Когда она искушает

Мои ладони ударяются о мраморную стойку, и я опираюсь на нее своим весом, позволяя ей видеть свою спину, в то время как мои мысли бегают по валунам и растрескавшейся земле, чтобы догнать то, что только что произошло.

Мы были в столовой, ели, а потом…

Что случилось?

Что, черт возьми, случилось, что я так потерял голову?

Мое сердце бьется так сильно, что кажется, оно вот-вот проломит ребра. Я никогда так не терял контроль, не с…

Меня мутит тошнота.

— Джио, — шепчет она срывающимся и грубым голосом.

Она кричала о помощи? Я заставил ее кричать?

— Мне очень жаль, — говорит она.

Она уже ближе, но я все еще не могу смотреть на нее. Что я сделал? Ее извинения затопляют мой рот кислым привкусом. Какого хрена она извиняется?

— Это моя вина. Чай, который я тебе дала… Он должен был усыпить тебя.

Мои глаза сужаются, когда я смотрю на банку с сахаром, стоящую на деревянной полке передо мной. — Что?

Она сглатывает достаточно громко, чтобы я мог слышать это в мертвой тишине комнаты. — Я нашла книгу о травах, и в ней говорилось, что я могу смешать две определенные травы в чае, чтобы получить успокоительное. Я нашла их на кухне. Я заварила чай и дала его тебе, чтобы я могла украсть ключ из твоего кармана и забрать свой телефон из твоего офиса.

Быстрые, поверхностные вдохи. Она обманула меня. Я сжимаю руки в кулаки и прижимаю их к стойке, пока мои суставы не протестующе заныли.

— Мне очень жаль. Я не хотела, чтобы все пошло именно так.

Я оборачиваюсь, и когда она видит выражение моего лица, она отступает и ударяется об остров.

— Я так…

— Не говори этого. — Я указываю на нее пальцем. — Не говори так, блять.

Слезы текут по краям ее больших красных глаз.

Я не могу думать.

Когда я выхожу из кухни, я слышу ее всхлипы.

Звук рикошетом бьет о меня, даже когда я пытаюсь прогнать его, хлопая дверью так сильно, что она дергается на петлях.

Темные цвета моей спальни плывут перед глазами. Что я сделал?

Я провожу пальцами по волосам и просматриваю печальные факты. Она умнее, чем я думал. Еще никому не удавалось вырубить меня чашкой чая. Самое забавное, что моя маленькая игра, чтобы вывести ее из дурного состояния, сработала. Она получила свою победу. Я просто никогда не ожидал, что она сделает из меня беспорядок в процессе.

Тиски сжимают мое сердце и сжимают его мертвой хваткой. Несколько дней она проверяла мою волю. Я предложил стать ее учителем, не осознавая, что со мной сделает нахождение рядом с ней.

Быть рядом с ней, часами прикасаться к ее мягкой, теплой коже, видеть, как ее полные губы приоткрываются, говорят и дрожат… Трахни меня.

Вместо того, чтобы зацикливаться на каждой ее детали, я должен был думать о том, как я мог бы отказаться от обязательства, которое я дал ей.

Но я убедил себя, что моя сдержанность выдержит. Так оно и было.

До сегодняшнего вечера, когда она превратила его в стекло и разбила у моих ног.

Прислонившись лбом к стене, я бью по ней кулаками.

Жизнь иррациональна. Я всегда знал это, но каким-то образом мне удавалось ориентироваться в этой иррациональности в течение тридцати трех лет. Тридцать три года схем, заговоров, близких звонков и трагедий.

И все же кажется, что мой компас наконец сломался.

Стрелка застряла и указывает в одном направлении.

Мартина.

Единственную женщину в этом мире я категорически не могу иметь, а ведь именно ее я жажду.

Я никогда не думал, что меня так потянет к невинности. Вот что это такое, не так ли? Она истекает кровью через каждую свою пору — смесь молодости, неопытности и силы, смертельная для такого гнилого человека, как я.

Я отталкиваюсь от стены и провожу рукой по лицу. Если Дамиано когда-нибудь узнает, мне конец. Благосклонность не осуществится. И, черт возьми, мне нужна эта услуга. Мне это нужно, потому что это освободит меня от бремени, которое я несу с тех пор, как вошел в этот мир.

Я должен быть тем, кто убьет Сэла.

Дамиано должен позволить мне сделать это, даже если это подвергнет его риску. Если кто-нибудь узнает, его утверждение будет подвергнуто сомнению, но никто не узнает. Я позабочусь об этом. Мне не нужен чертов трон. Мне просто нужно быть тем, кто выжмет жизнь из этого сукина сына.

Решимость укрепляет мой позвоночник. Я собираюсь исправить это. Я собираюсь вернуть эту ситуацию в нужное русло, как всегда.

Остатки тумана, вызванного чаем, рассеиваются в моем сознании, и вместе с ним приходит ощущение упадка.

Она плакала. Я оставил ее там плачущей.

Ужас того, что она только что пережила в моих руках, пронзает меня.

О чем я думал, оставляя ее там вот так?

Блядь!

Я крадусь к двери, но не успеваю ее открыть, как раздается стук.

— Джорджио? — Ее голос просачивается.

Не похоже, что она больше плачет. Мысль о том, что она делает все возможное, чтобы успокоиться, чтобы подойти и поговорить со мной, открывает дыру в моей груди.

Я останавливаюсь перед дверью и прижимаю ладони к косяку. — Да.

— Мы можем поговорить?

Между нами, дюйм цельного дерева, и, как трус, я использую его как щит еще несколько секунд.

Какой план, Джорджио?

Убедиться, что с ней все в порядке, извиниться, а потом… солгать. Используй все возможные предлоги, чтобы заставить ее поверить в то, что эпизод на кухне был не чем иным, как беспорядочными действиями человека, находящегося в состоянии алкогольного опьянения. Она никогда не заподозрит, что все это было правдой.

Когда я наконец вижу ее, ее поза сгорбилась, а лицо порозовело и опухло. Она отводит взгляд в пол, прежде чем медленно перетащить его обратно на меня, словно пытаясь сделать это.

— Мартина. — Слово вибрирует чувством, как бы я ни пытался его приглушить.

Она моргает, глядя на меня, и кажется такой маленькой и удрученной, что я изо всех сил стараюсь не тащить ее в свои объятия.

— Я сделал тебе больно? — Я спрашиваю.

Она втягивает воздух и качает головой. — Нет.

— Где я тебя схватил? Я был… груб с тобой?