил с равным.

Впрочем, его вежливость и дружелюбие, судя по всему, остались незамеченными – лицо дворецкого не изменило выражения, оставшись невозмутимым и зеркально-непроницаемым.

– Добрый день, месье, – отозвался он безукоризненно вежливо, но совершенно ничего не выражающим, как и его лицо, тоном. – Чем могу служить?

– Я бы хотел встретиться с графом Жаком-Франсуа де Ла Вреньи, – все так же сдержанно-вежливо продолжил Нил. – Надеюсь, он сейчас здесь?

– Да, месье, – мажордом отступил в сторону, освобождая ему дорогу, и сделал приглашающий жест. – Прошу вас, проходите.

Нил прошел мимо него, но, войдя внутрь, ошеломленно замер. Хотя снаружи дом выглядел как самая настоящая средневековая крепость, внутри он был не менее величественным и великолепным, но вполне современным, спокойно-уютным и… жилым. Нил стоял в просторном холле. Высокие стены, отделенные резными панелями цвета слоновой кости и драпировками из тяжелого бархата того же цвета, строгими простыми линиями уходили вверх и сходились воедино, образуя свод, окаймленный изящной лепкой. В самом центре этого куполообразного свода висела внушительных размеров люстра из черненного резного серебра, богато украшенная хрусталем. Прямо перед ним находились закрытые двустворчатые двери, ведущие, очевидно, в большую гостиную, справа и слева гармонично расположились две дугообразные широкие лестницы, застеленные темными ковровыми дорожками, которые вели на галерею второго этажа, а под лестницами темнели коридоры, входы в которые были отделаны на манер древнегреческих колонных арок. Благодаря четырем не слишком широким, но высоким окнам по обе стороны от входной двери, здесь было достаточно света, который усиливал ощущение высоты и пространства.

– Как о вас доложить? – между тем осведомился дворецкий, закрывая входную дверь.

– Мое имя Дэниэл Лэганн, – ответил Нил. – Но, боюсь, графу оно ни о чем не скажет, – быстро добавил он. – Мы не знакомы. Передайте месье де Ла Вреньи, что я хотел бы поговорить с ним о его брате Кристиане-Пьере.

Услышав имя Креста, дворецкий вздрогнул и, забыв о манерах и достоинстве, уставился на Нила. Маска невозмутимости слетела с его лица, на котором отразилось бесконечное удивление, почти шок.

– О Кристине-Пьере?! – едва слышно повторил он, но тут же, опомнившись, постарался взять себя в руки. – Д-да, конечно… Разумеется… – забормотал он, понемногу приходя в себя. – О Кристиане-Пьере, – его лицо вновь приняло прежнее безразличное выражение. – Я немедленно доложу о вас месье графу, – невозмутимо провозгласил он, после чего неторопливой, исполненной степенного достоинства, походкой пересек холл и скрылся в левом коридоре.

Нил проводил его взглядом, а затем подошел к окну и посмотрел в убегающую к горизонту бесконечную синеву неба. Здесь было так тихо и спокойно. Этот древний замок каким-то чудесным образом сумел избежать жестокого, разрушительного прикосновения вездесущей длани войны, которая простерлась над миром. Он будто бы существовал в некоем параллельном мире, застывшем вне времени и пространства, как пузырек воздуха в янтаре.