Когда она расцветает

— В основном клановые соратники, которые украли или пошли против клана. Несколько контактов вне клана, которые вызвали проблемы или не выполнили свои обязательства. Вероятно, члены других нью-йоркских кланов, когда возник какой-то спор.

— Но никогда не случайные попадания, — говорит Дамиано.

— Я бы не сказала никогда. Я имею в виду, я понятия не имею. Но на основании того, что… Лазаро сказал мне, то нет. Он был силовиком, а не наемным киллером.

— Тогда должна быть веская причина, по которой ваш отец согласился на просьбу Сэла. Как ты думаешь, что это может быть, Вэл?

— Не знаю, — говорю я.

Дамиано качает головой. — Думай.

Я прищуриваю на него глаза. — Как ты думаешь, что я делаю?

— Ты слышала или видела что-нибудь необычное? Что-нибудь, что казалось… неправильным?

Память встает на место. Свадебный душ. Тот день кажется вечностью назад, даже если прошло чуть больше месяца.

Я встаю с кровати и натягиваю одежду, а Дамиано пристально смотрит на меня. — Я ничего не видела, но моя сестра… Джемма сказала, что папа усилил их охрану. Что еще она сказала?

— Что насчет твоей сестры? — спрашивает он, когда я одеваюсь.

Вместо ответа я подхожу к окну. Да, в тот день были некоторые странные комментарии. Комментарии, которые мало что значили для меня, но, возможно, они что-то значили для Дамиано, например, то, что Лазаро сказал мне о Мартине, что-то значило для него.

У меня есть чем торговаться. Он решил не говорить моему отцу, что я у него есть, но что мне остается?

Я оборачиваюсь и смягчаю свое выражение лица. — Если я скажу тебе то, что знаю, ты вернешь мне мою свободу?

Его глаза вспыхивают раздраженным весельем. — Ах, мы снова вернулись к этой игре.

— Смогу ли я уйти отсюда?

— Я бы позволил тебе побродить по дому.

— Это не то, что я имела ввиду. Ты позволишь мне уйти?

— Пока нет, — прямо говорит он.

— Почему бы нет?

— Потому что у тебя нет плана. Вероятность того, что тебя поймают люди Сэла, когда ты попытаешься покинуть этот остров, исключительно высока.

— Твой дон не поймал меня, когда я пришла сюда.

— Вероятно, потому, что к тому времени твой отец не активизировал свои поиски и не вызвал подкрепление. Тебе бы не повезло, если бы ты подождала еще день.

— Я рискну.

— Вэл, ты не протянешь и дня.

— Что мне еще делать?

— Оставаться здесь.

— В качестве твоей пленницы? Нет, спасибо.

— Не как моя пленница. Как мой гость. Когда я стану новым доном Казалезе, ты будешь под моей защитой.

Его слова приводят меня в бешенство так быстро, что я не останавливаюсь, чтобы тщательно подобрать слова.

— Только не это. Я прожила всю свою жизнь под защитой могущественного дона. Угадай, что? Это защитило меня от ничего. Я усвоила много важных уроков от своего отца, мой любимый урок: такие люди, как ты, дают обещания, которые не собираются выполнять. Это ложь. Всех без исключения. Я больше никогда не отдам свою жизнь в руки дона.

Я вижу, что моя вспышка неожиданна. Его кожа теряет часть своего цвета, а выражение его лица тускнеет.

— Я не твой отец. Ты не скажешь мне, что он сделал с тобой, но я знаю, что никогда не нарушу обещание, данное своей дочери.

— Это потому, что у тебя еще нет дочери, — возражаю я.

— Нет, но Мартина мне практически дочь, и я сделал все возможное, чтобы обезопасить ее.

Что я могу сказать на это? Дамиано приостановил свои амбиции более чем на десять лет, чтобы защитить свою сестру. Папа никогда бы не пошел на такую жертву ради меня.

Но Мартина его кровь, а я нет.

— Что, если я захочу уйти, когда ты станешь доном? Ты позволишь мне?

Его плечи опускаются, а рот мрачно искривляется. Я вижу, что он ненавидит эту идею, и это осознание заставляет что-то теплое поселиться в моей груди.

— Я не буду держать тебя здесь против твоей воли, — наконец говорит он.

Ему было бы легко солгать мне, но каким-то образом я знаю, что он говорит правду.

Он заканчивает застегивать рубашку. — Подумай об этом сегодня вечером и дай мне свой ответ завтра.

Одной ночи мало, но я киваю, и он уходит.

Комната внезапно кажется слишком пустой. Я чувствую себя слишком пустой.

Мои локти упираются в кровать, и я откидываю голову назад, чтобы посмотреть в потолок. Мне есть о чем подумать.

Ко мне медленно возвращаются подробности того дня с Джеммой. Был еще тот разговор с Тито в машине. Папа заставил Тито, Лазаро и Винса работать на кого-то другого — Сэл? Должно быть. Но как это связано с повышением безопасности семьи? Чего он боялся?

Джемма всегда больше интересовалась делами папы. Когда она была моложе, она подслушивала за дверью его кабинета, но никогда не говорила мне, что она слышала, когда я спрашивала. Тогда я думала, что ей нравится хранить секреты. Теперь мне интересно, могла ли она чувствовать даже в том возрасте то, что я действительно не хотела знать. Я предпочитала думать о папе как о доблестном защитнике, а не о бугимене, даже если последнее было гораздо ближе к истине.

Когда наступает вечер, охранник приносит мне ужин. Я обнаруживаю, что очень голодна, и когда я понимаю, почему это так, от образов Дамиано, мокрого в душе, жар поднимается к моей груди. Я поглощаю холодный гаспачо и поглощаю испанскую лепешку. К тому времени, когда я заканчиваю десерт — кусок невероятно сливочного чизкейка — я наконец наелась.

Что, если Дамиано защитит меня с той же преданностью, что и Мартину? Останусь ли я тогда? Конечно, это не реальный сценарий. Он может желать меня физически, но он не любит меня. Я ни за что не стану для него кем-то по-настоящему важным. Даже если он намерен сдержать свои обещания сейчас, всегда есть чем пожертвовать ради власти в нашем мире. Нет никакой гарантии, что однажды я не стану одной из них.

Тем не менее, какие варианты у меня есть? Если я не буду сотрудничать с ним, как он хочет, что тогда? Он еще может передумать насчет пряника и вернуться к кнуту.

Нет, отказ не вариант.

Я скажу ему, что знаю, а когда он станет доном, я уйду.

ГЛАВА 28

ДАМИАНО

Я говорю Расу, что решил не отдавать Валентину обратно ее отцу, когда на следующее утро мы садимся обедать на террасе.

Когда я заканчиваю объяснение, он ставит столовые приборы и скрещивает руки на груди. — Это не сработает.

— Почему? — Я спрашиваю. Это имеет смысл для меня.

— Потому что она ничего не знает. Строка о сестре была просто уловкой, чтобы выиграть себе больше времени.