Когда она расцветает

Я заламываю руки, пока он моет свои в раковине.

— Подними ногу, — говорит он и открывает ладонь, чтобы взять ее.

Его прикосновение мягкое, когда он очищает мою рану. Когда он вынимает осколок, я притворяюсь, что не чувствую острого укуса, но пропитанный спиртом ватный тампон, который он прижимает к нему, вызывает у меня шипение.

— Это неглубоко, — бормочет он. — Тебе не понадобятся швы. Это было хуже всего.

Он не похож на человека, готовящегося к убийству, но теперь, когда он знает, на что я способна, он никогда не захочет, чтобы я жила у него под крышей с его сестрой.

Когда он накладывает повязку на порез, я больше не могу. — Я знаю, кто я такая. Я монстр. Худший из худших. Я должна была сказать тебе все это раньше. То, что сделала с Нело, было пустяком. Я заслуживаю гораздо худшего.

Рычание, которое вырывается из его горла, успокаивает мое сердцебиение. Его рука обхватывает меня сзади за шею, и он притягивает мое лицо к своему, его взгляд, наконец, приковывает мой взгляд.

— Ты больше никогда так не скажешь, хорошо? Ты не монстр. Ты пережила то, от чего не смог бы отказаться самый закоренелый мужчина, и ты рискнула своей шеей, чтобы спасти мою сестру. В той истории, которую ты мне рассказала, есть только одно чудовище — твой муж. Он заплатит за то, что сделал с тобой, Валентина. Боже мой, он заплатит высокую цену.

Он прижимается лицом к моей шее, и я перестаю дышать.

— И так будет со всеми, кто не смог быть рядом с тобой, — шепчет он мне в кожу. — Где, черт возьми, был твой отец, когда Лазаро заставлял тебя делать все эти вещи? Он знал?

— Да, — говорю я. — Мой отец и мать знают, что Лазаро не был нормальным. Я была воспитана так, чтобы подчиняться мужу и выполнять его волю. Когда я умоляла их о помощи, они сказали мне, что с их стороны было бы неправильно вмешиваться в мой брак.

— А твои братья и сестры?

— Они понятия не имели. Я не могла сказать им. Ты единственный человек, который знает всю полноту этого.

Он делает глубокий вдох и отстраняется, чтобы встретиться со мной взглядом. — Вот почему ты не хочешь идти домой.

Слезы заливают мои глаза. Я пытаюсь сморгнуть их, но вместо этого они текут по моим щекам.

— Я до сих пор не знаю, жив ли Лазаро. Если да, папа вернет меня ему. Однажды я ушла от него, но знаю, что не смогу дважды. И если Лазаро мертв, есть большая вероятность, что мне придется снова выйти замуж за кого-то, кто может быть другим монстром. Я не могу этого сделать, Дамиано. Ты можешь запереть меня здесь, но, если я вернусь в Нью-Йорк, я попаду в гораздо худшую тюрьму.

Его грубая рука обхватывает мою щеку. Он смотрит на меня с сочувствием, которое, как мне казалось, люди вроде него не способны испытывать. — Я больше не буду держать тебя здесь. Ты можешь уйти, если хочешь.

Я склоняю голову, когда в моей груди появляется странная пустота. Он отпускает меня. Разве не этого я хотела? Я должна испытать облегчение, когда снова обрету свободу.

Но когда я поднимаю на него взгляд, я понимаю, что свобода не живет за стенами этого дома. Оно живет в понимании, отраженном в его глазах.

Он тянется к моей руке.

— Но я не хочу, чтобы ты уходила. Останься со мной, Вэл. Останься со мной, и тебе больше никогда не придется сражаться. Я буду сражаться с ними за тебя. Я защищу тебя. Я отомщу за тебя.

Я склоняюсь к его прикосновениям. Прощение — сложная штука. Я много раз пыталась простить себя после того, как попала на Ибицу, но мои попытки всегда были похожи на бросание семян в сухую бесплодную почву и ожидание, что они прорастут. Они никогда этого не делали.

Слова Дамиано кажутся дождем.

Они пропитывают пыльную землю и достигают того места, где пряталась моя душа.

Однажды у нас еще может быть цветок.

ГЛАВА 30

ДАМИАНО

Она прижимается лицом к моей груди, и я обхватываю ее затылок ладонью. В зеркале ванной позади нее мое отражение смотрит на меня. Оно кипит от горя и ярости.

Я не могу стереть образ того, как она трясется на полу своей комнаты.

Когда я нашел ее в таком виде, я подумал, что это из-за того, что она видела, как я прострелил мужчине руку. Я ненавидел себя за то, что заставил ее пройти через это. Я терял над ней контроль больше раз, чем могу сосчитать. Как будто она включает все мои чувства, пока они не вырвутся наружу. Ужасно, какой живой она заставляет меня чувствовать себя.

Я провожу пальцами по ее волосам и притягиваю ближе. В груди тупая боль. Задняя часть горла саднит. Я хочу сжечь дотла всех, кто причинил ей боль, начиная с ее мужа.

Если он жив, то долго так не протянет.

Моя кровь становится ледяной. Как раз в тот момент, когда я готов погрузиться в фантазии о насилии, она обвивает руками мою талию и прижимается губами к моим.

Все тает. Я сжимаю ее волосы и погружаю язык в ее рот. Она издает нежный звук в ответ, тихий стон, такой сладкий, что причиняет боль. В этот момент потребность защитить ее настолько велика. Такое ощущение, что я падаю в пропасть. Я не романтик. Я отказываюсь верить в любовь. По моему опыту, это токсично и заставляет людей совершать глупые и непростительные поступки.

Но как бы я ни искал, я не могу найти другого слова, чтобы описать то, что я чувствую.

Cazzo. Я так размяк для этой женщины, что удивляюсь, как еще могу стоять.

Она обвивает ногами мою талию, и мои мысли обращаются к более низменным вещам. Кровь приливает к моему паху. Я прикусываю ее нижнюю губу зубами. Я хочу трахнуть ее так сильно.

Кажется, у нее та же идея. Ее пальцы расстегивают мою молнию, и она берет меня в свою дрожащую ладонь.

Почему она дрожит?

Я отстраняюсь и вижу, что ее глаза стеклянные и влажные. — Вэл, ты расстроена.

Она не отвечает. Она просто начинает меня гладить. Этого должно быть достаточно, чтобы подтвердить, что она этого хочет. Так было бы в любой другой ситуации, но не в этот раз. Я останавливаю ее. Это физически больно, но я останавливаю ее.

— Не сейчас.

Она вздыхает и опускает лоб мне на грудь. Затем, когда я собираюсь спросить ее, все ли с ней в порядке, она начинает плакать.

Да, с этим придется подождать. Я убираю обратно, поднимаю ее с туалетного столика и выношу обратно в спальню, чтобы положить на кровать.

Она выпивает стакан воды, который я ей даю, что я воспринимаю как хороший знак, и в конце концов замолкает. Я вижу, что она что-то обдумывает, поэтому даю ей время. Рас, вероятно, внизу, недоумевая, какого черта я здесь делаю. Он может подождать еще немного.

Она ставит пустой стакан на тумбочку.

— То, что ты стреляешь в Нело, — это проблема, не так ли?

— Мне нужно позвонить Сэлу, чтобы попытаться все уладить. Смогу я или нет — другой вопрос.

— Что это значит для твоего плана с моим отцом?