Когда наступит тьма
Шрифт:
Оба затихли. Вдалеке сирена пожарных вдохновенно рыскала по городу в поисках огней. Ширгу глубоко вздохнул:
– Нет. Я знаю куда. Ты должен мне помочь; когда стемнеет.
Работа закипела, и они утешились. Карлес направился в телефонную будку на площади, позвонил родителям и сказал, что их дочь похитили и она прекрасно себя чувствует. Что-что? Нет и еще раз нет: она прекрасно себя чувствует. Ядрена вошь… А потому что я вам сказал, женщина! Потом он предупредил их, что за ними ведется слежка и если появится хотя бы тень подозрения, что они обратились в полицию, тогда мы ее и взаправду убьем, вы меня поняли, женщина? И зачитал инструкции. И зарубите себе на носу, что убивать мы ее не хотим: мы хотим только получить указанное количество песет купюрами разного достоинства. Согласны? Итак, прошу вашего внимания: время и место. И положил
– Ну что она, проснулась? – спросил он по возвращении.
– Она же умерла, кореш, умерла, ты понимаешь? Ты знаешь такое слово – умерла?
– Не зови меня так, я тебе не кореш.
– Как скажешь; но мертвую этим не воскресишь.
Несколько часов спустя Карлес думал, не знаю, почему со мной постоянно что-нибудь да происходит. В подкладке моей одежды тысячи песет: ими полны штаны и пояс, я весь в поту. Мне битых полчаса пришлось объяснять Розе, что ужинать я не приду, а может, не приду и ночевать, что эта работа меня загонит в гроб; а она так разозлилась, что я чуть ей не сказал, а ты вообще знаешь, с кем говоришь? Она бы мне ответила так нахально: с кем, с кем я говорю? С жалким слюнтяем без гроша за душой? А я бы ей, нет, моя дорогая, ты говоришь с детоубийцей. Потом мне пришлось долго ждать на заправке, раз уж теперь я в состоянии заплатить за бензин. Я уже несколько месяцев не садился за руль, потому что даже на пол-литра бензина у меня бы денег не хватило. Хорошо еще, машина завелась. Мать твою, ну что они, не видят, что я спешу, что мне нужно успеть на самолет в Швейцарию? Все эти переживания меня убьют; они меня когда-нибудь в гроб вгонят. Ведь можно было жить спокойно, раз деньги появились; заткнуть дыры, попытаться никогда больше не попадать ни в какие переделки; закусывать оливками в баре у Исабель; не наедаться на ночь и пораньше ложиться спать. Но вечно все шишки на меня: Ширгу, которому сам бог велел быть отличным солдатом, возьми да и прикончи малолетку; несчастный случай, конечно, непреднамеренное убийство какое-нибудь; однако этот болван ее все же укокошил. А дальше полная импровизация. И время поджимает; это же надо, денег у меня навалом, а сейчас простою в очереди на заправку на улице Араго и опоздаю на самолет.
Он залил полный бак, кажется, впервые в жизни. И направился в аэропорт Прат. По дороге заблудился, потому что в этих указателях сам черт ногу сломит. А как только развернулся на сто восемьдесят градусов, через десять секунд рядом возник полицейский на мотоцикле, и я подумал, ну все, лучше тебе сигануть с моста в реку Льобрегат со всеми деньгами и покоиться там с гребаным миром. Но легавый укатил, а через пять секунд прикатил еще один. А я в холодном поту. Быть бы уже в Швейцарии, в банке, и деньги чтобы надежно лежали в сейфе.
– А почему нам нельзя сейчас их забрать?
– Ты их видел; пересчитал; ты знаешь, что деньги у нас и что мы их разделим пополам.
– Но если ты улетишь с деньгами…
– Мать твою, ну надо же подождать пару месяцев, вдруг там купюры меченые или что-нибудь еще.
– Что-нибудь еще?
– Я это в кино видел: обеспечение безопасности.
– Оставь мне половину, и я клянусь, что пальцем их не трону, пока ты мне не подашь знак.
– Ширгу.
– Чего.
– Мы же договорились, что сделаем так?
– Ну да… но когда видишь столько денег, и…
– Ты мне доверяешь?
– Не доверяю.
– Иди в жопу.
В жопу Ширгу не пошел, однако ему пришлось смириться с тем, что придется подождать три месяца до тех пор, пока ему не заплатят сполна то, что ему причитается, хоть с малолеткой все так нехорошо и вышло. Ведь, как ни крути, а он ее убил; то есть она умерла у него на руках; то есть несчастный случай произошел в его присутствии. Лучше скажем: эта паскуда вцепилась ему зубами в руку, это да. Как ни крути, теперь вопить уже не станет.
Поскольку все вышло так, как вышло, они решили, что увидятся по прошествии ровно трех месяцев. А если не явишься с деньгами, убью, сказал Ширгу. И будешь иметь на это полное право, ответил Карлес. В аэропорту он не обратил должного
внимания на изумительную мозаику Миро, которую впервые видел своими глазами, потому что аэропорт играл в его жизни роль весьма незначительную. К тому же забот у него хватало до боли в животе, и не было времени на то, чтобы разглядывать разноцветную стену терминала, которую он раньше представлял себе черно-белой. Пока он успел хорошо припарковать машину и соблюсти все прочие формальности, самолет, думал он, наверное, уже летел над Пиренеями. Он поглядел на билет и увидел, что ему давно уже пора было пройти на посадку. А потом профукал еще двадцать минут, потому что не знал, что нужно было оформлять посадочный талон. Он был весь в поту, ведь подкладка его костюма была полна купюр, которые он вез с собой, и пот катился с него градом, поскольку все эти вещи были для него в новинку, и он задавался вопросом, как так случилось, что он до сих пор не умер от инфаркта.– Простите, сеньор, но ваш рейс полон.
– Но я же…
Он решил не спорить с этой стюардессой из «Свисс Эйр», потому что ему казалось, что любой спор, привлекающий внимание к человеку, начиненному купюрами крупного достоинства, крайне опасен. С посадочным талоном в руке он чувствовал себя смешным. Карлес положил его на стойку, словно талон жег ему руки, развернулся и ушел, пока этой женщине не пришло на ум пристально вглядеться в его физиономию сообщника детоубийцы. Для протокола: я ее не убивал; я только вел машину.
Допивая пиво, оплаченное купюрой в сто песет, которую он выудил из рукава в самом прямом смысле этого слова, он заметил, что в аэропорту происходило что-то из ряда вон выходящее. А он еще даже и не придумал никакого альтернативного плана.
Через пять дней Роза сказала, что-что? Я вас не совсем поняла.
– Ваш муж был в списке пассажиров.
– Это-то я уже поняла; но о каком рейсе идет речь?
– Речь идет о самолете, который пять дней назад упал в море.
– Мой муж ни на какой самолет не… – Тут она замолчала и уставилась на обклеенную обоями стену коридора, где стояла, крепко ухватившись за телефонную трубку, словно опасаясь, что та выскочит у нее из рук. – Откуда вы знаете?
– Его имя фигурирует в списках пассажиров.
– Но ведь…
– Да, я вас слушаю.
– Нет-нет, продолжайте.
– Значит, вы его не хватились?
Розе и в голову не пришло, что в этом вопросе была доля иронии.
– Он часто отлучается на несколько дней по работе.
Она не стала им рассказывать, что в последнее время он все чаще исчезал без предупреждения, а возвращался на грани нервного срыва и не хотел ей ничего рассказывать.
Совершенно машинально ответив еще на кучу вопросов, она получила приглашение в бюро компании и повесила трубку. Карлес улетел на самолете неизвестно куда, а мне ни слова не сказал. А домой не приходил потому, что его сожрали рыбы. Карлес со своими загадками. Карлес, который говорил, что работа загонит его в гроб, а Роза и не спрашивала, что это за работа, потому что они уже давно и не целовались даже и ей трудно было смотреть ему в глаза. Что он забыл в этом Цюрихе? И почему уже несколько месяцев был еще раздражительнее обычного?
В бюро ей лично подтвердили, надлежащим образом изучив ее документы, что им очень жаль, что они выражают свои соболезнования и выплатят компенсацию за несчастный случай, да, я вижу, что вы единственный бенефициар, указанный в страховом полисе. А Роза молчала, потому что в глубине души ей казалось, что, когда она придет домой и накроет на стол, чтобы ужинать, явится Карлес, глядя на нее недобрым взглядом, потому что ему она ничего не приготовила, и все пойдет как всегда, в привычном аду, в котором они жили до тех пор, пока он не испарился. А я так устала, что мне и не весело, и плакать не хочется.
Проведя пару дней у окна, выходящего на улицу, ни о чем не думая или же думая, какая же у меня была странная жизнь, Роза встала, подбоченилась и начала разбирать вещи Карлеса, все по порядку. Ей тут же показалось, что она роется в ящиках у какого-то незнакомца. Бумаги, записки корявым почерком, мятая фотография ее самой, сделанная несколько лет назад, сразу после свадьбы, в платье в синий горошек, которое на черно-белом снимке казалось гораздо более жалким, чем было на самом деле; всякая ерунда. Все слишком несущественное, безжизненное. Как будто Карлес дома и не жил. И одежда, и носки: она все перетряхивала по очереди, потому что искала… Вот именно! Ключ.