Когда наступает рассвет

— А как главнокомандующий?

— Напористый, хотя и молодой… Именно тот, кто нам нужен.

Разговор зашел о Керенской.

— Мы знакомы по Петрограду, — щуря подслеповатые глаза, рассказывал Гарин. — Женщина энергичная, любила соваться не в свои дела и даже занималась переговорами с послами через голову мужа. Гм-гм… Надо сказать, Александр Федорович все же больше был артистом, чем государственным деятелем. По этой причине и докатились мы до такого состояния: все перемешалось, сбилось, расстроилось, ничего не поймешь. Сам же смылся, предоставив нам расхлебывать отвратительную кашу.

Гарину было около пятидесяти, но выглядел он значительно старше. Глаза потускнели, точно у старика. Выбритая до блеска голова была похожа на гусиное яйцо, к которому приставлены торчащие уши. В каждом его движении сквозило барство.

В ресторане становилось оживленнее. Цыганок сменили полуголые танцовщицы. Они так лихо виляли бедрами и взмахивали ножками, что офицеры, сидящие ближе к эстраде, встали, как по команде, и, громко аплодируя, кричали «браво!».

Танцовщицы произвели впечатление и на князя Гарина. Он, томно улыбаясь тонкими губами, сдержанно зааплодировал, слегка касаясь ладони кончиками пальцев. Латкину особенно понравилась белокурая танцовщица, чем-то напоминавшая усть-сысольскую купчиху Суворову.

Недалеко от эстрады остановился пехотный капитан. Он оглядывался, выискивая свободное место.

— Здравия желаю! — хрипловатым баском поздоровался он с Гариным.

— Присаживайтесь! — кивнув на свободный стул, предложил князь. — Знакомьтесь: господин Орлов, а это господин Латкин, чиновник по особым поручениям.

— Рад познакомиться! — звякнул шпорами Орлов и мгновенным взглядом будто вывернул наизнанку Латкина. — Слыхал о вас, знаю.

— Мы обмываем его новую должность при губернаторе. Прошу, капитан, поддержать нас! — предложил князь, движением брови подзывая официанта.

— Весьма рад! — буркнул Орлов, усаживаясь.

Гарина нисколько не смутило суховатое обращение бывшего жандармского ротмистра.

Официант поставил новый прибор и наполнил бокал ромом. Орлов осушил его, не поморщившись. Стал лениво закусывать.

Латкин, выждав немного, обратился к нему:

— Смею спросить, где вы могли обо мне слышать, господин капитан?

— В штабе. Вы подавали правительственному комиссару докладную записку?

— Да, я писал, — сказал Латкин.

Орлов повернулся к Гарину.

— Вы позволите, князь?

Тот, занятый эстрадой, бросил коротко:

— Прошу вас. Не стесняйтесь…

— Нам следует ближе познакомиться, — глухо, с хрипотцой сказал Орлов Латкину. — Будем вместе сотрудничать. Если не трудно, изложите основные положения вашей докладной. На что вы рассчитываете?

— Я прошу направить в Вычегду вооруженный отряд. Дело в том, что в Усть-Сысольске у меня есть надежные люди, которые помогут нам взорвать оборону города изнутри… Это не считая тех сил, которые примкнут к нам, как только большевики будут изгнаны.

Капитан Орлов молчал, что-то обдумывая, потом сказал:

— Решено послать туда отряд. Командовать поручено мне.

— Правда? — Латкин, схватив руку капитана, горячо ее пожал. — Позвольте узнать: большой отряд? Когда выступать?

— Отряда еще нет. Его надо создать. Будем вербовать добровольцев. Желательно из зырян. Отряд будет назван особым вычегодским. Вам придется помочь в формировании отряда…

— Приложу все силы! Но где найти добровольцев?

Орлов сдвинул лохматые брови:

— Где? Тюремные камеры переполнены пленниками и другим народом. Пообещаем хороший паек, жалованье, обмундирование, льготы и прочее. Думаю, найдутся желающие обменять тюрьму на отряд. Главное, создать ударную единицу! Начнем действовать, примкнут новые силы. Вы же пишете в своей докладной, что там нас ждут.

— Народ примкнет, но понадобится оружие.

— Оружием и прочим снабдят союзники.

— Тогда смею заверить, нас примут с хлебом-солью, с колокольным звоном.

Латкин стал излагать, на какие силы он рассчитывает, упомянул о капитане Прокушеве, о Союзе духовенства и мирян, которым руководит Потопов, высказал несколько соображений, где и какими дорогами лучше двигаться отряду.

— Господа! Предлагаю выпить за победу! — закончил разговор Латкин.

Позже Латкин, довольный и словно помолодевший, разыскав белокурую танцовщицу, кружился с ней между столиками в вальсе.

— Белокурая русалочка, фея, мечта, ничего для тебя не пожалею, ничего, — шептал он.

3

Хороши последние августовские дни на севере! Днем на солнце припекает, на полях теплынь, а в лесу разлита прохлада.

Особенно приятно в сосновом бору, гулком и светлом. Сосны тут прямые, высокие, чуть покачивают вершинами, словно перешептываясь о чем-то между собой. Аукни — со всех сторон, передразнивая тебя, отзовется лесное эхо. А спустишься к болоту, там морошка стелется пестрым ковром, ягоды желтые, сочные, спелые.

…Жарко. В горле пересохло, напиться бы.

В низине, заросшей темно-зелеными пихтами, журчит ручеек, ныряет под замшелую колодину и бежит дальше. А Проне так хочется пить! Он тянется пересохшими губами к холодной воде, пьет и никак не может напиться… И вдруг оглушительный удар грома. Потемнело все вокруг, дышать трудно и тяжко. Парень хочет вскрикнуть — и не может.

…Открыл глаза, приподнял голову. Пробуждение было безрадостным: грязные нары, обитая железом дверь, на окнах решетки. Да, он не в родной парме, а в архангельской губернской тюрьме. И не гром грохочет, а тюремщики в тяжелых сапогах с подковами топают по гулким коридорам, с шумом открывают и захлопывают двери камер.

— Опять, видно, контрразведчики шныряют, — прислушиваясь к глухому шуму, сердито сказал рабочий в замасленной куртке.

— На Мхи [15] отбирают, — отозвался с нар другой, в форме железнодорожника. — Одна у них работа…

В тесной, сырой камере их девять человек: красноармейцы, рабочие, железнодорожники. Все они избиты, лица в багровых кровоподтеках. И одежда коробится от спекшейся крови. В углу на нарах стонет совсем еще молодой паренек. Он лежит пластом, надрывно кашляет и отхаркивается кровью.

15

Мхи — окраина Архангельска, где интервенты и белогвардейцы производили массовые расстрелы.

Прислушиваясь к тяжелым шагам охранников, Проня вспомнил вчерашний допрос в тюремной канцелярии. Там были двое из контрразведки: английский лейтенант Бо, неплохо говоривший по-русски, и капитан Гарин.

— Кто ты такой? — спрашивал Гарин. Лейтенант вертел в руках стек и курил сигарету. — Как звать тебя?

— Юркин. Прокопием прозываюсь. Пронькой.

— Разведчик?

— Я темный зырянин, по-нашему — коми. — Пронька шмыгнул носом и утерся кулаком. — Не шибко понимай по-русски, знай только «Отче наш» да «Дева днесь». Хочешь — могу говорить молитву…