Когда прошлое молчит

— Ярослава Валерьевна, пораньше не получится? — Я бегло посмотрел на часы. — У нас в отделе слишком много всего происходит.

— Уверена, у вас получится выделить мне пару часов, — Ярослава Валерьевна понизила голос. — Я надену платье, которое даст вам очень много ответов…

Экран телефона погас, а Эдуард Семёнович, который слышал весь разговор, подавился воздухом и закашлялся. Я ошарашенно посмотрел на телефон и засунул в карман джинсов.

— Это тот врач из клиники, куда мы нашли направление у Светы, — пояснил я, заметив вопросительный взгляд начальника.

— Это я уже понял, вопрос в другом… что это она так с тобой флиртует?

— Да кто бы знал, хотелось бы надеяться на силу своего природного обаяния, но, — я развел руками, — сильно в этом сомневаюсь…

— Какие мы скромные… Но если доктор скажет тебе лежать в постели после твоих боевых ранений, то попрошу не дёргаться…

— Эдуард Семенович, это уже личное. Я должен его найти.

— Так-то ты прав, но ты мне в рабочем состоянии нужен будешь, — Эдик коснулся моей коленки. — Уж прости, но кто тогда все наши каракули разбирать будет?..

Доехав с комфортом до ближайшей больницы, Эдуард Семёнович рванул к Анатолию, чтобы узнать, в каком состоянии сейчас находится Алексей. Мне же под руки увели в небольшую комнату и после быстрых манипуляций, передали в руки доктору в белом халате:

— Здравствуйте, Виктор. Как самочувствие? — спросил врач, но я уже знал, что сейчас начнется.

— Да как сказать, — улыбнулся я. — Живу, вроде.

— Голова не болит сильно? — Он наклонился, изучая записи.

— Болит, немного шумит и звуки приходят с запозданием, как из-под толщи воды.

— У вас легкое сотрясение, это нормально, слух и зрение скоро восстановится, если будете следовать рекомендациям. Головные боли и головокружение — это обычные симптомы. Назначу вам обезболивающие, но они только снимут боль. Главное — полный покой. Не напрягайте мозг. Избегайте яркого света, громких звуков, работы за компьютером, резких движений…

— Работа… — с озабоченностью произнес я.

— На две недели забудьте о работе. Полное исключение умственного напряжения. Почитайте лёгкую литературу, посмотрите что-нибудь спокойное по телевизору. Только недолго. И никакого алкоголя! Он замедляет выздоровление.

Врач выписал необходимые лекарства и дал подробные рекомендации, объем которых пугал меня больше, чем годовые отчеты по работе когда-либо.

— Вот вам список рекомендаций. Соблюдайте их неукоснительно. Через неделю я хочу вас видеть на повторном осмотре. Если будет ухудшение — немедленно звоните. Особенно, если появятся сильные головные боли, рвота, нарушение координации движений или потеря сознания. Поняли?

— Понял, доктор. Спасибо.

— Ещё раз напомню: покой, избегать умственных и физических нагрузок. Это важно для быстрого восстановления. Полное выздоровление займет от двух до четырёх недель, в зависимости от вашего организма. Будьте внимательны к себе. И не стесняйтесь звонить, если возникнут какие-либо вопросы или проблемы.

Я кивнул, взял листок с рекомендациями. Стоило мне выйти за дверь, как я смял бумажку и спрятал ее во внутренний карман. Ещё не хватало, чтобы ее Эдуард Семёнович увидел, пусть Лешка отдыхает, а мне работать надо, дело явно набирает обороты. Несмотря на желание вернуться за стол и переписывать служебные записки, история постепенно становилось для меня чем-то таким, что уже не мог просто откинуть в сторону и забыть. Как кроссворд, где осталось не решенным лишь одно слово и мозоли глаза, постоянно попадаясь на видном месте. Тяга к приключениям, к расследованию постепенно начала затягивать меня. А после этого полета вперед руками стало так вообще, чем-то личным.

— Вить! Ты как? — Бледный Анатолий бежал ко мне, играясь с резинкой на руке.

— Все отлично, доктор выписал пару таблеточек и отправил в поле дальше, — не моргнув и глазом, соврал я. — Что там у вас, как Леша?

— Стабилен, но на планерках ближайшее время точно не появится. Эдуард Семёнович сказал тебе ехать домой, отдыхать, если врачи не настоят на паре дней отлежки у них в палатах, — Толя нервно сжал руки в кулаки. — Найти бы этих тварей, лично прибил бы…

— Найдем, не переживай. Что там по Саше, я так и не получил никакой информации.

Анатолий сжал челюсти так, что по щекам заходили желваки. Он оттянул резинку настолько, насколько это возможно и отпустил, с щелчком ударяя кожу. Посмотрев на меня, нервно сглотнул:

— Насиловали девку, долго. А как надоело — шею свернули и выкинули, как игрушку. Отправил образцы ДНК на исследование, но шансов мало что-то найти, хотя есть. Жду результатов.

— Ногти?

— Девчонка сопротивлялась, маникюр знатно подпортила, вот серьезно… — Толя покачал головой. — Но там чего только нет, и грязь, и кожа, и кусочки травы. Такое впечатление, что парни решили устроить себе трах посреди лужайки, таская ее повсюду… Ты бы только видел ее бедра сзади, кровь в жилах стынет, вот серьезно…

— Настолько все плохо?

— Посади тебя голой задницей на мелкий щебень и с силой вози по нему — чтобы ты почувствовал? На Сашке живого места не осталось, звери они!

Я решительно сделал шаг назад и глубоко вздохнул. Найти, избить и посадить. А еще лучше — убить на месте. Машинально прикоснувшись к спрятанным в кармане рекомендациям от врача, я кивнул и направился к выходу. Ничего, о себе потом позабочусь. Сначала нужно найти Аню.

Глава 17. Вера. Пятьдесят семь

Темнота давила. Мозг словно пытался спрятать меня от происходящего, скрывая кадры и не давая осознать в полной мере того, что это все действительно происходит со мной. Но боль напоминала. Каждая клеточка тела ныла, кровоточа и указывая на реальность. Я забивалась в угол и пыталась считать секунды, чтобы хоть как-то понимать течение времени. Но каждый раз доходя до цифры «пятьдесят семь», я сбивалась. После пятидесяти семи заканчивались трещинки на стене возле дивана в моей квартирке. Как ни странно, эта цифра держала меня на плаву. Боль вытаскивала вниз, но как только сознание запускало отсчет — она отступала.

Я помнила свой страх. Тот ужас, все те моменты, которые сковывали холодом каждый сантиметр организма. Мне хотелось кричать и звать маму на помощь, но вот незадача! Я не могла ухватиться за имя. Имя матери и ее облик стерлось из сознания. Как и собственное. Хотелось кричать, но не получалась.

Дверь в очередной раз распахнулась, пропуская тусклый свет в мою тюрьму. Обшарпанные стены, тонкий матрас, пахнущий так, словно кто-то забыл на свету ромашковый чай на несколько месяцев в закрытой бутылке. Шаги приближаются, а чьи-то руки резко поднимают меня, встряхивая. Веревка на руках натягивается, впиваясь в кожу. Человеческое тело не должно же так выгибаться? Или должно? Если бы я это помнила, то, возможно, смогла бы оценить состояние организма. Но мысли путались, бегали внутри черепной коробки, появляясь так внезапно, что уследить за их потоком казалось нереальным.