Когда наступает рассвет

— Хитер бобер! — как бы про себя заметил Латкин, принимаясь за домашнюю снедь. — Чем хвалился он? Какие новости сообщил?

— Новости хорошие! В Архангельске союзники. Американцы, англичане…

— Слыхал. Еще что?

— Правительство там объявилось какое-то. Чайковский…

— И это знаю. А это что у тебя в кармане торчит?

— Отец Яков послал тебе погреться — церковного вина, — сказал Гыч Опонь.

— Добро! — довольно крякнул Латкин. Выбив пробку, он жадно припал ртом к горлышку бутылки.

Гыч Опонь рассказал о тайной сходке в церковной сторожке.

— Все решили, пора начинать, Степан Осипович! — закончил он свое сообщение. — Отец Яков благословляет вас на ратные подвиги.

— Благословляет? — Губы Латкина дрогнули в усмешке.

— Все просили тебя стать главарем. Ты образованный, смелый, в академии учился. Знаешь, как с этим сбродом справиться. Потому просим…

— Просите? — Латкин самодовольно улыбнулся. Лицо его порозовело, глаза оживились, повеселели. Теперь и валявшаяся у ног газета не пугала. Леденящий страх отступил. Голос Гыч Опоня, по-домашнему простой и обычный, успокаивал.

— Так и велели передать, — продолжал тот.—

Союз духовенства и мирян поможет деньгами и всем» в чем будет нужда. Время подходящее наступило. В городе новый приказ развесили за подписью командующего советским фронтом: у кого две лошади и больше, одну оставить себе, остальные сдать для нужд фронта. А у меня две лошади и жеребчик. Выходит, две-то надо сдавать, Степан Осипович?

— Видимо, так. Не отдашь — отберут!..

— Вконец разорят безбожники! — закачал сокрушенно головой Гыч Опонь. — Степан Осипович, бога ради, будьте нашим главарем.

— Да?.. — Латкин закурил папиросу и, скрестив по-наполеоновски руки на груди, задумался. Когда папироса догорела, он швырнул окурок далеко в сторону и, не глядя на собеседника, заговорил: — За новости спасибо, Афанасий Петрович. И за содействие тоже. Потом за все отблагодарю… Ну, а заваривать теперь кашу не собираюсь. Так и передай Потопову: я изменил решение. Буду пробиваться в Архангельск…

— В Архангельск? А мы как?

— Вы?.. Придется подождать до моего возвращения. Сил у нас мало, оружия нет. Допустим, захватим город. Большевики немедленно двинут из Котласа карательную экспедицию и восстановят прежнее положение, а нас… Понимаешь, чай, не маленький. Такой исход наиболее вероятен.

— Может, не посмеют сунуться? Край наш лесной, глухой… Ежели дружно подняться…

Латкин махнул рукой.

— Думаешь, народ встанет на защиту? У меня мало надежды. Слишком много разошлось по деревням солдат-фронтовиков. Это они распространили красную заразу. Нет, лучше сейчас не начинать. Буду пробираться в Архангельск, просить вооруженный отряд. Вернусь скоро. Вы будьте начеку. Так и передай нашим… Есть еще дело. Жена Керенского живет тут у вас, в Кочпоне?

— Тута. А что?

— Мне нужно сегодня повидать ее по важному делу. — Латкин тронул ногой валявшуюся газету и нахмурился. — Как бы встретиться с Керенской? А?

— Ох, не знаю. Опасно. Два раза у нее были обыски, — попытался возражать Гыч Опонь, но Латкин резко его одернул:

— Пойми: это необходимо для нашего дела.

— Да я ничего… Коли надо, могу сходить, пригласить на чай. Благо сегодня воскресенье. Ты, Степан Осипович, как стемнеет, приходи к нам. Только осторожнее!

— Когда снова стану председателем управы — не забуду тебя. Тогда не таким кирпичным сарайчиком помогу обзавестись. Завод построишь! — щедро сыпал обещания Латкин, провожая Гыч Опоня. Притаившись за кустом, он долго не спускал глаз с возка, пока тот не скрылся за поворотом дороги.

3

В воскресенье с утра Домна отправилась в Кочпон. Ее давно тянуло повидать подружек. Летом она так и не смогла выбрать свободное время: с матерью и сестрой на чужих полях сгребала сено, копнила, помогала комбеду в учете урожая.

Хотелось ей повидать и Макара, старого знакомого по кирпичному заводу Гыч Опоня.

Макар оказался дома. Он совсем не изменился. Усы по-прежнему торчали воинственно, словно пики. И нога-деревяшка все так же угрожающе постукивала.

Макар был председателем комитета бедноты. Он горячо стал рассказывать Домне о своей работе.

— Главное в нашем деле, — говорил Макар, — своевременно учесть на полях урожай. Все излишки— на ссыпной пункт, в общественный амбар. Потом разделим нуждающимся.

— А если кто откажется везти хлеб? — спросила Домна.

— Если человек не хочет делиться излишками хлеба с голодающими, тогда… надо заставить! Комбедам дано такое право. Борьба с голодом теперь главная задача. Читала воззвание Ленина?

— У нас в селе кулаки прячут хлеб, в лес везут, в ямы хоронят, — сказала Домна.

— И у нас такие, — подтвердил Макар. — Взять того же Гыч Опоня.

— У этого, думаю, старого хлеба еще немало, полдеревни можно его запасами год кормить!

— Знаем, есть у него запасы, но куда он попрятал— найти не можем. Нету, говорит, у меня, и все.

Они долго еще беседовали. Макар расспрашивал, как жила Домна, чего насмотрелась в Питере.

— Слыхала, какое злодейство совершили наши враги над Лениным? Чуть жизни не лишили! — Макар возмущенно потряс кулаком. — Я бы им головы поотрывал!..

Домна удрученно кивнула.

— Выздоровеет, — успокоил девушку Макар. — Без него нам никак нельзя…

Тетка Татьяна, жена Макара, угостила гостью жареной рыбой, которую хозяин поймал на озере. Жаренка была пресной, без соли. Семья Макара, видать, тоже жила в нужде. Без соли были зажарены и грибы. Но Домна не успела их отведать. На улице поднялся шум, послышались крики:

— Эй, мужики! Скорее на помощь! Выходите все, быстро!

Домна первой выбежала на улицу. В верхний конец села бежали мужики, бабы, дети.

— Что случилось? — спросила Домна у рыжебородого мужика, который, подняв, как секиру, колодезный черпак, спешил вслед за другими.

— Читские бьют наших кочпонских! — бросил на ходу рыжебородый и крикнул выглядывавшему в окно мужику: — Эй, Софрон! Выходи на помощь! Дадим жару читским. Скорее!..

Домна тоже собралась было бежать к месту драки, но Макар остановил ее:

— Ты, дочка, лучше не суйся туда. Там сынки богатеев перепились и мордобой затеяли. Сил девать им некуда. Самогон варить хлеб у них есть, а вот помочь голодающим не хотят…