Когда налетел норд-ост

Капитан резко перевел ручку машинного телеграфа, подошел к микрофону, чтобы передать на палубу команду.

Виктор посмотрел на чаек, косо падавших к рыбоделам, — совсем обнаглели! — на шкерщиков, Северьяна Трифоновича, стоявшего у фальшборта, и в нем стало что-то расти, копиться, крепнуть, и ему так захотелось доказать капитану и всем на судне, что он не какая-то там чернильная душа, а способен и на другое…

Нарушая просьбу Сапегина, Виктор круто повернулся к нему.

— Простите… Только на два слова… Скажите, можно мне на палубу? Я хочу быть чем-нибудь полезным вам, ну… Ну хотя бы рыбу подавать?

На мгновение Виктор испугался за себя.

— Зачем вам это? Забава? Экзотика? Или думаете, что большое удовольствие?

— Я ничего не думаю… Я хочу. Хочу попробовать…

— Ваше дело… — Сапегин пожал плечами. — Но я не советую. А уж коли так хочется — переоденьтесь. Попросите у-боцмана сапоги, спецовку и обязательно привяжитесь к стояку у рыбодела, а не то смоет. Морю ведь нет дела, кто вы и что вы, для него все равны…

Виктор бросился к двери.

Когда спускался по трапу вниз, опять замутило, но теперь это не имело значения. Теперь — хоть кровь из носу! — он должен доказать всем, кто хоть чуточку сомневался в нем, что он кое на что способен.

Оглушенный ветром, поливаемый со всех сторон брызгами, в огромной зюйдвестке с наушниками, в ярко-желтом рокане и таких же буксах, натянутых на ватную фуфайку и брюки, в полуболотных, на два размера больших, чем нужно, сапогах, стоял Виктор вместо Коля в ящике с рыбой, скользкой, тяжело бьющейся под ногами, и подавал треску и пикшу на мокрую доску рыбодела, а Коля острым тесаком рубил рыбе голову.

Работа была пустяковая, и Виктор радовался, что решился на нее. Правда, ватные фуфайка и брюки с натянутыми на них буксами и роканом вначале стесняли, сковывали его, но постепенно он привык, приноровился, размягчил, что ли, частыми движениями одежду.

Он подхватывал пикой рыбу и взваливал на рыбодел. Пика неважно слушалась его, не попадала под жабры, скользила мимо, и Виктор перешел на более примитивный и верный способ: хватал руками и вскидывал громадную, полупудовую трещину головой вперед и брюхом к Коле, и тот уже не молчаливо задумчивый и осмотрительный, а быстрый и подвижный — иначе здесь нельзя: все зависят друг от друга! — отхватывал тесаком-топориком рыбью голову. Работа была куда проще, чем казалось Виктору раньше, ерундовая была, если разобраться, работа! К тому же он не был хилым парнем: случалось, с удовольствием пилил и колол дрова на даче, строил в Казахстане коровник со студенческим стройотрядом, да и какое-то время занимался легкой атлетикой…

В вахте Шибанова был и Перчихин. Он стоял неподалеку за рыбоделом и шкерил. Работал деловито и споро. Из-под широкой, заломленной вверх полы зюйдвестки живо поглядывали его глаза. Однако он уже не ловил взгляда Виктора, не подмигивал ему, скорей старался не замечать. Неужели только за то, что Виктор уклонился от просьбы «приподнять» его в будущем репортаже?

Виктор решил еще раз поговорить с ним. Он был уверен, что Перчихин, соскучившись, сам подаст ему знак…

А работа шла. Ни на миг не замолкал тесак в Колиных руках, не переставала шлепаться в мойку обезглавленная и выпотрошенная рыба. Ни на миг не переставал сгибаться и разгибаться Виктор, подавая на доску рыбу.

— Легче! — крикнул ему сквозь свист ветра Северьян Трифонович. — Спеши, да тихо, отдых давай телу и душе, расслабляйся, дыхание выравнивай… Запасу надолго не хватит.

— Ладно, Трифонович! Попробую!

Только что поднятый трал отдал им всю зачерпнутую рыбу — тонны полторы всего отпустило «Меч-рыбе» штормующее Норвежское море — и снова ушел на глубину, торопливо залатанный Северьяном Трифоновичем и Василием. Василий работал молча, с туго сжатыми губами.

Чувствовалось, что он замечает все, что происходит вокруг, — и подходящий под борт кипящий вал, и просторную дыру в трале, и сорвавшийся кухтыль…

Не очень-то справедлив был Перчихин к Василию.

Толстые рукавицы Виктора промокли, рукам было холодно, но он не замечал этого. Море бушевало. Ну и пусть! Мускулы рук и ног Виктора были налиты силой, глаза светились радостью; он справлялся с работой, бесперебойно подавал рыбу всей вахте. Хуже стало, когда он в излишнем рвении наколол большой палец правой руки на острые иглы морского окуня.

Превозмогая боль, он продолжал работать быстро и безотказно. У Коли дело обстояло куда хуже. Он, видно, устал, не выдерживал темпа, заданного Виктором, рубил тесаком неточно, по нескольку раз.

— Шевелись, не жалей силенки, — покрикивал на него Перчихин.

— А ты не погоняй его, — сказал Петька Петров — невысокий худощавый матрос. — Не сразу Москва строилась. Успеем управиться до нового подъема… Старается же парень!

— Не очень-то! — ответил Перчихин.

— Не разговаривай ты с ним. Трепло ведь! — отозвался Коля.

— Работать, парни! Меньше слов! — Шибанов покосился на Перчихина. — Хорошо работаешь, Колька! Еще рейсика два — и первым классом пойдешь. Возьму тебя на себя, выучу, добьюсь…

— Ты и не того добьешься! — усмехнулся Перчихин и как-то сразу замолк, словно задохнулся, проглотив смертельную обиду. «Может, задело его, — подумал Виктор, — что немало рейсов сделал в северные моря, и работать умеет, а все ходит вторым классом…»

Рыба в ящике, казалось, не убывала. Виктор только успевал поворачиваться. Коля устал. Тесак его то и дело соскальзывал, рыба падала обратно в ящик. Виктор снова хватал ее за жабры и толкал на рыбодел.

— Шибанов, так не пойдет! Ставь другого рубщика! — опять заорал Перчихин. — Он рыбу портит, да и не дождешься ее… Здесь работать надо, а не в потолок плевать, как где-то.

— Дурак ты, что ли? — возмутился Шибанов.

— А ты потише, умник! Мы не из пугливых! — Перчихин обвел глазами всех, кто был у рыбодела, будто хотел увидеть, какое впечатление произвел его ответ.

— Замолчи или я заткну твою глотку рыбьими кишками!

— Побереги нервы, видали мы таких, — сказал Коля Шибанову, — не может он без трепотни!

— Нам сачки не нужны, — не унимался Перчихин. — Сунулся сюда — пусть выкладывается, как все! Что он, лучше нас? Гони его в ящик, пусть Витьке помогает: видишь, руками едва ворочает…

— Я же справляюсь! — ответил Виктор и подумал: «А все-таки недобрый он…»

Работа продолжалась. Руки у Виктора были исколоты плавниками и невыносимо ныли от соли. Болела поясница. По-прежнему кружилась голова. В сапоги каким-то образом проникла вода и хлюпала в пальцах. Ветер пронизывал до костей.

— Шибанов, гони Кольку в ящик! — опять закричал Перчихин. — Я уже три минуты стою без дела… Пусть вдвоем работают в ящике!

Шибанов замахнулся на Перчихина рыбиной:

— У-у, ты!